В интересах государства

– Кстати, – сказала она через несколько минут, – как вы говорите по-французски?

– Вполне прилично. А вы?

– Тоже неплохо, – ответила она и про себя улыбнулась. Право же, совсем нетрудно разговаривать с ним, подумала она, и зачем только она себя так накрутила.

– А какие еще языки вы знаете? – спросила она.

– Арабский и немного испанский. – Он в смущении пожал плечами и безо всякой необходимости проверил положение ручного тормоза. Наблюдая за ним, она спрашивала себя, отчего она была так слепо предубеждена против него. Он казался таким странным. Нил был прав: Брук, по-видимому, очень сложный человек. Но это заметно не сразу. Возможно, именно это и настораживало ее.

Они миновали Кентербери в полном молчании, если не считать нескольких фраз, сказанных о соборе. Когда проезжали мимо станции, она уже собиралась пошутить, но промолчала, боясь показаться пошлой. При выезде из города они попали в длинную вереницу машин, образовавшуюся из-за дорожных работ, впереди стоял «форд», из окна которого выглядывал, тяжело дыша, большой черный пес. Он обеспокоенно глядел вокруг, свесив большой розовый язык.

– От одного взгляда на него захотелось пить, – заметил Брук.

– Хотите сделать остановку? – спросила она. – У нас полно времени.

– Ничего, не умру, – улыбнулся он.

Когда они подъехали к порту, он дал ей свой паспорт. Она попросила разрешения взглянуть на фотографию. Рассмеявшись, он сказал – пожалуйста, и она открыла паспорт: ее интересовало, сколько ему лет. И удивилась, узнав, что тридцать шесть. Ей казалось, он гораздо моложе.

– Вы были военным? – спросила она, кивнув на его погоны на фотографии.

– А я и забыл, что снят в форме. Никак не соберусь поменять паспорт. Но через несколько месяцев все равно придется получать новый.

Когда они подъехали к пропускному пункту, она с удовольствием отметила про себя, что совсем не боится. А чего ей, собственно, бояться – ведь никто же о них пока ничего не знает. Но, главное, вся поездка казалась ей чем-то нереальным. Словно это не с ней происходит. Возможно, так оно даже и лучше. Чиновник вернул им документы, и они тронулись дальше. Рассматривая от нечего делать свой паспорт, Ева подумала, что совсем не похожа на эту девушку, уставившуюся в аппарат широко раскрытыми глазами. Хорошо, что у меня глаза не косят, подумала она. Спрятав паспорта в свою сумку, она стала смотреть на проплывавший за окном меловой утес. Над ним замерла без движения чайка. Все было залито ослепительным солнечным светом. Ева потянулась к сумке за темными очками, которые она вчера купила также в целях конспирации.

Появились бело-голубые дорожные знаки – значит, они действительно во Франции. Машина выехала на прямую, как стрела, пикардийскую дорогу между двумя рядами деревьев. Они неслись сквозь селения и городки, где у домиков низко нахлобученные крыши, а в Бапоме Ева успела разглядеть, как малыш втихомолку отщипывал кусочки от baguette[18], который его мать несла под мышкой.

– Вы хотите есть? – спросила Ева.

– Может, сделаем остановку?

– Я взяла несколько бутербродов. Попробуем съесть их на ходу, раз уж надо торопиться.

– Блестящая идея! А что еще вы взяли с собой в экспедицию?

– Все, что вы велели, – отпарировала она. – Купальный костюм и крем для загара.

Брук удивленно взглянул на нее, уловив в ее голосе прежнюю интонацию.

– О господи, я вижу, мне надо быть очень осторожным.

– Вам не придется утруждать себя, – улыбнулась Ева, – при условии, что вы запрячете подальше свои предрассудки. – Она была довольна своим ответом, заметив, как он снова поглядел на нее. В его глазах была растерянность. Она протянула ему бутерброд, и он, продолжая вести машину, стал есть. Затем Ева достала с заднего сиденья блок сигарет, который она купила на границе без пошлины.

– Неужели вы никогда не курили? – спросила она.

Он покачал головой.

– Вам не помешает? Я имею в виду дым.

– Нет, нисколько. Меня это раздражало только в армии. По утрам вся казарма хваталась за сигареты, не успев продрать глаза. Кашляли, отхаркивались – меня от всего этого начинало тошнить.

– Можете не волноваться, – сказала она с улыбкой, – я курю только после завтрака. – Она замолкла: последняя фраза напомнила ей о том, что больше всего занимало ее мысли. Чтобы не «взорвать крышу», прикрывавшую их пребывание во Франции, им, по всей вероятности, придется ночевать в одной комнате, и, хотя она теперь уверилась, что он не воспользуется их двусмысленным положением, ей все же было не по себе.

– Что побудило вас отправиться в неизведанные края? – спросила она, стараясь отвлечься от неприятных мыслей.

Вопрос явно удивил его.

– Наверное, когда я был в армии, меня поразило то, что на свете есть неосвоенные земли. Взять хотя бы пустыни.

– Вас заинтересовала главным образом природа?

– Не только, – сказал он, поразмышляв. – Как ни странно, скорее то, какое она оказывает воздействие на местных жителей. Люди в тех краях не стремятся подчинить ее себе. Они не борются с ней, не уничтожают ее, они принимают ее такой, какая она есть, – и когда она жестока, и когда она добра. После этого начинаешь понимать их примитивные верования.

– Боязнь своенравного бога? – предположила она.

Брук настороженно покосился на нее, и Ева поняла: хочет проверить, не смеется ли она над ним.

– Ну, если угодно, да, – уклончиво ответил он. – Но я не имею в виду узаконенную мистику. Просто преклонение не перед человеком, а перед чем-то иным. Не обязательно более высоким. Ведь мы считаем себя выше природы только потому, что можем разрушать ее. И еще меня поразила врожденная щедрость тамошних людей, даже очень бедных. Собственно, чем беднее человек, тем он добрее. После этого очень странно было возвращаться в «цивилизованное» общество. – В его голосе звучала неподдельная горечь. Ева смотрела на него с новым интересом, но он не заметил этого. А если бы заметил, то сразу замолчал бы или постарался превратить все в шутку. Но он продолжал: – И каждый раз я думал, глядя на этих людей, готовых предложить вам последнюю кружку воды, неужели им не дано будет выжить. Я имею в виду не то, что их возьмут и уничтожат. Просто их унижают, как унижают рыбаков туристы, бросая на землю монеты, чтобы те ползали, подбирая их в пыли. Я знаю, бедность легко романтизировать, но туризм подобен добыче полезных ископаемых открытым способом. Он снимает верхний слой, оставляя за собой мертвую землю.

– А вы идеалист, – сказала она, не замечая невольного изумления, прозвучавшего в ее тоне. Она вдруг поняла, что его любовь к дальним странствиям объясняется неосознанным стремлением уйти от реальности.

– Скорее, существо сентиментальное, – чуть хрипло рассмеялся Брук. – Ископаемое двадцатого века, хотя и обученное современному искусству жить без земли. Или по крайней мере, довольствуясь теми крохами, которые от нее остались.

Еву поразил скрытый сарказм его слов. Этого она просто не ожидала.

– Может быть, ваше время опять пришло, – тихо сказала она.

Он быстро взглянул на нее и снова устремил взгляд на дорогу. Воцарившаяся тишина была неприятна обоим.

– Не знаю, как вы, – сказал он с наигранной легкостью, – а я хочу пить. Может, остановимся и быстро попьем чего-нибудь?

– Давайте, конечно. – Она понимала, что он смущен своей внезапной откровенностью. Типичный англичанин, боящийся обнаружить свои эмоции. Старые эталоны живучи, подумала она.

Они прошли в бар мимо игральных автоматов, и, пока он заказывал, Ева поднялась наверх. А Брук, облокотившись на цинковый прилавок, наблюдал, как бармен сбрасывает пену с пива пластмассовой лопаточкой.

– Ну как там – неплохо? – спросил он, чтобы что-нибудь сказать, когда она вернулась.

– Да, ничего, – ответила она, невольно улыбаясь их странной беседе.

Оба никак не могли взять нужный тон. Они напоминали двух актеров, которым предложили сыграть ad lib[19] в незнакомой им пьесе.