Двойной капкан

— Это утешает, — подумав, согласился Голубков.

— Что будем делать? — помолчав, спросил Нифонтов.

Ответ на этот вопрос был у Голубкова готов. С момента окончания совещания в Каире прошло почти десять часов, было время подумать.

— Два варианта, — сказал он. — Первый — стандартный. Я пишу на твое имя подробную докладную, ты со своей сопроводиловкой пересылаешь ее наверх… — Где она и исчезает с концами, — закончил Нифонтов. — Падает между столами.

Ребром. В итоге мы не получаем ни да, ни нет, а фактически — нет. И никто за это не отвечает.

— Согласен. Вариант второй, — невозмутимо продолжал Голубков. — Ты немедленно едешь сам знаешь к кому и докладываешь о ситуации. А мой рапорт с твоей резолюцией отправим завтра, в досыл.

— Немедленно? — переспросил Нифонтов. — А ты знаешь, сколько сейчас? Посмотри на часы!

— Без шести три.

— Ночи, — уточнил Нифонтов.

— Да, ночи. Если ты еще не совсем забыл свое лейтенантское прошлое, то должен помнить, что клиента нужно брать теплым. И лучше всего — прямо из постели. Твое оправдание — форс-мажор. Это так и есть. А у него будет до утра время подумать и принять решение.

— Да не примет он никакого решения! Никакого, понял?

— Примет. Персональное и ответственное, — уверенно возразил Голубков.

— Какое?

— Знаешь, Александр Николаевич, мы профессионалы в своем деле. А эти люди — в своем. На кой «пик» нам сушить за него мозги? Пусть сам.

— Замотает, — после некоторого раздумья проговорил Нифонтов. Еще подумал и уверенно повторил:

— Замотает. Не скажет ни да, ни нет. Собственно, лично против него я ничего не имею. Были у нас кураторы и похуже. И даже, возможно, говном я обозвал его не совсем справедливо. Но он — чинодрал. Это очень точное русское слово. Не чиновник, а именно чинодрал. Почувствуйте разницу. Как и все они там.

И этим все сказано. Сам принять решение он не рискнет, дело уж больно… сам понимаешь. А обратиться наверх… Выше его, в сущности, только трое.

— Четверо, — поправил Голубков.

— Третий — Президент. А кто четвертый?

— Господь Бог.

— Думаешь, он о нем вспомнит?

— Речь идет о тысячах или даже десятках тысяч жизней.

В кабинете вновь воцарилось молчание. Его прервал Голубков:

— Глядя на тебя, Александр Николаевич, я вспоминаю одну песенку. Ее пела Пугачева. «Как хорошо быть генералом». Если бы она увидела тебя сейчас, наверняка вставила бы в текст слова: «Но не всегда».

— Про тебя, между прочим, у нее тоже есть песня, — огрызнулся Нифонтов. — «Ах, какой был мужчина, настоящий полковник». И главное слово в ней — был. Как бы эта песенка не стала для тебя вещей. Так что ты не очень-то тут «пик-пик»!

Он еще помолчал, потом шумно вздохнул и встал.

— Ладно, «пик-пик-пик»! Ладно! Где наша не пропадала!

Через пять минут он появился из примыкавшей к его кабинету небольшой комнаты отдыха в генеральском мундире, как всегда ездил к начальству, и взял трубку телефона спецсвязи.

— Нифонтов. Доложите, что я прибуду через двадцать восемь минут… Разумеется, разбудить!

Он отключил связь и молча пошел к выходу. С порога обернулся:

— Там, в холодильнике, бутылка смирновской. Тебе не помешает. И мне граммульку оставь.

* * *

Генерал-лейтенант Нифонтов вернулся в управление в половине пятого утра, когда за окнами ярко зеленели в первых лучах солнца нежные листья кленов и лип, шоркали метлы дворников и оглушительно чирикали воробьи. Полковника Голубкова он застал полулежащим на куцем диванчике в комнате отдыха. В руке его дымилась сигарета, а на столе стояла полегчавшая на треть шестисотграммовая бутылка смирновской. Швырнув в угол форменную фуражку, расстегнув китель и рывком распустив галстук, начальник УПСМ набулькал в чистый стакан рабоче-крестьянские, они же народно-интеллигентские, сто пятьдесят, молча выпил и закурил «Космос» из лежавшей на столе пачки, даже и не подумав спросить разрешения у ее владельца.

— А теперь излагай! — приказал он.

— Что? — не понял Голубков.

— Ход твоих рассуждений, «пик-пик-пик»! То, что обязан был сказать раньше!

Почему ты считал, что он примет персональное и ответственное решение?

— Извини, Александр Николаевич, не успел, — не очень искренне покаялся Голубков.

— Ты так быстро уехал. Да и рассказывать, собственно, особенно не о чем. Я просто представил себя на его месте. Сказать «да» или «нет» опасно. Проще всего, как ты выразился, замотать дело. Но! Представим на секундочку, что в кулуарах какого-нибудь саммита госсекретарь США миссис Олбрайт, в принципе благословившая каирскую встречу, поинтересуется у нашего министра иностранных дел, почему Россия отклонила предложение об участии в совместной акции, которая могла бы ослабить напряженность в кавказском регионе. Министр, ясное дело, не скажет, что он ничего не знал. Конечно, не скажет. Найдет способ дипломатично уйти от ответа. На то он и дипломат. Но в Москве он этот вопрос задаст уже сам. Кого возьмут за жопу? УПСМ. Но мы сделали все, что обязаны были сделать. Более того, ты известил обо всем куратора, явившись к нему в половине четвертого утра.

Значит, что? Значит, после этого возьмут за жопу меня. То есть его. И чем это кончится? Неизвестно. А как любит один наш общий знакомый по имени Сергей Пастухов цитировать надпись на полях старинной русской лоции: «Там, где неизвестность, предполагай ужасы». Не томи, Александр Николаевич. Принял он решение?

— Да, принял. И ему даже не понадобилось думать до утра.

— Какое?

Нифонтов разверстал по стаканам остатки смирновской, выпил сам, подождал, пока выпьет Голубков, и лишь после этого ответил:

— Ни в жизнь не угадаешь. Сказал он примерно следующее: "Мне странно, генерал, слышать от вас вопрос, намерены ли мы участвовать в совместной акции, которая обсуждалась в Каире. Россия выступает за тесное международное сотрудничество во всех областях без исключения, если, разумеется, это сотрудничество не наносит ущерба национальным интересам Российской Федерации. Второе. Вы, генерал, занимаете достаточно высокое положение и сами обязаны решать специфические проблемы вашей деятельности, в том числе и вопрос о целесообразности российского участия в этой акции. Не напоминаю, что право принимать самостоятельные решения накладывает на вас самую полную меру ответственности. Если в процессе работы возникнут проблемы, выходящие за рамки вашей компетенции, я готов принять вас в любое время, даже в половине четвертого утра. А засим, генерал, не пошли бы вы на «пик»?