Бегущий в Лабиринте

— А-а... знаете, что я вам скажу? Разрешите мне заниматься картами. Уж у меня каждый приютель выучит эти карты наизусть.

— Как по мне, так пусть, — сказал Минхо. Томас тоже хотел выразить своё согласие, вот только не знал, имеет ли он право вообще что-то вякать.

Алби поставил ноги обратно на пол и выпрямился, сидя на краешке кровати.

— Мне кажется, зря мы засели здесь на ночь. Надо было закрыться в Картографии да работать как проклятые.

Наконец-то, подумал Томас, Алби сказал что-то разумное за последние дни.

Минхо пожал плечами.

— Может, и надо было.

— Ну... Тогда я пошёл, — с доверительным кивком сказал Алби. — Прямо сейчас.

Ньют потряс головой.

— Забей, Алби. Там уже слышно проклятых гриверов — воют где-то поблизости. Подождём до побудки.

Алби наклонился вперёд и поставил локти на колени.

— Слушайте, сначала вы, уроды, проповедуете мне здесь «не сдаваться» да «не поддаваться», а когда я конкретно вас слушаюсь, то начинаете ныть. Если я говорю, что сделаю, то сделаю, вы меня знаете. Мне просто необходимо забить чем-то голову, как вы не понимаете!

Томас почувствовал облегчение — от всех этих разборок он уже порядком устал.

Алби поднялся.

— Нет, правда, мне действительно очень нужно, — и он двинулся к двери, похоже, и впрямь намереваясь уйти.

— Сбрендил? — воскликнул Ньют. — Сейчас нельзя наружу!

— Я сказал пойду — значит, пойду. — Алби вытащил из кармана связку ключей и глумливо потряс ими. Томас недоумевал, откуда вдруг взялась такая храбрость. — Увидимся утром, козлики!

И с этими словами Алби вышел за дверь.

Это была странная ночь — даже в самые поздние часы, когда всё вокруг должна была поглотить тьма, снаружи царила та же тоскливая серая мгла. Глаза Томаса, который в нормальное время моментально бы заснул, никак не желали закрываться. Время ползло так мучительно медленно, что впору было начать думать, что следующий день не наступит никогда.

Остальные приютели, завернувшись в одеяла, попробовали заснуть, что оказалось совершенно невозможным делом. Они почти не разговаривали — какие там разговоры, когда ждёшь смерти. Слышны были только шорохи да тихие перешёптывания.

Томас пытался заставить себя уснуть — так время прошло бы скорее, но после двух часов мучительных усилий ему так это и не удалось. Он лежал на полу в одном из помещений на втором этаже, подстелив под себя толстое одеяло. Вместе с ним здесь было несколько других приютелей, испуганно жмущихся друг к другу. Единственную кровать отдали Ньюту.

Чак попал в другую комнату. Томас так и представлял себе, как мальчик плачет, скорчившись в тёмном углу и прижимая к себе одеяло, словно игрушечного медвежонка. Образ был столь удручающ, что юноша пытался отогнать его, не думать о Чаке, но безуспешно.

Почти у каждого имелся фонарик — на случай тревоги. В остальное же время, приказал Ньют, все огни должны быть погашены, несмотря на их новые, тлеющие мёртвым серым светом небеса: совершенно незачем привлекать к себе лишнее внимание. Всё, что могло быть сделано за такой короткий срок, чтобы отразить атаку киборгов, было сделано: окна заколочены, двери забаррикадированы мебелью, все вооружились ножами...

Однако Томас был далёк от того, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Предчувствие надвигающейся угрозы, страх и страдание, словно тяжёлым покровом, окутали его и, казалось, зажили своей собственной жизнью. Ему уже почти что хотелось, чтобы чудовища поскорее пришли — так, по крайней мере, всё быстро останется позади. Ожидание беды — вот что было самым изматывающим.

Отдалённые завывания гриверов становились слышнее по мере того, как шли минуты томительной ночи — каждая следующая казалась длиннее предыдущей.

Прошёл ещё час. Потом ещё один. Наконец Томас заснул, но спал неспокойно, урывками. Где-то около двух утра он перевернулся со спины на живот, наверно, в миллионный раз за эту ночь. Он положил руки под щёку, уставился на ножки кровати и затих — только тень в приглушённом, тусклом свете.

И тут всё изменилось.

Снаружи взвыли моторы, послышалось знакомое звяканье металлических шипов о каменный настил — как будто кто-то рассыпал пригоршню игл. Томас мгновенно вскочил на ноги — как и все остальные.

Впрочем, Ньют оказался быстрее всех. Он замахал руками, а потом приложил палец к губам — знак, чтобы все затихли. Потом, стараясь не опираться всем весом на больную ногу, проковылял к единственному в комнате окну, наспех заколоченному тремя досками. Широкие щели между ними позволяли взгляду охватить довольно большой кусок двора. Ньют осторожно приблизил лицо к окну, Томас тоже подполз поближе.

Он присел на полусогнутых рядом с Ньютом и выглянул в самую нижнюю щель между досками. От опасной близости к наружной стене его бросало в дрожь. Но всё, что ему удалось увидеть — это лишь пустой Приют; как он ни пытался ухитриться взглянуть вниз вдоль стены здания или в стороны — это было невозможно, только вперёд. После пары минут бесполезных усилий он сдался, повернулся и сел, прислонившись спиной к стене. Ньют возвратился на кровать, но не лёг, а тоже присел на край.

Прошло ещё несколько минут; каждые десять-двадцать секунд сквозь стены и заколоченные окна до них доносилась очередная серия издаваемых гриверами звуков. Вой компактных моторов перемежался со скрежетом металла, звяканьем шипов о камень, щёлканьем и клацаньем инструментов убийства. Каждый раз, когда Томас слышал эти звуки, его коробило.

Судя по шуму, тварей было три или четыре. Как минимум.

Он слышал: уродливые полумашины-полуживотные подходят ближе, ещё ближе; вот они жужжат и стучат своими шипами по камням внизу.

У Томаса пересохло во рту — он встречался с чудовищами лицом к лицу, он слишком хорошо помнил эту встречу; ему пришлось заставить себя снова задышать. Остальные приютели тоже затаились, не издавая ни звука. Страх, казалось, навис в комнате тяжёлой чёрной тучей.

Они услышали, как один из гриверов двинулся по направлению к Берлоге. Затем звяканье его шипов о камень внезапно сменилось более глубоким, резонирующим звуком. Томас видел как наяву: металлические шипы твари вонзаются в деревянную стену, массивная туша, перекатываясь и побеждая гравитацию силой своих чудовищных мышц, ползёт вверх по стене к их окну. Томас слышал, как крошится в щепки древесина — тварь вращалась, чтобы, оторвав от стены один ряд шипов и вцепившись в доски следующим рядом, передвинуться дальше. Кособокий барак содрогался до основания.

Замогильные стоны гривера, щёлканье и треск крошащейся древесины заполнили для Томаса весь мир — больше он ничего не слышал. Звуки усиливались, приближаясь. Другие мальчики сгрудились у противоположной стены — как можно дальше от окна. Наконец и Томас последовал за ними, Ньют тоже; все взгляды были прикованы к окну.

Шум достиг наивысшей силы, как раз когда Томас понял, что гривер находится прямо за стеклом — и вдруг всё стихло. Томас, как ему казалось, мог слышать удары собственного сердца.

Снаружи забегали лучи света, бросая жуткие отблески через щели между досками. Затем свет стали застилать неясные, быстро мелькающие тонкие тени. Томасу было ясно, что это гривер выпустил свои орудия убийства и теперь ищет, к чему бы их применить. А ещё там, снаружи, шныряли жукоглазы, помогая чудищам найти дорогу к их жертвам...

Через несколько секунд мельтешение прекратилось, прожектора тоже остановились и теперь бросали три неподвижных плоскости света внутрь комнаты.

Напряжение достигло наивысшей точки накала. В гробовой тишине не слышно было даже дыхания смертельно испуганных детей. Томасу подумалось, что то же самое, наверно, происходит сейчас и в других комнатах Берлоги. А потом ему на ум пришла Тереза — в Кутузке.

Но едва только он мысленно взмолился, чтобы она хоть что-нибудь сказала ему, как дверь, ведущая из коридора, с грохотом распахнулась. Комната взорвалась вскриками: приютели, ожидавшие нападения из окна, а не из глубины помещения, были застигнуты врасплох. Томас резко обернулся к двери — наверняка это перепуганный Чак или Алби, изменивший свои планы. Но когда он увидел того, кто стоял в дверном проёме, ему показалось, что его череп словно сжали в тисках и кости вдавились в мозг. Юноша застыл в шоке.