Офицеры и джентльмены

В это время проходила Тегеранская конференция, на которой количественные критерии имели первостепенное значение.

В конце первой недели декабря 1943 года, как свидетельствуют исторические записи, мистер Уинстон Черчилль показал мистеру Рузвельту сфинкса. Ободренные уверенностью своих военных советников в том, что немцы капитулируют этой зимой, два могущественных пожилых джентльмена обошли вокруг колосса, молча наблюдая, как вечерние тени смягчают черты этого древнего изваяния. Несколькими часами позднее то же самое солнце скрылось за горизонтом и в Лондоне, не с такими контрастными световыми тенями, как в пустыне, а постепенно тускнея в пелене дождя и оставляя в темноте мокрые неосвещенные мостовые города. В этот час с почти таким же самодовольным и мыслящим выражением на лице, с каким лидеры «Свободного мира» созерцали сфинкса, дядюшка Перегрин, стоя у раскрытой двери, созерцал женщину, нажавшую на кнопку звонка его квартиры.

— Я пришла повидаться с Гаем Краучбеком, — сказала она.

На лестничной площадке было темно. Коридор был освещен очень слабо. Дядюшка Перегрин считал затемнение важной мерой и строго и неукоснительно соблюдал все относящиеся к этой мере правила.

— А он ожидает вас?

— Нет. Я только что узнала, что он здесь. Вы не помните меня? Вирджиния.

— Вирджиния?

— Вирджиния Краучбек, по тому времени, когда вы знали меня.

— О! — воскликнул дядюшка Перегрин. — В самом деле? Это вы? — Практически он никогда не смущался, но, если до сознания Перегрина доводился какой-нибудь новый, неизвестный факт, на его усвоение ему требовалось некоторое время. — Сегодня ужасная погода, — продолжал он. — Надеюсь, вы не промокли на пути сюда?

— Я приехала на такси.

— Отлично. Вы уж простите, что я не узнал вас. А вы действительно уверены в том, что Гай захочет увидеть вас?

— Почти на сто.

Дядюшка Перегрин закрыл входную дверь и сказал:

— Я был на вашей свадьбе. А после этого мы встречались с вами?

— Один или два раза.

— Вы уехали в Африку. Потом мне кто-то говорил, что вы уехали в Америку. А теперь вы хотите видеть Гая?

— Да, пожалуйста.

Он провел Вирджинию в гостиную.

— Вы найдете здесь много интересных вещей, — сказал он, словно предсказывая длительное ожидание. — Разумеется, если вы интересуетесь редкими вещами.

Он прикрыл за собой дверь. Войдя в комнату Гая, он, прежде чем начать разговор, прикрыл дверь и в нее.

— Там пришла молодая дама. Говорит, что твоя жена.

— Вирджиния?

— Да, так она назвала себя, по крайней мере.

— Хорошо. Пошлите ее сюда.

— А ты хочешь увидеть ее?

— Очень хочу.

— Если что-нибудь произойдет, ты позвони. Миссис Корнер уже ушла, но я услышу твой звонок.

— А что, собственно, вы имеете в виду, дядюшка?

— Да что угодно. Ты же знаешь, на что способны женщины.

— А вы сами-то знаете, дядюшка?

Дядюшка задумался на несколько секунд, затем согласился:

— Да, кажется, ты прав. Пожалуй, не знаю.

Затем он вышел, привел Вирджинию и оставил мужа и жену вдвоем.

На то, чтобы принять подобающий внешний вид, Вирджиния затратила немало труда. Кирсти дома не было, она ушла праздновать день святого Николаев в частной подготовительной школе своего сына, поэтому Вирджинии пришлось позаимствовать одежду, которую она недавно продала Кирсти, без разрешения. Ни признаков беременности, ни каких-либо других существенных перемен в ее внешности с тех пор, как они виделись в последний раз. Гай не заметил. Она решительно подошла к кровати, поцеловала его и сказала:

— О, дорогой, как долго мы не виделись!

— С четырнадцатого февраля сорокового года, — уточнил Гай.

— Неужели так давно? А почему ты запомнил число?

— Это был важный день в моей жизни — плохой день, критический… Я слышал о тебе. Ты работаешь в конторе Йэна и живешь у него и Кирсти.

— А еще что-нибудь слышал? Что-нибудь довольно отвратительное?

— Ходят разные слухи…

— О Триммере?

— Йэн что-то говорил о нем.

— Он говорил все правильно. — Вирджиния вздрогнула от отвращения. — И чего только не происходит с человеком? Во всяком случае, с этим покончено, но жизнь у меня до сих пор безотрадная. Уж лучше бы мне было остаться в Америке. Сначала все это представлялось веселой забавой, но длилась она недолго.

— Я убедился в этом, — сказал Гай. — Не совсем тем же путем, правда… Последние два года была такая же скука, как и в мирное время.

— Ты мог бы заглянуть ко мне.

— Я вел себя очень глупо во время нашей последней встречи, помнишь?

— О, ты об этом … — сказала Вирджиния пренебрежительно. — Если бы ты только знал, как отвратительно ведут себя в таких случаях другие! Все это забыто, будь спокоен.

— Но я-то не забыл.

— Ну и глупо.

Вирджиния придвинула к кровати стул, закурила сигарету и нежно спросила Гая о ранении.

— Какой ты храбрый! — восторженно заметила она. — Ты действительно мужественный человек. Прыгнуть с парашютом! Я умираю от страха только оттого, что нахожусь в самолете, не говоря уже ни о каких прыжках. — После короткой паузы она добавила: — Я ужасно опечалилась, когда узнала о смерти твоего отца.

— Да. Я всегда надеялся, что он проживет дольше. Его здоровье пошатнулось лишь за несколько месяцев до кончины.

— Мне, конечно, хотелось увидеть его. Но, по-моему, он не пожелал бы этого.

— Он давно уже перестал ездить в Лондон, — сказал Гай.

Вирджиния впервые окинула взглядом темную комнату Гая.

— А почему ты здесь? — спросила она. — Йэн и Кирсти говорят, что ты стал теперь богатым.

— Пока еще нет. Адвокатам все еще не до моих дел. Однако в конечном итоге мое финансовое положение, кажется, немного улучшится.

— А у меня — полнейший крах.

— На тебя это совсем не похоже.

— О, ты еще убедишься, что я переменилась во многих отношениях. Послушай, а как бы мне развлечь тебя? Мы, помнится, любили играть с тобой в пикет?

— Не играл уже много лет. Да и карт в этом доме, кажется, нет.

— Завтра я принесу их. Хочешь?

— Приноси, если придешь.

— Конечно, обязательно приду. Если ты не возражаешь, разумеется.

Гай не успел еще ответить ей, как дверь открылась и в комнату вошел дядюшка Перегрин.

— Я просто интересуюсь, не нужно ли вам что-нибудь, — сказал он.

Что его беспокоило? Подозрение в возможности убийства? Совращения? Он стоял, внимательно созерцая их — так же, как те два лидера великих держав созерцали сфинкса, — не рассчитывая на участие в разговоре, но подсознательно ощущая существование проблем, решение которых лежало за пределами его возможностей. Им двигало также и более простое чувство — желание еще раз взглянуть на Вирджинию. Он не привык к таким посетителям, а Вирджиния к тому же обладала какой-то необъяснимой притягательной силой. Начитанный, повидавший мир, хорошо осведомленный во всем, он был тем не менее каким-то посторонним в этом мире. Он редко в прошлом понимал шутки, которые отпускал на его счет Ральф Бромптон. Вирджиния была греховной женщиной, роковой женщиной, приведшей к упадку семью Краучбеков; и, что еще важнее, дядюшка Перегрин считал ее главной виновницей. Не ему, конечно, разбираться в трудно различимых причинах неудачи. Вырождения и отчаяния; для этого нужно обладать куда более острым зрением, чем у него. За время, прошедшее с того момента, как дядюшка Перегрин проводил Вирджинию в комнату Гая, он и не пытался возобновить чтение, которым был занят до ее прихода. Он стоял у газового камина и размышлял над тем немногим, что запечатлелось в его воображении в результате нескольких беглых взглядов на Вирджинию. Он вернулся в комнату Гая, чтобы убедиться в безошибочности своих впечатлений о ней.

— Боюсь, что выпить у меня ничего не найдется, — сказал он.

— Боже мой, зачем же! Это совсем не обязательно.