Михаил Строгов

В четыре часа пополудни между высоких гранитных береговых утесов показалось наконец устье Ангары. Направо виднелась маленькая пристань Лиственничная, церковь и несколько домиков, рассыпанных по крутому откосу горы. Но — важное обстоятельство — первые льдины, пришедшие с востока, уже вошли в берега Ангары и плыли теперь по направлению к Иркутску. К счастью, их было еще немного и холод был не настолько велик, чтобы они могли увеличиться в объеме. Паром подплыл к пристани и остановился у нее. Старик матрос сказал, что остановка необходима для некоторых, не терпящих отлагательства, поправок плота. Расшатавшиеся бревна угрожали разъехаться, и их необходимо было скрепить заново. В хорошее время года пристань Лиственничная служит местом остановок для всех, кто едет через Байкал и Кяхту и обратно. Таким образом, пароходы и маленькие каботажные суда очень часто посещают ее. Но в данный момент пристань была совсем пуста. Жители маленького города, не желая быть разоренными татарами, отослали все суда и барки, зимовавшие обыкновенно в их пристани, в Иркутск, а затем и сами, забрав свое имущество, поспешили туда же. Вот почему старик матрос никак не ожидал принять к себе здесь новых пассажиров, а между тем, едва паром причалил к берегу, как двое мужчин, выбежав из одного дома, со всех ног бросились к пристани. Надя сидела сзади всех и рассеянным взглядом смотрела вдаль. Заметив бегущих людей, она вдруг внимательно пригляделась к ним, вскрикнула и схватила за руку сидевшего рядом с ней Михаила. Михаил поднял голову.

— Что с тобой, Надя? — спросил он.

— Те двое, что ехали тогда с нами вместе.

— Этот француз и англичанин, с которыми мы встретились на Урале?

— Да.

Михаил испугался. Его тайна могла быть нарушена.

Действительно, для них он был уже не Николаем Корпановым, а Михаилом Строговым, настоящим царским курьером. С тех пор как они расстались в Ишиме, журналисты встречались с ним уже два раза. Первый — в Забедьеро, когда он хлестнул кнутом по лицу Ивана Огарева, второй — в Томске, когда его судил Феофар-Хан.

— Надя, — обратился Михаил к молодой девушке, — как только иностранцы сойдут на плот, попроси их прийти ко мне.

Это были действительно Гарри Блэнт и Альсид Жоливе.

Не простая случайность, а серьезные обстоятельства заставили их явиться сюда.

Читатель помнит, что они присутствовали при въезде татарских войск в Томск и во время празднества находились в толпе любопытных, но, не дождавшись конца жестокой казни Михаила Строгова, уехали. Они не сомневались, что он будет убит, и никак не ожидали, что эмир приказал его только ослепить. Раздобыв себе лошадей, они в тот же вечер выехали из Томска с твердым намерением записывать с этих пор в своих хрониках все подробно о Восточной Сибири и нравах сибиряков. Альсид Жоливе и Гарри Блэнт отправились форсированным маршем прямо в Иркутск. Они надеялись опередить Феофара-Хана, и, конечно, это удалось бы им, если бы не неожиданное появление этой третьей колонны, пришедшей с низовьев реки Енисея. Так же как и Михаил Строгов, они были отрезаны от прямой дороги, не успев даже доехать и до Динки. Им пришлось спуститься до самого озера Байкал. Когда они приехали в Лиственничную, то поселок был уже пуст. Три дня находились они в таком затруднительном положении, и вот наконец явился паром.

Беглецы сообщили им свои планы. Разумеется, были шансы на то, что, оставаясь, благодаря ночной темноте, незамеченными, они могли проникнуть в Иркутск, и иностранцы решили попробовать счастья. Альсид Жоливе немедленно вступил в переговоры со стариком матросом, предлагая ему от себя и от товарища большие деньги за перевоз.

— Здесь не платят, — с важностью отвечал старик, — здесь рискуют своей жизнью, вот и все!

Журналисты вошли на паром, и Надя видела, как они поместились впереди, рядом со странниками, монахами и священником. Блэнт был все тот же невозмутимый и хладнокровный англичанин, едва удостоивший ее своим разговором во время перехода через Урал.

Жоливе казался немного серьезнее обыкновенного. Почувствовав, что кто-то дотронулся до его руки, он быстро обернулся и узнал Надю, сестру царского курьера Михаила Строгова.

Он чуть было не вскрикнул от изумления, но молодая девушка знаком попросила его молчать.

— Подите сюда, — сказала ему Надя.

Француз молча подозвал к себе англичанина, и оба последовали за ней.

Увидев Михаила живым и, по-видимому, невредимым, они пришли в еще большее удивление.

Но когда они подошли к нему, Михаил даже не пошевелился.

Жоливе обернулся в сторону молодой девушки.

— Он вас не видит, господа, — сказала Надя, — татары выжгли ему глаза. Мой бедный брат ослеп!

Чувство живого сострадания изобразилось на лицах обоих иностранцев. Минуту спустя они уже сидели около Михаила Строгова, жали ему руки и с нетерпением ждали, чтоб он объяснил им, зачем тот их позвал.

— Господа, — сказал Михаил тихим голосом, — вы не должны знать, кто я и зачем пришел в Сибирь. Я прошу вас поддержать мою тайну. Обещаете ли вы мне это?

— Даю честное слово, — отвечал Альсид Жоливе.

— Клянусь честью джентльмена, — прибавил Блэнт.

— Благодарю вас, господа.

— Не можем ли мы быть вам в чем-нибудь полезны? — спросил Блэнт. — Не помочь ли вам в вашем деле?

— Нет, благодарю вас, я предпочитаю действовать сам лично, — отвечал Михаил.

— Но эти мерзавцы испортили вам зрение? — сказал Жоливе.

— Со мной Надя, ее глаза заменяют мне мои!

Альсид Жоливе и Гарри Блэнт, обещав Михаилу Строгову хранить его тайну, продолжали сидеть рядом с ним и разговаривать. Беседа велась с полчаса. Никто из них не сомневался, что все три колонны татарских войск уже соединились в одну и под предводительством эмира и Ивана Огарева подступили к Иркутску.

Но к чему эта поспешность со стороны Михаила Строгова теперь, когда царское письмо уже не могло быть передано лично им в руки великому князю, когда он даже не знал и содержания-то этого письма? Альсид Жоливе и Гарри Блэнт, так же как и Надя, не могли этого понять. К тому же они избегали говорить о прошедших событиях. Один только Жоливе счел своим долгом сказать Михаилу, что они оба с товарищем крайне сожалеют о том, что, перед тем как расстаться с ним на Ишимской станции, они не могли пожать ему руку.

— Что вы, — отвечал Михаил, — вы имели полное право счесть меня за подлеца!

— Во всяком случае, — прибавил Альсид Жоливе, — вы великолепно отхлестали этого негодяя! Я думаю, у него надолго останутся ваши знаки!

— Нет, я думаю, что ненадолго, — просто отвечал Михаил Строгов.

Окруженный льдинами, паром быстро несся вниз по реке. Как роскошная, движущаяся панорама, скользили мимо них живописные берега ее. Тут — высокие гранитные утесы причудливой формы, там — дикое ущелье с пробивающейся сквозь него бурной речкой. Порою вдруг открывалась широкая лощина с дымившейся еще деревней или густые, сосновые леса, объятые красным пламенем. Но хотя повсюду и видны были следы татарского нашествия, все же их самих еще не было видно.

В это время странники продолжали распевать свои псалмы, а старик матрос, поминутно отталкивая наскакивающие на паром льдины, старался направлять его по самой середине быстрого течения Ангары.