Записки пинчраннера

Когда мне это пришло в голову, я сам закричал ЛИ… ЛИ… и, переступив через колени водителя и его помощника, выскочил из кабины в дверцу, которая не была видна жестяному человеку. Водитель и его помощник с негодованием теперь кричали вслед мне:

— Что это с вами, что это с вами? Побледнели как полотно. Не впутывайте нас! Что это с вами, что это с вами? Побледнели как полотно. Не впутывайте нас в это дело!

Когда я подбежал, жестяные люди уже загрузили в свой грузовичок вожделенные контейнеры. И точно завороженные смотрели на зеленую жидкость, струйкой стекавшую с кузова на землю. По меньшей мере один контейнер оказался поврежденным.

Было уже слишком поздно, а похитители ядерного сырья стояли и строили идиотские предположения: проникнет вытекающая жидкость через их защитную одежду или нет. Ни у одного из них не было счетчика Гейгера. Заметив, что я побежал, наблюдатель с грохотом припустил за мной, остальные, смотревшие на расползающееся по земле пятно, обернулись в нашу сторону. Тут я поднял крик и, хотя до смерти напугал всех этих юнцов, сам оказался в безвыходном положении, и мне не оставалось ничего другого, как нырнуть под брезент грузовичка похитителей.

— Здесь все вокруг заражено! И грузовик, и дорога — все заражено! Вы сами тоже заражены! Если вы уедете обратно на своем грузовике, то заражен будет весь Токио! Спасайтесь, спасайтесь, спасайтесь!

С этим криком я спрятался за самым дальним контейнером, и жестяные люди стали колоть меня пиками, подняться в кузов они боялись. Я все кричал, а жестяные люди все кололи и кололи меня пиками, боль была нестерпимой, а тут еще возникла и другая боль, от ожогов. Но я безостановочно кричал металлическим голосом, не уступавшим лязгу лат жестяных людей.

— Здесь все вокруг заражено! Вы облучились. Я тоже облучился и весь в ожогах! Разве можно допустить, чтобы вы вернулись в Токио на своем грузовике и заразили весь город? Нельзя допустить, чтобы дети заболели раком легких! Спасайтесь, спасайтесь, спасайтесь!

Крытый брезентом грузовичок продолжал стоять на месте, а юнцы все ожесточеннее кололи меня пиками. Вдруг жестяные люди разом сорвались с места и побежали, издавая невероятный лязг. Боль от ожогов лишила меня сил вылезти наружу, я уже не кричал о радиоактивном заражении и, лишь едва слышно повторяя все еще звучавшее у меня в ушах ЛИ… ЛИ…, весь дрожал, точно от холода, хотя лето было в разгаре. Вот как я был облучен.

ГЛАВА III

ОДНАКО ВСЕ ЭТО БЫЛО В ПРОШЛОМ

1

Однако все это было в прошлом; я говорю «в прошлом», потому что все это безвозвратно прошло. Дело в том, что это происходило до нашего с Мори превращения. Теперешние же я и Мори — это я и Мори после превращения. Что значит превращение? Мне даже кажется, что я только и живу ради того, чтобы рассказать о нем, преодолев неисчислимые тяготы, выпавшие на мою долю после превращения, ха-ха. Однако как сложно мне рассказать о превращении так, чтобы убедить вас, а через вас бесчисленное множество других лю ей! Рассказывать же упрощенно, в общих чертах не годится. Именно поэтому до сих пор я рассказывал о том, что уже безвозвратно прошло. Это была подготовка.

И опять-таки именно поэтому мне понадобились вы — писатель-невидимка. Я, рассказывавший вам до сих пор, — это я уже после превращения. Мне, человеку, лишенному литературных способностей, вряд ли удалось бы придать правдоподобие описанию событий до превращения, изложенных человеком после превращения. А чтобы понять, что представляло собой наше с Мори превращение, совершенно необходимо знать, что происходило до него.

До сих пор я ничего не рассказывал вам о превращении. Говоря о своих предчувствиях, я мельком коснулся этого, но рассказывал-то о действительно случившемся в моей реальной жизни и снах до превращения. Пригласить вас в качестве писателя-невидимки было для меня единственно возможным способом передать информацию бесконечному множеству людей. И роль писателя-невидимки будет постепенно возрастать. Я взял на себя обязанность поведать всему человечеству об истинном смысле превращения, но для этого нужно не столько говорить, сколько действовать, опять-таки в интересах всего человечества! Я в самом деле безумно занят, ха-ха.

Таким образом, поскольку роль писателя-невидимки определилась, характер этой работы, заключающейся в описании событий, субъектом которых является отец Мори, наконец стал ясен и мне, и читателям. Следовательно, комментарии, отражающие несогласие между рассказчиком, отцом Мори, и мной, записывающим его рассказ, потребуются мне в редких случаях, как это и было до сих пор. К тому же я стал испытывать острый интерес к превращению или, лучше сказать, к самому отцу Мори, утверждающему, что такое превращение произошло. Следовательно, до тех пор пока отец Мори не умолкнет, я не откажусь от выполнения своей миссии писателя-невидимки.

Итак, наше с Мори превращение — каким образом оно началось? Прежде всего мне хотелось бы, чтобы в вашей памяти запечатлелся факт, что это случилось в начале весны, в день сильного снегопада. И сам факт, что в тот день был сильный снегопад, заставивший отступить весну, тоже, видимо, имел определенное значение. Проснувшись в темно!! комнате, я сразу же почувствовал, что снаружи все занесено глубоким снегом. Почувствовал по холоду, по доносившимся с улицы звукам, совсем не таким, как всегда. Обычно я поднимаюсь с постели с тяжелым сердцем, будто внутри у меня что-то надломилось, но в то утро или, лучше сказать, почти полдень я встал удивительно бодрым, готовым на любые подвиги.

Мори тоже был возбужден снегопадом, он встал с рассветом и смотрел на снег. Его сумеречный, ограниченный мир сознания расширился до того, что он мог уже испытывать подъем, даже его движения, хотя и едва уловимо, изменились, став более ловкими, целенаправленными. Это-то и явилось непосредственной причиной события, случившегося во второй половине того снежного дня, то есть последнего события перед превращением. Действия Мори на первый взгляд могли показаться безрассудными, но, если внимательно присмотреться к ним теперь, когда все завершено, в них явственно вырисовывается причинно-следственная связь. Мори никогда не действует по своей прихоти, ему неведом метод проб и ошибок — разумеется, это немало усложняет жизнь нашим детям, ха-ха!

В тот день обстоятельства складывались для жены особенно неблагоприятно. Ее разбудил Мори, чтобы она сменила обмоченную еще на рассвете простынку, потом позвонили из группы Ооно, чтобы я выходил. Точно недовольная птица, она нахохлилась, замкнулась в себе и не удостоила даже взглядом снежные сугробы. Мне пришла в голову мысль, не воплотились ли в мою жену, собравшись вместе, все тени, сбежавшие с улицы, где стало так необычно светло, ха-ха! В одинаковых пальто, в одинаковых шапках, в одинаковых шерстяных шарфах, в резиновых сапогах, доходивших нам до колен, — в таком виде мы вышли с Мори из дому. Встречавшиеся на прорытой в снегу узкой тропинке прохожие, чье сонное воображение, подстегнутое снегопадом, пробудилось, удивленно смотрели на нас. Вернувшись домой, они, наверно, снова вышли на улицу, чтобы насладиться снегом, и, может быть, кто-нибудь из них говорит:

— Странная пара, этот взрослый и ребенок. Совершенно одинаковые с головы до ног. Даже головы у них одинаковые, два огурца, большой и маленький, нет, это не отец и сын, а братья, и одни из них — карлик.

В тот день мы с Мори шли встречать руководителя движения против строительства атомной электростанции на юге Сикоку, который прибыл на Хонсю рейсовым пароходом, а потом пересел на поезд Синкансэн — скоростной линии железной дороги. Он интересовался мной потому, что я уже десять лет был неразрывно связан с группой Ооно. «Десять лет со дня облучения» — руководитель движения обязательно употребит эти слова; во время нашей беседы он будет задавать мне вопросы о тех тяготах, физических и моральных, которые я в связи с этим испытываю. Снедаемый постоянной тоской, я не смогу передать свои истинные чувства и мысли и буду говорить самые общие вещи. Тем более что руководитель движения из далекой провинции, чтобы доложить потом обо всем пославшей его организации, будет подробно и обстоятельно записывать мои слова. Но поскольку в прошлом я был инженером и имею опыт работы на атомной электростанции, то я обязательно скажу о неверном толковании проблем научного характера. Так что для него, руководителя движения, я ни в коем случае не окажусь человеком совершенно бесполезным.