Упрямец Керабан

На следующий день, 14 сентября, в семь часов перед дверями гостиницы стояла полностью запряженная арба. Ах, как жалко старой почтовой кареты! Вместо нее теперь путешественники обрели нечто вроде грубой телеги, поставленной на два колеса; три человека с большим трудом могли в ней разместиться! Пара лошадей еле передвигала этот увесистый агрегат. К счастью, Ахмет велел покрыть арбу непромокаемым навесом, натянутым на деревянные ободы так, чтобы защищать людей от ветра и дождя. Приходилось удовольствоваться тем, что есть, в ожидании лучшего. Однако было мало вероятно, что удастся отправиться в Трапезунд на более комфортабельном и быстром экипаже.

Легко понять, что при виде этой арбы ван Миттен, каким бы философом голандец ни считался, и Бруно, хоть он и был совершенно изнуренным, не могли скрыть гримасу, мгновенно исчезнувшую под взглядом господина Керабана.

— Вот все, что я смог найти, дядя! — сказал Ахмет, указывая на арбу.

— И это все, что нам требуется, — ответил Керабан, который ни за что в мире не хотел бы показать даже тени сожаления о своей прекрасной почтовой карете.

— Да, — продолжал Ахмет, — с хорошей соломенной подстилкой в этой арбе…

— Мы будем как принцы, племянник!

— Театральные принцы! — пробормотал Бруно.

— Что? — спросил Керабан.

— Впрочем, — добавил Ахмет, — мы не далее, как в ста шестидесяти агачах от Трапезунда. А там, я надеюсь, мы сможем достать лучший экипаж.

— Я повторяю, что и этот хорош! — твердил Керабан, наблюдая из-под нахмуренных бровей, не обнаружит ли он на лицах спутников хоть видимости несогласия.

Но все они под тяжестью этого грозного взгляда приняли бесстрастный вид.

Вот как было условлено: господин Керабан, ван Миттен и Бруно поместятся в арбе; на одну из лошадей упряжки сядет ямщик, на две свободные — Ахмет и Низиб, привычные к верховой езде. Таким образом можно было прибыть в Трапезунд, не опаздывая. Там, в этом крупном городе, необходимо предпринять меры, чтобы закончить путешествие комфортабельнее, чем сейчас.

Господин Керабан дал команду к отправлению, после чего на арбу погрузили провизию и некоторые инструменты, не считая двух наргиле, по счастью спасенных при катастрофе и переданных в распоряжение их владельцев. Впрочем, поселки этой части побережья находятся достаточно близко друг к другу. Их редко разделяет больше четырех-пяти лье. Так что можно будет отдохнуть или запастись продовольствием без затруднений, особенно если нетерпеливый Ахмет согласится на несколько часов отдыха, а духаны[259] поселков будут достаточно снабжены продуктами.

— В дорогу! — повторил Ахмет вслед за дядей, уже занявшим место в арбе.

В этот момент Бруно подошел к ван Миттену и сказал ему серьезным, почти повелительным голосом:

— Хозяин, а предложение, которое вы должны сделать господину Керабану?

— Я еще не нашел случая, — ответил уклончиво ван Миттен. — Впрочем, мне кажется, что он не в лучшем настроении…

— Так что, мы заберемся туда? — продолжал Бруно, жестом глубокого презрения указывая на арбу.

— Да… временно.

— Но когда же вы решитесь попросить деньги, от которых зависит наша свобода?

— В ближайшем поселке, — ответил ван Миттен.

— В ближайшем поселке?

— Да! В Аршаве![260]

Бруно покачал головой в знак неодобрения и устроился позади хозяина в глубине арбы. Тяжелая тележка двинулась неожиданно резвой рысью по скатам дороги.

Погода оставляла желать лучшего. На западе скапливались грозовые облака, чувствовалось приближение шквального ветра. На этой части побережья, подверженной воздействию атмосферных потоков воздуха, следовало ожидать определенных трудностей при передвижении. Но погоде не указывают, а фаталистически настроенные приверженцы Мухаммада умеют лучше, чем кто-либо другой, принимать ее такой, какая она есть. Все же можно было опасаться, что Черное море через некоторое время будет оправдывать не греческое наименование Понт Эвксинский — «гостеприимное море», а скорее свое турецкое название Кара-Дениз[261], которое обещает гораздо меньше хорошего.

К счастью, принятый маршрут проходил не по возвышенной и гористой части Лазистана. Там дорог нет вообще, и нужно продираться сквозь леса, которые секира лесоруба не привела еще в порядок. Проезд по ней арбы был бы почти невозможен. Побережье же более проходимо, и поселков здесь немало. Дорога живописна — она пролегает посреди фруктовых деревьев, кустов лавра и альпийских роз. Приятно ехать, глядя на причудливо изогнутые лозы дикого винограда, под тенью орехов и каштанов.

Однако если этот край Лазистана дает путешественникам довольно легкую возможность для проезда, то в своих низинных частях он отличается нездоровым климатом. Там простираются заразные болота и с августа по май царствует тиф. К счастью для господина Керабана и его сотоварищей, был сентябрь, и их здоровье не подвергалось никакому риску. Они испытывали усталость, но болезни им не угрожали. Да и к тому же если не всегда можно выздороветь, то всегда есть возможность отдохнуть. А когда так рассуждал самый упрямый из турок, то его спутникам нечего было возразить ему.

К девяти часам утра арба остановилась в селении Аршава. Решили покинуть его через час, и, таким образом, ван Миттен не мог улучить подходящего момента, чтобы заговорить с Керабаном о займе некоторой суммы денег.

В связи с этим последовал вопрос Бруно:

— Ну, хозяин, дело сделано?

— Нет, Бруно, нет еще.

— Но ведь пора…

— В следующем поселке!

— В следующем поселке?..

— Да, в Вице[262].

И Бруно, который в денежном вопросе зависел от своего хозяина так же, как тот — от господина Керабана, скрыл на этот раз свое дурное настроение и снова занял место в арбе.

— Что с этим парнем? — спросил Керабан.

— Ничего, поспешил ответить ван Миттен. — Наверное, немного устал.

— Он? — удивился Керабан. — У него великолепный вид. Я нахожу даже, что он толстеет.

— Я! — вскричал Бруно, задетый за живое.

— Да! Он, похоже, собирается превратиться в прекрасного турка с дородным телосложением.

Ван Миттен схватил за руку Бруно, готового вспылить при столь неуместном комплименте, и тот промолчал.

Тем временем упряжка двигалась хорошим аллюром[263], и жаловаться было не на что, хотя из-за тряски внутри арбы случались маленькие контузии.

На дороге можно было увидеть нескольких лазов, спускающихся с Лазистанского хребта по хозяйственным или торговым надобностям. Если бы ван Миттен был меньше занят своими планами, то мог бы отметить в записях различие в одежде, которое существует между кавказцами и лазами. Нечто вроде фригийского колпака[264], завязки которого обвивают голову на манер прически, заменяет грузинскую тюбетейку. На груди у этих горцев, высоких, хорошо сложенных, красуются два патронташа, расположением и устройством подобные трубкам флейты Пана[265]. Короткоствольное ружье и кинжал с широким лезвием, вдетый в пояс, обшитый медью, составляют их обычное вооружение.

Несколько погонщиков ослов также двигались по дороге, перевозя в приморские поселки урожай разнообразных фруктов, собираемых в срединной зоне.

В общем, если бы погода была более надежной, а небо менее угрожающим, то пассажирам арбы незачем было бы жаловаться на путешествие, проходящее даже в таких примитивных условиях.

В одиннадцать часов утра наши друзья прибыли в Вице на древнем Пюкситесе, греческое название которого «самшит» достаточно оправдывается обилием этого растения в окрестностях. Там они наскоро, и даже, пожалуй, слишком наскоро, позавтракали — по прихоти господина Керабана, брюзжание которого свидетельствовало о плохом настроении.