Упрямец Керабан

— Хорошо, — сказал Саффар, — я ухожу и вверяю дело твоей ловкости, Скарпант. Ты должен его выиграть.

— Я выиграю, господин, если вы предоставите мне свободу действия. Возвращайтесь в Трапезунд сегодня же вечером.

— Хорошо, я вернусь туда.

— Ты тоже, Ярхуд, сейчас же покинешь караван-сарай. Тебя не должны опознать!

— Вот они, — сказал моряк.

— Уходи, уходи! — закричал Скарпант, толкая капитана «Гидары».

— Но как исчезнуть незаметно? — спросил Саффар.

— Проходите здесь, — сказал Скарпант, открывая дверь слева.

Господин Саффар и мальтийский капитан, не медля, так и сделали.

— Самое время! — сказал Скарпант. — А теперь будем держать глаза и уши открытыми!

Глава седьмая,

в которой судья из Трапезунда приступает к расследованию достаточно остроумным образом.

Господин Керабан и его спутники оставили арбу и лошадей в конюшне и вошли в караван-сарай. Сопровождавший их и не жалевший любезностей метр Кидрос зажег в углу фонарь. Двор слабо осветился.

— Да, господин, — повторял Кидрос, кланяясь, — входите! Входите, пожалуйста! Да, это и есть караван-сарай Рисара.

— И мы находимся только в двух лье от Трапезунда? — спросил господин Керабан.

— В двух лье, всего-навсего.

— Хорошо! Пусть позаботятся о наших лошадях. Они понадобятся нам завтра на рассвете.

Затем негоциант повернулся к Ахмету. Тот подвел Амазию к скамье, на которую она села вместе с Неджеб.

— Ну вот, — благодушно сказал дядя. — С тех пор как мой племянник встретил эту малышку, он занят только ею, а все дорожные хлопоты на мне.

— Это естественно, господин Керабан. Зачем тогда нужны дяди? — ответила Неджеб.

— Не стоит на меня сердиться за это, — сказал улыбаясь Ахмет.

— И на меня, — добавила Амазия.

— О, я ни на кого не сержусь, даже на ван Миттена, который заимел непростительную мысль покинуть меня по дороге.

— Не будем больше об этом говорить, — предложил ван Миттен, — ни сейчас, ни когда-либо еще.

— Клянусь Мухаммадом, — воскликнул господин Керабан, — почему бы и не поговорить? Небольшой спор об этом или о чем-нибудь еще взбодрил бы вам кровь.

— Мне кажется, дядюшка, — заметил Ахмет, — что вы решили больше не спорить.

— Верно! Ты прав, племянник. И если когда-либо меня поймают на этом, даже если я буду прав…

— Посмотрим, — пробормотала Неджеб.

— К тому же, — сказал ван Миттен, — самое лучшее сейчас — хорошенько поспать несколько часов.

— Если, конечно, здесь можно спать, — проворчал Бруно, бывший как всегда в неважном настроении.

— У вас есть комнаты, чтобы переночевать? — спросил Керабан у метра Кидроса.

— Да, господин, — ответил тот. — И столько, сколько вам нужно.

— Хорошо! Очень хорошо! — воскликнул Керабан. — Завтра мы будем в Трапезунде, а затем, дней через десять, — и в Скутари… где у нас будет хороший обед… Обед, на который я вас пригласил, ван Миттен.

— Да, друг Керабан, вы должны нам этот обед.

— Обед… в Скутари? — прошептал Бруно на ухо хозяину. — Да, если мы вообще туда доберемся.

— Ну же, Бруно, — ответил ван Миттен, — немного храбрости, какого черта! Уж хотя бы во имя чести нашей Голландии!

— Да, я сейчас сам похож на Голландию! — ответил Бруно, ощупывая себя под слишком широкой одеждой. — Как и от нее, от меня одна тень осталась.

В это время Скарпант, стоя в отдалении, слушал все эти разговоры и выжидал подходящего момента для вмешательства.

— Итак, — спросил Керабан, — какую комнату вы предлагаете этим девушкам?

— Вот эту, — ответил метр Кидрос, указывая на дверь в стене слева.

— Тогда спокойной ночи, моя маленькая Амазия, — сказал Керабан. — И пусть Аллах пошлет тебе приятные сны.

— Как и вам, дядя, — ответила девушка. — До завтра, дорогой Ахмет.

— До завтра, милая Амазия, — улыбнулся молодой человек, обняв ее.

Обе девушки прошли через указанную им дверь, любезно распахнутую Кидросом.

— А где будут спать эти бравые парни? — спросил Керабан, указывая на Бруно и Низиба.

— В наружной комнате, в которую я их сейчас провожу, — ответил метр Кидрос.

И, направляясь к двери в глубине двора, он сделал Низибу и Бруно знак следовать за ним. Они, изнуренный долгой дневной ездой, охотно повиновались, пожелав спокойной ночи хозяевам.

— За дело! Сейчас или никогда! — сказал себе Скарпант.

В ожидании Кидроса господин Керабан, ван Миттен и Ахмет прогуливались во дворе караван-сарая. Дядюшка находился в отличном настроении. Все шло в соответствии с его желаниями, и в назначенный срок они должны были приехать на берега Босфора. Керабан уже заранее радовался, представляя, какие физиономии будут у оттоманских служак, когда они увидят его прибытие. Ахмету же возвращение в Скутари виделось столь желанным празднованием его свадьбы. Ну а для ван Миттена возвращение… было всего только возвращением.

— Ну что там? Нас забыли? А наши комнаты? — спросил господин Керабан.

Обернувшись, он заметил Скарпанта, медленно подходившего к нему.

— Вы спрашиваете о комнате, предназначенной господину Керабану и его спутникам? — сказал тот, кланяясь, как если бы он был одним из служащих каран-сарая.

— Да!

— Сюда пожалуйте.

И Скарпант указал на дверь справа. Коридор за ней вел прямехонько в покои курдской путешественницы, которую сторожил господин Янар.

— Пойдемте, друзья, пойдемте! — сказал Керабан, не подозревающий о ловушке.

Все трое вошли в коридор. Но еще до того, как они успели закрыть дверь, разразилась буря женских криков, к которым примешивался и мужской голос.

Не понимая, что происходит, господин Керабан, ван Миттен и Ахмет выскочили обратно во двор караван-сарая.

Со всех сторон пораскрывались двери, и из них стали появляться путешественники. На шум прибежали и Амазия с Неджеб, а затем и Бруно с Низибом. В полумраке просматривался силуэт свирепого Янара. Наконец из коридора, в который так неосторожно проникли господин Керабан и его спутники, выбежала женщина.

— Воры! Грабеж! Убийство! — вопила она.

Это была благородная Сарабул — властная, сильная, энергичная, со сверкающими глазами и красным лицом, одним словом, венская ипостась[284] господина Янара.

По-видимому, до вторжения посторонних, она еще не спала своей комнате, потому что не успела снять одежду — «минтан»[285] из сукна, с обшитыми золотом рукавами и корсажем; «энтари» из яркого шелка, туго затянутый шалью, к которой были прицеплены и пистолет из дамасской стали, и ятаган в ножнах из зеленого сафьяна. На голове у Сарабул красовалась расширяющаяся феска, обернутая платками яркой расцветки, и с нее свисал длинный «пюскюл»[286] подобный кисточке от звонка. На ногах — сапожки из красной кожи, в которые были заправлены «шальвары» — панталоны женщин Востока. Некоторые путешественники утверждали, что одетая подобным образом курдчанка походит на осу. Возможно! Благородная Сарабул своим видом отнюдь не опровергала этого сравнения, и, наверное, жало этой «осы» должно было быть ужасным!

— Какая женщина! — сказал ван Миттен вполголоса.

— И какой мужчина! — добавил господин Керабан, указывая на Янара.

А тот кричал что есть мочи:

— Еще одно покушение! Пусть арестуют всех!

— Давайте приготовимся, — прошептал Ахмет на ухо дяде, — так как я опасаюсь, что мы — причина всей этой шумихи.

— Ба! Кто нас видел? — ответил Керабан. — И сам Пророк нас не опознал бы!

— В чем дело, Ахмет? — спросила девушка, только что подбежавшая к своему жениху.

— Ни в чем, милая Амазия, ни в чем!

В этот момент на пороге большой двери в глубине двора появился метр Кидрос и воскликнул:

— Да, вы прибыли вовремя, господин судья!