Глаз Лобенгулы

Разумеется, столь ответственная миссия, как спасательная экспедиция, требовала соответствующей подготовки: и физической, и интеллектуальной. Проще говоря, надо было основательно подкачать мускулы и не менее основательно освежить в памяти английский. Поэтому теперь после работы (отпуск благополучно закончился) трижды в неделю я ходил в спортзал, а по вторникам и четвергам посещал языковые курсы. По субботам же, в качестве дополнительного факультатива, ездил тренировать меткость в тир.

В один из таких дней, возвращаясь с очередного занятия, я нос к носу столкнулся в Сокольническом парке со старым знакомым Вадиком Залесским, в «застойные» времена снабжавшим меня дефицитными книгами. Зацепились языками, и между делом Вадик обмолвился, что, бросив ставшее малоприбыльным книжное дело, перекинулся на скупку предметов из серебра и бронзы у обнищавших за время «перестройки» стариков. Сообразив, что он как никто другой способен реализовать мои запасы драгоценных металлов, я намекнул на свою сопричастность смежному производству. Мигом учуявший возможность поживиться, наполовину еврей Залесский поволок меня в ближайший ресторан, где и предложил взаимовыгодное сотрудничество: я поставляю ему золото и платину, а он мне — любую желаемую валюту.

Когда я сбыл — в три приема — через Вадика все свои накопления, настала пора получать визу и покупать билет на самолет. К счастью, в совсем еще недавно третируемую нашей прессой ЮАР самолеты, пусть и не регулярно, уже летали.

Стойко выдержав все бюрократические процедуры, к концу января 92-го я был уже готов — и морально, и материально, — отправиться в дальний путь. Оставалось только попрощаться со своей фурией и выхлопотать у Акинина отпуск — на сей раз долгосрочный, но положенный мне по трудовому договору. Здесь-то, однако, и возникла непредвиденная заминка: моя бесценная помощница Валентина, быстро освоившись на московских дискотеках, успела подцепить себе жениха и теперь активно готовилась к декретному отпуску. Словом, пока я нашел на ее место человека, пока обучил его всем технологическим премудростям, минуло еще два месяца. Так что в аэропорту «Шереметьево» я появился лишь в апреле. Позвонить Игги и предупредить его о своем скором приезде тоже, увы, не получилось: та бумажка, на которой он когда-то черкнул мне номер своего телефона, благополучно сгинула после одной из нечастых Раисиных уборок… Оставалось уповать лишь на то, что ранней весной яхтсмены в походы не пускаются.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Сидя в зале ожидания, я вновь и вновь прокручивал в голове письма, прочитанные мною в Рамаве и послужившие причиной столь дальнего путешествия.

…Оказавшись волею судеб во второразрядном мозамбикском порту, старпом Владимир Боев был вынужден возглавить работу по перевозке груза на территорию ЮАР. Вначале всё шло согласно установленному графику: зерно исправно перегружали с корабля на автотранспорт и частями переправляли в пункт назначения. Однако ближе к завершению разгрузки Бейру неожиданно сотрясли повсеместные мятежи и забастовки. На всех причалах в одночасье появились громкоголосые деятели, одетые в полувоенную форму, на всех углах зазвучали возбужденные голоса агитаторов, призывающих к восстанию, и работа в порту сразу же застопорилась. Нанятые капитаном корабля водители дружно заявили, что их грузовики «вышли из строя», а докеры вообще покинули территорию порта без каких бы то ни было объяснений. Но то, что дозволено жителям страны с капиталистической экономикой, абсолютно чуждо уроженцам страны победившего социализма! На судне в очередной раз объявили аврал, и команда трое суток подряд спешно очищала трюмы и загружала на транспортные поддоны последние несколько сотен мешков и ящиков. Дело оставалось за малым — каким-то образом вывезти всё это из охваченного мятежом портового города.

Капитан лично опросил всех членов экипажа, но выяснилось, что лишь трое из них (в том числе старпом Боев) имеют навыки управления автомобилем. Но что такое три человека, если требовалось более тридцати водителей?! С большим трудом удалось отыскать и уговорить на один (последний!) рейс еще с десяток местных «пенсионеров», которые, несмотря на царившие в городе беспорядки, решились-таки ради заработка рискнуть.

Однако для формирования полноценного конвоя водителей по-прежнему не хватало, и капитан пребывал в тихой панике. За срыв ответственного задания на родине его ждали неприятности, вплоть до лишения партийного билета. Словно в ответ на немые мольбы капитана, в портовую конторку неожиданно ввалились дюжина плечистых парней и с порога заявили, что они, дескать, наслышаны о трудностях советских моряков и горят желанием помочь. Конечно, их визит выглядел несколько подозрительно, но… время поджимало, и капитан обреченно махнул рукой в знак согласия. Наутро сформировали примерно из тридцати машин последний караван и торопливо выпроводили его с припортовой площади.

Для присмотра за столь разношерстной публикой трех водителей из корабельной команды равномерно распределили по всей автоколонне. В головной машине ехал штурман, примерно в середине рулил матрос Осипенко, а замыкающим был назначен Владимир Васильевич Боев. Первые пятьдесят километров машины четко придерживались заданной скорости и соблюдали оговоренную дистанцию, однако потом одна за другой начали «выходить из строя», внезапно съезжая на обочину и вызывая тем самым непредвиденные остановки и дорожные заторы. Разумеется, к каждому очередному «пострадавшему» грузовику немедленно сбегались водители других машин, и начинался чисто африканский «консилиум» — с битьем кулаками в грудь и бросанием головных уборов в кирпично-красную шоссейную пыль.

Старпому приходилось тяжелее всего, ибо в его обязанности как замыкающего входило следить за тем, чтобы грузовики не перекрывали узкое шоссе полностью и не отставали от колонны, а «сломавшиеся» машины оперативно получали необходимую помощь. К счастью, все поломки на поверку оказывались весьма незначительными: лишь один грузовик пришлось взять на прицеп. Тем не менее вся эта суета сильно затянула время, отведенное на первый дневной переход. И поскольку ночевать в глухих джунглях никому не хотелось, на «летучке» было принято решение дотянуть хотя бы до деревушки Мукамбене, лежащей тридцатью километрами восточнее первоначально намеченного рубежа.

Сумерки в экваториальной зоне нашей планеты наступают на удивление быстро. Когда стало не видно капота собственной машины, скорость, и без того невеликая, снизилась еще больше. Перегруженные грузовики, утробно завывая моторами, уныло ползли по петляющей в чаще леса дороге, буквально уткнувшись бамперами в габаритные огни друг друга. Владимир Васильевич из последних сил сжимал баранку, с трудом удерживаясь от непреодолимого желания свернуть на обочину и поспать хотя бы часок. Дневная жара и треволнения последних суток вымотали его до предела, и поэтому когда двигавшаяся перед ним машина замерла и ее стоп-сигналы погасли, он мгновенно упал на горячее пропыленное сиденье и… провалился в небытие.

Проснувшись утром следующего дня, привычно вскинул к глазам запястье левой руки, чтобы взглянуть на часы, и тут же обнаружил… их отсутствие. Осмотрелся. Он находился в незнакомом, крайне бедно обставленном помещении. Стояла мертвая тишина. Встревоженный исчезновением памятного японского хронометра, Владимир Васильевич торопливо ощупал карманы и с ужасом убедился, что денег и документов тоже нет. Медленно, стараясь не шуметь, он поднялся со своего убогого ложа, приблизился к завешенному серой тряпкой окну и сквозь узкую щель осмотрел доступное взгляду пространство. Увиденное его не порадовало. Открывшийся взору кусочек деревенской площади был ограничен двумя хижинами и отчего-то завалившимся набок грузовиком, которым накануне управлял он сам. Подозрительным показалось и то, что на данном пятачке пространства не было видно не только людей, но даже свиней или кур, служивших, как известно, непременным атрибутом любого деревенского двора. Владимир Васильевич пришел к выводу, что находится вовсе не в Мукамбене. Но где же тогда?