Торговец пушками

– Вы обещаете отвечать откровенно? Мне необходимо знать это прежде, чем я задам свой вопрос.

– Послушай, Давид. Я не могу ничего обещать. – Ту т я рассмеялся, понадеявшись, что он опустит плечи, расслабится и перестанет наконец меня пугать. – Если ты спросишь, правда ли у тебя воняет изо рта, то я отвечу откровенно. Но если ты спросишь... ну, я даже не знаю, практически что угодно, то я, скорее всего, совру.

Похоже, ответ его не устроил. Само собой, он и не должен был его устроить, но что еще я мог ответить?

– Какие у вас отношения с Сарой Вульф?

Вот теперь я был ошарашен по-настоящему. Я вконец запутался и совершенно не понимал, что к чему. А потому просто сидел и наблюдал, как Соломон медленно расхаживает взад-вперед, поджав губы и уткнув глаза в пол, – так обычно держатся отцы, не знающие, как начать разговор о мастурбации со своими сыновьями-подростками. Нет, я вовсе не хочу сказать, что мне доводилось лично присутствовать на подобных мероприятиях, но подозреваю, что в этих случаях полагается обильно краснеть, суетиться и постоянно обнаруживать микроскопические пылинки на рукаве пиджака, требующие самого пристального внимания, причем незамедлительно.

– Почему ты спрашиваешь, Давид?

– Пожалуйста, командир. Просто... – Сегодня явно был не лучший день в его жизни. Он глубоко вздохнул. – Просто ответьте. Прошу вас.

Я наблюдал за ним, чувствуя злость и жалость примерно в равных долях.

– «Во имя нашего прошлого»? Ты это хотел сказать?

– Во имя всего, что может заставить вас ответить на вопрос, командир. Прошлого, будущего – просто ответьте.

Я снова закурил и посмотрел на свои руки, пытаясь – уже в который раз – дать ответ самому себе, прежде чем отвечать ему.

Сара Вульф. Серые глаза с зеленой прожилкой. Красивые сухожилия. Да, я помню ее.

Что я чувствовал на самом деле? Любовь? Ну разве на это можно вообще ответить? А? Просто я недостаточно знаком с этим состоянием, чтобы вот так вот взять и пришпилить на грудь ярлык. Любовь – всего лишь слово. Звук. Его ассоциация с конкретным чувством условна, несоизмерима и в конечном счете бессмысленна. Нет, придется вернуться к этому позже, если вы, конечно, не против.

А как насчет жалости? Мне жалко Сару Вульф, потому что... потому что – что? Да, она лишилась сначала брата, затем – отца, а теперь сидит взаперти в башне-темнице и ждет, пока Чайльд-Роланд разберется со своей складной стремянкой. Наверное, ее можно пожалеть – за то, что выбрала меня в качестве своего избавителя.

Дружба? Ради всего святого, я ведь едва знаком с этой женщиной!

Так что же тогда?

– Я люблю ее.

Сначала я услышал, как кто-то ответил за меня, и лишь потом сообразил, что это был я сам.

Соломон прикрыл глаза – так, словно опять получил неверный ответ, – а затем медленно и неохотно двинулся к столику у стены. Взяв оттуда небольшую пластмассовую коробочку, он на мгновение застыл, будто все еще сомневался, отдать ли коробочку мне или зашвырнуть ее за дверь прямо в снег. А затем принялся рыться в карманах. Не знаю, что он там искал, но нашлось оно в самом последнем кармане. Я успел подумать, как все-таки приятно видеть, что такое случается не только со мной, но тут Соломон извлек маленький фонарик. Сунув фонарик вместе с коробочкой мне, он повернулся спиной и отошел в сторону, словно предлагая мне самому решать, что с этим делать.

Что ж, я открыл коробочку. Конечно, я открыл ее. А разве не так обычно поступают с закрытыми коробочками, которые вам суют? Вы берете их и открываете. В общем, я поднял желтую пластиковую крышку – и мое сердце сжалось еще сильнее.

В коробочке было несколько слайдов, и я почему-то уже знал – причем знал наверняка, – что мне не понравится то, что я сейчас увижу.

Выдернув первый слайд, я направил на него фонарик.

Сара Вульф. Ошибиться невозможно.

Солнечный день, черное платье, выходит из лондонского такси. Хорошо. Вполне логично. И ничего предосудительного. Сара улыбается – широкой, счастливой улыбкой, – но что с того? Улыбаться еще никто не запрещал. Все нормально. Я и не ждал, что она будет рыдать в подушку круглыми сутками. Так. Смотрим дальше.

Расплачивается с водителем. Опять же – ничего предосудительного. Покатался – заплати. Такова жизнь. Снимали телевиком – как минимум 135-мм, а может, и помощнее. Зачем кому-то надо было утруждать себя?...

Ага, идет от такси к тротуару. Смеется. Таксист пялится на ее задницу. Будь я на его месте, делал бы то же самое. Она всю дорогу пялилась на его шею – так чего б ему теперь не попялиться на ее задницу? Равноценный обмен. Хотя, нет, наверное, не совсем равноценный, но никто и не говорил, что мы живем в идеальном мире.