Торговец пушками

– Они услышат выстрелы, Бендж, – говорю я. – Услышат и решат, что ты убил заложника. И начнут штурм. Перестреляют нас всех.

От слова «перестреляют» он дергается, и на мгновение мне кажется, что он вот-вот выстрелит.

– Латифа, – снова зовет он. На сей раз громче.

Все, с меня хватит. Третьего раза не будет. Я начинаю двигаться – очень медленно – к нему. Моя левая рука расслаблена так, как только может быть расслаблена рука.

– Большинство парней, Бендж, – говорю я, продолжая движение, – там, снаружи, только этого и ждут. Первого выстрела. Хочешь им помочь?

Он вновь облизывает губы. Раз. Другой. И поворачивает голову к лестнице.

Левой рукой я хватаюсь за ствол и резко толкаю его в плечо. Выбора нет. Попытайся я вырвать у него оружие, и он нажал бы на курок. «Бай-бай, Рикки!» Так что я толкаю автомат назад и в сторону. Лицо Бенджи отклоняется еще дальше от оружия, и я вбиваю основание правой ладони прямо ему под нос.

Он валится камнем – даже быстрее камня, словно какая-то огромная сила отбрасывает его на пол, – и на мгновение мне даже кажется, что я убил его. Но тут голова его начинает раскачиваться из стороны в сторону, и я вижу, как на губах у него пузырится кровь.

Осторожно забираю у него «Штейер» и щелкаю предохранителем. Как раз в этот момент с лестницы доносится крик Латифы:

– Чего?

Я слышу звук ее шагов по ступенькам. Не быстро, но и не медленно.

Смотрю вниз, на Бенджамина.

«Это демократия, Бендж. Один против большинства».

Латифа уже на нижней площадке, «Узи» переброшен через плечо.

– Боже! – восклицает она, замечая кровь. – Что тут произошло?

– Я не знаю. – Я не смотрю на нее. Наклонившись к Бенджамину, озабоченно разглядываю его лицо. – Похоже, упал.

Латифа проскальзывает мимо меня и приседает на корточки рядом с Бенджамином. Я успеваю бросить взгляд на часы.

Тридцать девять минут.

Латифа поворачивается ко мне:

– Я займусь им. Дуй в вестибюль, Рик. И я дую.

Я дую в вестибюль, дую в парадную дверь, дую по ступенькам – и еще сто шестьдесят семь ярдов до полицейского кордона.

Когда я добираюсь туда, моя голова пылает, потому что руками я изо всех сил сжимаю макушку.

Не удивительно, что они обыскали меня так, словно сдавали экзамен по технике обыска. Вступительный – в «Королевский колледж шмона». Пять раз, с головы до ног – рот, уши, пах, подошвы ботинок. Они сорвали с меня почти всю одежду, так что я стал похож на развернутый рождественский подарок.

Это заняло у них шестнадцать минут.

Еще пять минут я простоял, припав к полицейскому фургону – руки в стороны, ноги врозь, – пока они что-то кричали и пихались. Я стоял, опустив глаза в землю. Сара ждет меня.

Черт, лучше бы так оно и было!

Утекла еще минута – снова крики, снова тычки, – и я потихоньку оглядываюсь. Если в ближайшие минуты ничего не изменится, придется включаться самому. Хренов Бенджамин! Плечи ноют от неудобной позы.

– Отличная работа, Томас, – раздается голос за спиной.

Я заглядываю из-под руки. Пара обшарпанных «редуингов». Один ботинок – плашмя, другой – воткнув носок в пыль. Очень медленно я поднимаю голову, по ходу открывая для себя остатки Рассела Барнса.

Он стоял, прислонившись к дверце фургона, улыбаясь и протягивая мне свою вечную пачку «Мальборо». На нем была летная кожанка с вышитым слева на груди именем «Коннор». Что еще, мать его, за Коннор?

Вертухаи откатились назад, правда, совсем немного – очевидно, из уважения к Барнсу. Основная масса продолжала наблюдать за мной, думая, что они явно чего-то пропустили.

Я отрицательно покачал головой, намекая на сигареты.

– Я хочу увидеться с ней. Потому что она ждет меня.

Барнс пристально посмотрел мне в глаза, а затем снова улыбнулся. Настроение у него было превосходное – сплошная непринужденность и расслабленность. Для него игра была окончена.

– Разумеется.

Затем небрежно оттолкнулся от фургона – обшивка отозвалась металлическим хлопком – и жестом велел следовать за ним. Море тесных рубашек и стильных очков расступалось, пока мы не спеша шагали к голубой «тойоте».

Справа, за стальным барьером, топтались репортеры. Кабели змеями вились у их ног, а голубовато-белые лампы пронзали иглами лучей остатки ночной темноты. Когда я проходил мимо, несколько камер решили потренироваться на мне, но большинство по-прежнему не отлипали от здания.

Самая выгодная позиция, кажется, была у Си-эн-эн.