Песни черного дрозда (сборник)

Трескучий людской разговор не стихал до пяти вечера. И весь этот долгий день медведь провёл в состоянии зыбкого полусознания. Даже когда опять услышал ненавистный запах бородатого с его махорочным духом, не обернулся, не отвёл взгляда от какой-то постоянной точки в пространстве. Он жил уже вне времени. Своей, обособленной жизнью, близкой к небытию.

— Вот, товарищ начальник, самый сурьезный экземплярчик изо всего Кавказа. Довольны?

— Повезло тебе. — Капустин с удивлением рассматривал огромного медведя, обошёл клетку, даже хворостинкой потрогал неряшливую шерсть пленника. — Только что это он — как будто неживой?

— Они завсегда так в первые дни. Переживают. Ведьмедь — зверь разумный. А тюрьма есть тюрьма. Кто ж ей рад? Полежит, оголодает и зачнёт проситься. Ну и пообвыкнет, ещё плясать за кусок будет. А экземплярчик-то попался и в самом деле редкий.

Ещё подъехала машина. Пахтан прибыл глянуть на первое приобретение для нового зоопарка. И тоже цокал языком, разглядывая мощные лапы с едва скрытыми когтями.

— Такого лучше не встречать на тропе, а? — игриво спросил он Капустина. — Или можно сладить?

— Разве что уж очень вам захочется иметь в своём кабинете шкуру, — не без заднего умысла ответил Капустин.

— Нет уж, увольте, — засмеялся шеф. — Себе дороже… Ты оплатил лесникам за работу?

— Получено, товарищ начальник, все получено, — живо ответил Бережной. — Премного благодарны.

— В общем, если мы решили создать зоосад, то надо много кое-чего доставить, — согласился Пахтан. — Вольер придётся сооружать, клетки. Сколько у нас видов на Кавказе?

— Шестьдесят только млекопитающих, — быстро ответил Капустин.

— Ого! Ну, не сразу, будем постепенно собирать. Хороший подарок городу-курорту! Как мы раньше не подумали об этом? Познание природы — для наших людей весьма необходимая задача.

Они ушли, оживлённо обсуждая эту тему. Вот что значит самому приехать, самому увидеть и распорядиться!

— Вы когда приедете на Ауру? — спросил Капустин. — Там все готово.

— Как-нибудь на этих днях, — неопределённо ответил шеф. — Удобно в домике? Отдохнуть можно?

— И отдохнёте и… — Капустин выразительно прищурил левый глаз, сжал указательный палец, словно на спусковой крючок нажал.

— Смотри ты, не очень-то. Заповедник.

— В пределах лицензий. Только в пределах! — заверил весёлый Капустин.

— Кто там сейчас?

— Семеро, что значились в списке. Все, кого мы пригласили.

Пахтан поджал губы. Уж очень предупредителен его старший специалист. До брезгливости.

Глава девятая

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ОЛЕНЯ ХОБЫ

1

В джунглях не знали, что произошло с Одноухим.

Не знал этого, разумеется, и Хоба.

Он покрутился вблизи Аурского кордона двое суток и теперь казался озадаченным. Исчезли свежие следы Лобика. Не попадались и приметы Человека с собакой.

Однажды утром Хоба решительно повернул к перевалам. Хватит с него!

Густой лес хорошо укрывал и кормил оленя, но ближе к перевалу находились самые обильные, к тому же знакомые пастбища, на них паслись оленьи стада. Без сородичей одинокому рогачу почему-то вдруг сделалось очень скучно, инстинкт гнал его к оленьим стадам, где скоро, очень скоро начнётся беспокойное, желанное время свадеб и битвы.

Хоба заспешил. Менее чем за двое суток он миновал густо сплетённые колхидские урочища, вышел в знакомый березняк и здесь задержался.

Шёл август, месяц Обильных Кормов, когда чуть не каждое дерево и почти каждый куст украсились плодами, орехами, спелыми ягодками. Зеленые кроны перебивались красным, чёрным, коричневым, румяным, фиолетовым цветом. Это проглядывали сквозь листву плоды. Все живое спешило насытиться, набрать тело, чтобы встретить суровую зиму в добром здоровье и с хорошим запасом жира. Распирало бока у кабанов, наливались мышцы оленей, блестели шкурки, игриво светились глаза, веселей прыгали малыши.

Месяц Обильных Кормов…

Пока Хоба, постоянно наклоняясь и не давая покоя своим зубам, подымался на верхнюю границу леса, он не жаловался на отсутствие аппетита. Вполне закономерное явление для здорового животного.

Насытившись, Хоба улёгся под густым деревом кизила, чтобы подремать. Быстро рассветало. Слабый шорох заставил его открыть глаза. Десятка три чёрных дроздов рассаживались среди колючих веток приютившего его дерева. Свои… Хорошо, что дрозды рядом, спокойнее. Хоба вздохнул и опять прикрыл глаза. Сквозь дрёму он слышал, как гомонила стая. Кажется, они сели для того, чтобы провести важное совещание или, скажем, летучку. Посвистывая на все лады, как заправские ораторы, дрозды не соблюдали ни очерёдности, ни регламента. Скептики сердито выводили своё музыкальное «чэ-эр-ка-кы», насмешники посвистывали, серьёзные отрывисто шипели, словно задыхались от возмущения при виде такого беспорядка. Очевидно, в стае преобладала молодёжь, она-то и задавала бесшабашный тон.

Вдоволь наговорившись, чёрные дрозды вдруг примолкли и все разом, взвихряя застывший воздух, сорвались, сделали круг над деревом, взмыли косо вверх и понеслись неплотной стаей куда-то на юго-восток, где, окутанные нежной голубизной, млели в теплом морском бризе бесконечные хребты и долины.

Хоба уснул. А может, не уснул, по-прежнему дремал, но к реальным запахам и звукам сейчас прибавились какие-то видения, подсказанные памятью.

Он увидел рядом с собой светло-рыжую ланку, его прошлогоднюю подругу, которая явилась тогда вот из этих южных мест. Она смотрела на него влюблённо и смело. Большие блестящие глаза оленухи светились лаской. Перебирая стройными ногами, Рыжуха подошла к рогачу вплотную. Хоба вздрогнул, почувствовав её тёплый бок, и в волнении замотал головой.

Тотчас проснувшись, Хоба недоуменно огляделся. Никого рядом не оказалось. Пробравшись сквозь листву, солнечный луч упёрся в округлый бок рогача и нагрел его. Хоба шумно вздохнул и рывком поднялся. Больше он не хотел оставаться одиноким. Ни одного часа! Все в нем протестовало против спокойного образа жизни, который ещё вчера вполне устраивал его. Воспоминания о Рыжухе, чистый и свежий воздух вершин, обильный лес и поляны — все сейчас вызывало в нем новые эмоции, жажду действия. Хоба вскинул голову с тяжёлыми, вполне окрепшими рогами.

Перемена настроения означала, что наступает пора любви.

Сперва тихо и насторожённо, потом скорей, наконец грациозной лёгкой рысью, высоко и гордо вскинув венценосную голову, выбрасывая ноги через колоды, кочки, сквозь высокую посеревшую траву высокогорья, помчался Хоба навстречу неведомому, полный дерзких замыслов и неистраченных сил.

Он ещё не ревел, час вызова не наступил, но из полуоткрытого рта оленя нет-нет и вырывался низкий хрип, предвестник осенних песен Любви и Битвы.

После наступления темноты он бродил в редколесье уже на северных склонах перевала, натыкаясь на кленовые ветки и незаметные ночью камни. Обессилев, улёгся наконец прямо среди луга, полого уходящего в заросли берёзки под горой.

Не спалось. Здесь подувал холодный северный ветерок, а воздух казался особенно чистым, без всяких запахов — так легко проникал он в лёгкие, так неслышно дышалось.

Над горизонтом взошла большая красная луна. Её неверный свет усилил беспокойство. Хоба так и не отдохнул. Поднялся и большой неслышной тенью пошёл по старой оленьей тропе вниз, на поиск своего счастья.

Уже в лесу с высокой пихты прямо к нему шарахнулась большая сова. Хоба разгневанно прыгнул в сторону, хищная птица сама испугалась, забила по воздуху крыльями и тягуче закричала, оповещая лес о неудаче. Олень постоял, рассматривая зыбкие тени вокруг, потоптался и снова лёг.

Вероятно, он крепко уснул, иначе утренняя встреча не была бы для него такой неожиданной.

Он ещё не проснулся, а влажного носа его уже коснулся запах оленей. Хоба вздрогнул, открыл глаза и вскочил. Шесть пар блестящих глаз рассматривали рогатого незнакомца со всех сторон. В предрассветной мгле серели тела безрогих ланок. Не он нашёл свой осенний гарем, ланки сами «открыли» рогача и теперь с любопытством разглядывали.