Грань будущего

Девочка дернула старика за руку.

– Она быстро устает. Но глаз зоркий, это правда. Родилась бы мальчишкой – стала бы отличным рыбаком.

– Да.

– Еще кое-что скажу – и пойду. Я раньше такого не видел. Выскочил из дома, со всех ног примчался сюда, а тут вы стоите. Что скажете вот об этом? Может, тут квакуны постарались? – Он поднял руку, указывая на море.

Я проследил взглядом в том направлении. Вода стала зеленой. Не изумрудно-зеленой, как бывает близ берегов островов на юге Тихого океана, но мутной, темно-зеленой, пенистой, словно к берегу подъехал огромный танкер, нагруженный мороженым со вкусом зеленого чая, и вылил растаявшее содержимое в воду. Мертвая рыба покачивалась на волнах, ярко блестя серебром.

Я узнал эту зеленую муть. Я видел ее на экранах во время подготовки и обучения. Мимики ели землю, как и дождевые черви. Однако почва, которую они пропускали через свои тела, выделялась в виде вещества, токсичного для любых других форм жизни. Земля, которой кормились мимики, умирала и превращалась в пустыню. Моря становились молочно-зеленого цвета.

– Я такого прилива раньше не видывал.

Высокий визг вспорол воздух. У меня зазвенело в голове при этом хорошо знакомом звуке.

Голова старика с по-прежнему нахмуренными бровями полетела прочь, очертив в небе дугу. Ошметки раздробленной челюсти и шеи оросили соломенную шляпку девочки ярко-красным. Она не поняла, что произошло. Копье вылетает из тела мимика со скоростью двенадцать метров в секунду. Старику снесло голову до того, как до нас успел добраться звук, свидетельствующий о выпуске копья. Девочка медленно подняла голову.

Второй снаряд вспорол воздух. Прежде чем взгляд ее больших темных глаз успел упасть на погибшего деда, копье прошило ее насквозь. В этом убийстве не было ни милосердия, ни злости.

Ее тельце за секунды сгорело дотла.

От взрывной волны безголовый труп покачнулся. Половина тела была залита алым. Соломенная шляпа все еще крутилась в воздухе. Мое тело отпрянуло само по себе. Сознательно я не смог бы и шевельнуться.

У кромки воды стоял раздутый труп лягушки.

Этот берег входил в оборонительный рубеж CEO. Я не слышал никаких докладов о потопленных патрульных лодках. База на передовой жила своей жизнью. Тут не могло быть никаких мимиков. Но это заявление непременно оспорили бы два тела, лежащие рядом со мной, – если бы могли. Но эти люди были мертвы, они погибли на моих глазах. А я, их последняя надежда на спасение, покинул единственное боевое подразделение в этом регионе, способное хотя бы задержать вторжение.

Я был безоружен. Мой нож, винтовка, Доспех – все это было на базе. Час назад миновав ворота, я оставил позади единственную надежду на защиту. До ближайшего пятидесятимиллиметрового пулемета тридцать метров. Можно попробовать добежать. Я умел стрелять из таких, но мне не хватит времени на все. Нужно было убрать брезент. Вставить карточку в слот, ввести пароль, подать патронную ленту, снять с предохранителя замки – иначе я попросту не поверну пулемет, а значит, не смогу прицелиться, – занять место стрелка, дернуть проржавевшую рукоятку… К черту все. Огонь, засранец! Огонь!

Я знал, на что способен мимик. Он весит в несколько раз больше, чем полностью экипированный оператор Доспеха. По строению у этих тварей много общего с морской звездой. Сразу под кожей у них эндоскелет, и чтобы его пробить, нужны бронебойные патроны калибра минимум пятьдесят миллиметров. Их не смущало, что человек, стоящий перед ними, безоружен. Они с легкостью проходили прямо сквозь него, как культиватор сквозь норку суслика.

– Чтоб я сдох.

Первое копье пронзило бедро.

Второе оставило зияющую сквозную рану.

Я отчаянно пытался не подавиться органами, которые подступили к самому горлу, и даже не заметил третьего копья.

Я потерял сознание.

7

Дешевая книжка, которую я читал, лежала возле подушки. Ёнабару, на верхней койке, пересчитывал листы с признаниями, шурша кипой бумаг.

– Кэйдзи, подпиши-ка.

– Капрал, у тебя ведь есть личное оружие?

– Да.

– Можно взглянуть?

– С каких пор ты у нас в ценители пушек заделался?

– Мне не за этим.

Его рука снова исчезла, спрятавшись за койкой. Вернулась она, сжимая блестящий пистолет из черного металла.

– Он заряжен, так что смотри, куда целишься.

– Понял.

– Если дослужишься до капрала, сможешь спать со своими игрушками, и никто слова тебе не скажет. Тем более от такой штучки толку в схватке с мимиком все равно не будет. Единственное, что нужно оператору Доспеха, – двадцатимиллиметровая пушка и гранатомет, на каждого по три снаряда. А бананы, которые он с собой берет на закуску, не в счет. Так, может, наконец подпишешь?

Но я был слишком занят, чтобы ответить, – снимал оружие с предохранителя.

Я сунул дуло пистолета себе в рот, представив, как девятимиллиметровый патрон ждет взрыва, который вынесет его прочь из плена холодной, твердой стали.

Я нажал на спусковой крючок.

8

Дешевая книжка, которую я читал, лежала возле подушки. Я вздохнул.

– Кэйдзи, подпиши-ка. – Ёнабару перегнулся через бортик верхней койки.

– Так точно, сэр!

– Слушай. Ничего серьезного в завтрашней операции не будет. Если будешь слишком трястись, спечешься – лишишься остатков мозгов еще до того, как враг попробует тебе их вынести.

– Я вообще не трясусь.

– Эй, дружище, тут нечего стыдиться. Перед первым боем все нервничают. Это как первый секс. Пока не свершится, так и будешь дергаться и думать о нем. Остается только коротать время, передергивая.

– Не согласен.

– Ты говоришь с тем, кто уже сыграл в эту игру.

– А что, если – чисто гипотетически – твой первый раз повторяется снова и снова?

– Где ты такой дури набрался?

– Говорю же, чисто гипотетически. Словно каждый раз заново выстраиваешь шахматы на доске. Делаешь свой ход, и все возвращается к началу.

– Ну, это как посмотреть… – Ёнабару по-прежнему глядел на меня с верхней койки. Его лицо расплылось в улыбке. – А ты сейчас говоришь про секс или войну?

– Забудь про секс.

– Ну, если бы меня попросили еще разочек вернуться в битву за Окинаву, я бы послал их куда подальше. Пусть бы разжаловали до рядового и отправили в обычный стрелковый взвод, на здоровье! Но я бы туда не вернулся.

А что, если у тебя просто нет выбора? Что, если ты вынужден снова и снова переживать собственную смерть?

В конце концов каждому придется отвечать за свои действия. Ведь никто не может принимать решения вместо тебя самого. В каком бы положении ты ни оказался, это лишь один из факторов, влияющих на твои поступки. Что вовсе не означает, будто каждому достаются одинаковые варианты. Если одному парню крупно повезло при раздаче, значит, кому-то другому наверняка достались паршивые карты. Иногда ты утыкаешься в тупик. Но ты сам делаешь каждый следующий шаг на своем пути. Даже если в конце концов будешь болтаться на виселице, у тебя есть выбор – достойно встретить смерть или отправиться в мир иной с воплями и бессмысленной возней.

Но у меня этого выбора нет. Сразу за Татеямой мог быть огромный водопад, край этого проклятого мира, а я даже не узнаю об этом. День за днем я так и буду метаться между базой и полем боя, на котором меня раз за разом давят, как жука, ползущего по земле. Пока дует ветер, я буду рождаться и умирать снова. Я ничего не могу взять с собой в следующую жизнь. Единственное, что у меня останется, – мое одиночество, страх, который никто больше не поймет, и воспоминания о последнем нажатии на спуск.

Долбаный мир с долбаными правилами. Пусть катится к черту.

Я взял ручку, лежавшую на тумбочке рядом с подушкой, и написал цифру 5 на тыльной стороне левой руки. Моя битва начнется с этой цифры.

Посмотрим, что я все-таки смогу забрать с собой. Судьба сдала мне дерьмовые карты, и что с того? Я все равно прорвусь, я одержу победу. Буду в последний момент уворачиваться от вражеских снарядов. Научусь убивать мимиков с одного удара. Если Рита Вратаски – богиня на поле боя, я буду наблюдать и учиться до тех пор, пока не сравняюсь с ней. У меня столько времени, сколько потребуется.