Допустимые потери

– Он мне соврал, – сказала Шейла. – Заявил, что ударился головой о настольную лампу, а повязку ему наложила мисс Уолтон.

– В нашей конторе даже пластыря не сыщешь, – заметил Оливер и тут же добавил: – А когда во второй половине он с опозданием вернулся после ленча, на нем была другая одежда, совсем не та, в какой он приходил утром.

– Его вещи я получила вчера, – сказала Шейла. – Зашла в химчистку, чтобы взять свой свитер, и вдруг мне говорят, что у них готовы пиджак и брюки, которые принес на прошлой неделе мой муж. А ведь забочусь об одежде, как правило, я. Даже не подозревала, что ему известно, где находится химчистка. – Внимательно взглянув на Оливера, она спросила: – Что еще?

– Я не хочу оказаться нелояльным по отношению к Роджеру, – неуверенно произнес он. – Если он не считает нужным поделиться с тобой тем, что у него на сердце, я не вправе толковать об этом.

– Выкладывай! – резко бросила Шейла. – Если он не может помочь себе сам, то мы – единственные, кто способен оказать ему помощь.

– Похоже, ты права, – со вздохом сказал Оливер. – Итак, два дня назад я должен был подготовить ответ на письмо от одного из наших клиентов на западе. Об этом попросил меня Роджер, что совсем на него не похоже: если письмо адресовано ему, он всегда отвечает на него сам без промедления. Но в последние дни… – Конец фразы повис в воздухе. – Обычно на его письменном столе такой же порядок, как в бухгалтерском отчете. Но в тот день там царил настоящий хаос. По всему столу валялись какие-то письма, обрывки бумаги с адресами, доверенности без подписи. Часть бумаг была свалена в кучу. Пришлось рыться в них, разыскивая проклятое письмо. Когда я нашел его, то под ним оказалась открытая записная книжка. Я обратил внимание, что утром Роджер ее изучал, а затем бросил на стол, словно она его чем-то рассердила. -В этом месте он замялся и после неловкой паузы продолжил: – Нет, правда, Шейла, если бы он думал, что тебе об этом следует знать, то непременно сказал бы…

– Ты, Оливер, вот уж десять лет как женат и все еще ни хрена не понимаешь в семейной жизни. Что за книжка?

– Та, которую он всегда носит в кармане, – неохотно ответил Оливер. – Самая обычная записная книжка с пометками о первоочередных делах, адресами, новыми идеями, удачными фразами для статей в журналах и все такое прочее. На открытых страницах не было ни адресов, ни пометок. – Он глубоко вздохнул, словно хотел набраться сил перед тем, как продолжить. – На одной странице он написал: Возможные враги – профессиональные, а на другой: Возможные враги – личные. И под каждым из заголовков было несколько имен.

– Какие имена?

– Я смог прочитать лишь одно, – сказал Оливер. – Из первого списка. Махендорф. Помнишь, Роджер давал показания против него на суде по делу о диффамации?

– Роджер дал бы показания против родной матери, если бы счел это справедливым, – пожала плечами Шейла. – А остальные имена?

– Я не смог их разобрать.

– Почему?

– Они были залиты кровью.

Последние слова Оливера, казалось, отозвались в них эхом, и они встревоженно умолкли.

Первой короткое молчание нарушила Шейла:

– Здесь либо уже не о чем толковать, либо можно сказать значительно больше. Что скажешь?

– Значительно больше, – ответил Оливер.

Шейла кивнула и положила ладонь на его руку, давая сигнал помолчать. Она увидела, что к их столу, улыбаясь, приближается женщина с маленькой девочкой.

– Миссис Деймон, – сказала женщина, – я вижу, что вам нравятся те же рестораны, что и мне. Я так рада вас видеть. Филлис, – она подтянула девчушку ближе к столу, – поздоровайся с миссис Деймон.

– Я видела ее все утро, – заявила девочка, – и уже с ней здоровалась.

Шейла рассмеялась и сказала Оливеру, который поднялся, ожидая, когда его представят:

– Филлис – одна из учениц нашей школы. Одна из лучших учениц. Правда, Филлис?

– Мамочка так не считает, – возразила девочка, сердито подняв глаза на мать.

– Филлис, – сказала дама, – я не знаю, почему ты вбила это себе в голову.

– С твоих слов, – ответила Филлис.

Шейла опять рассмеялась и представила Оливера даме, фамилия которой была Гейнз. Когда процедура знакомства завершилась, миссис Гейнз двинулась от стола, буксируя дочь за собой. Отойдя на пару шагов, она остановилась и, обернувшись, сказала:

– Жаль, что разминулись с вами тем вечером. Мне хотелось познакомить вас с мужем.

– Мы где-то встречались? – спросила Шейла.

– На концерте. В антракте я видела мистера Деймона. Думаю, что вы пошли попудрить нос или что-то в этом роде.

– Когда же это было? – Шейла сделала вид, что хочет получше припомнить тот день.

– В пятницу. Давали «Реквием» Моцарта. Разве это было не прекрасно?

– Прекрасно, – согласилась Шейла.

– А теперь, Филлис, попрощайся с миссис Деймон как следует.

– Я увижу ее завтра утром, – упрямилась девчушка.

– Филлис не испытывает уважения к чрезмерным формальностям. Я это уже успела заметить, – рассмеялась Шейла.

– Детская логика, – беспомощно пожав плечами, сказала миссис Гейнз. – Была рада познакомиться с вами, мистер Габриельсен, – добавила она и отправилась к своему столику в противоположном конце зала.

– Сообразительная, толковая девочка, – похвалила Шейла. – Надеюсь, что, повзрослев, она не будет выглядеть, как ее мамаша.

– Говоря о концерте, ты произнесла слово «прекрасно» как-то очень странно, – после небольшой паузы заметил Оливер.

– Неужели? Впрочем, вполне возможно. Дело в том, что вечером в пятницу я не была на концерте. И Роджер мне не сказал, что слушал музыку. Он позвонил и предупредил, что задерживается, чтобы присутствовать на репетиции, после которой у него деловой ужин с клиентом.

– Почему, по-твоему, он так поступил? – спросил Оливер.

– Видимо, из-за Моцарта.

– Но почему из-за Моцарта он пошел на ложь? Ведь концерт – это не любовное свидание с другой женщиной?

– Этот концерт, – ответила Шейла, растягивая слова, – как раз похож на тайное свидание. «Реквием» – последняя работа Моцарта – был написан по заказу графа Валсегг-Штупах, и его предполагалось исполнить на мессе в честь его покойной жены. Dies Irae. Lacrimosa [5] , – продолжила она, перейдя на шепот. – Иной вид свидания. Не забывай, Роджер родился в католической семье, хотя никогда особенно не проявлял религиозные чувства.