Вновь, или Спальня моей госпожи

Амелия: Но вы рисковали нажить себе врага в лице мистера Кроуфорда.

Гастингс (ставит поднос. Он позволил бы себе пожать плечами, не будь так великолепно вышколен. Очевидно, что он не боится господ) : Миссис Бакс — это фамилия семьи арендаторов фермы на Роуз Хилл — говорит, что всегда верила, что Ваша Светлость не позволит такому случиться, что вы всегда близко к сердцу принимаете интересы фермеров.

Амелия: Как мило с ее стороны. (Она очень довольна, но вскоре вновь возвращается к деловому тону.) Его Высочество и я всегда заботимся о жителях поместья. (Явная ложь. Лидгейта это ничуть не беспокоит).

В некоторые труппы влиться новому лицу очень трудно. Порой новичку никто не рад. Звезды крупного масштаба величественно проплывают в свои гримуборные, не удостоив никого даже словом, а остальные разбиваются на группы и ходят взъерошенные… В труппе «Спальни моей госпожи» не было ничего подобного. Напротив, все старались, чтобы новичок почувствовал себя как дома. В первый рабочий день Эдгара Делани атмосфера в репетиционной была чуть ли не праздничной — на подносах лежали более дорогие, чем обычно, печенья и кексы, в корзиночках — изысканные фрукты. Вместо салфеток из самой дешевой бумаги стол украшали разноцветные салфеточки — ярко-голубые, оранжевые, лимонные… Также, как и Алеку в первый день работы, все говорили Эдгару, что труппа — это «одна большая счастливая семья», что ему тут понравится и так далее.

Алек же хотел сказать нечто более серьезное, чем весь этот предрепетиционный треп. «Это отличное место. Самый потрясающий, талантливый, самый живой сериал из всех, которые сейчас снимаются. Но здесь довольно-таки опасно. Организация съемок оставляет желать лучшего. Мы — гимнасты, парящие под куполом цирка без страховки. Если хоть один из нас ошибется, разобьются все».

Но Алек и рта не раскрыл. Бесполезно объяснять. Ситуация слишком непроста. Новичок при всем желании не сможет сразу в ней разобраться.

Дженни, на удивление хорошо одетая, присутствовала в репетиционной, как и в день знакомства Алека с труппой. На ней были коротенькие, до колен, белые брючки и белая оксфордская блузка с длинным рукавом. На брючках — аккуратные складочки, на рукавах тоже. Должно быть, наряд продумывала Трина. Талию обвивал тонкий кожаный поясок цвета бычьей крови, на ногах были такого же цвета мокасины и тончайшие белые гольфы. Алек с трудом оторвал от нее взгляд.

Он решил представиться Рите Харбер, девятнадцатилетней актрисе, получившей роль Изабеллы, дочери Эдгара Делани. Рита стояла у тележки, наливая себе кофе. Ее длинные черные волосы были переброшены через плечо, а эластичные бледно-лиловые джинсы обрисовывали формы с откровенностью трико. Коротенькая курточка из той же ткани не достигала талии, ничуть не препятствуя обозрению этого великолепия.

Алек заговорил с ней. Обернувшись, Рита ответила ему с вежливой улыбкой. Это была эффектная девушка с правильными чертами лица и изломанной линией бровей. Она наклонилась над тележкой взять одну из разноцветных салфеточек. Курточка распахнулась.

Алек моргнул. В гардеробной говорили что-то об особенностях ее фигуры, но к такому он явно не был готов. Да, с таким бюстом нельзя не считаться… Это не просто пара грудок, упакованных в черный атласный топ — это потрясающие чаши дивной формы, с сосками, словно горошины — нет, как маленькие вишенки… Рита выпрямилась, и они только что не вонзились в него — пара конусообразных, грозных ракет с ядерными боеголовками. Такие могли бы потопить «Титаник».

В другом месте и в другое время Алек нашел бы забавным такую неприкрытую демонстрацию плоти. Но было всего семь пятнадцать утра! Половина людей в комнате — женщины. А половина другой половины — голубые. Остальные — полусонные. Некому было оценить этот сверкающий фейерверк.

Но девица щеголяла своим телом так агрессивно, что Алек счел это скорее не забавным, а неприличным. Она была просто угрожающа. Старый вояка передернул затвор. Было ощущение, что на этот раз ружье пригодится.

— Так это ваш первый сериал? — спросил он, хотя уже знал ответ. Опытная актриса никогда бы не явилась на работу в таком виде.

Она кивнула:

— Вообще-то я не собиралась сниматься в мыльной опере, но когда поняла, что здесь можно приобрести опыт…

Грудь над черной тканью волновалась. Алек с усилием сосредоточился на ее словах. Интонация была искренней, голос — уверенным:

— Я нахожу в этом прекрасную возможность выучиться мастерству. И нечего стыдиться, даже если считаешь это лишь школой.

Хороша школа. Как это понимать? Похоже на оскорбление. Девятнадцатилетняя сопливая девчонка объясняла ему, что не следует стыдиться своей профессии, даже если он считает мыльные сериалы эдакими «кроличьими бегами», актерским детским садом! Нет, для того, чтобы это была извинительно, ей нужна еще более внушительная грудь.

— Думаю, нам всем есть чему поучиться у Эдгара, — ответил он тактично.

Как он и ожидал, хорошенькое личико осталось невозмутимым. Рита ровным счетом ничего не знала о театральной славе Эдгара Делани. Как и многим ее ровесникам, ей были известны лишь кинозвезды да актеры мыльных опер. Искусство театра, когда люди выходят на подмостки и играют перед публикой вживую, для нее не существовало.

На следующий день Рита опять появилась в обтягивающей одежде — и снова ничем не напоминала ребенка. На ней были эластичные бледно-зеленые леггинсы, отличавшиеся от обычных тем, что там, где у нормальных людей проходит боковой шов, красовалась шнуровка, сквозь которую виднелась полоска обнаженного тела. Причем шнуровка шла от щиколотки до самой талии, и заподозрить Риту в том, что на ней есть трусики, никто при всем желании не смог бы.

День за днем она появлялась в студии в подобных нарядах. Казалось, у нее нет нормальной человеческой одежды. Повсюду были вырезы, шнуровки или весьма рискованные декольте. Все остальные актрисы приходили на работу в джинсах и свитерах, с влажными волосами, совершенно без косметики. Рита Харбер всегда являлась в изысканных, тщательно продуманных туалетах. Среди актеров возникло даже нечто вроде игры — мужчины, женщины, и даже гомосексуалисты гадали, какую часть тела Рита обнажит в следующий раз.

Она расположилась в крохотной гримуборной вместе с еще двумя молодыми актрисами: Барб Эллен Гарретт, играющей горничную леди Варлей, и Пэм Реджистер, исполняющей роль Сюзан, ее же робкой и бедной племянницы, кузины Амелии. Они-то и держали всех в курсе особенностей нижнего белья Риты — рассказывали о лифчиках, оставляющих соски открытыми (она надевала их под обтягивающие трикотажные кофточки, чтобы выглядеть «более естественно». Если верить подружкам, Рита частенько не надевала трусиков.

Однажды Алек, Брайан и Рэй сидели без дела в декорации герцогской библиотеки, ожидая, пока объявят их сцену. Пэм и Барб Эллен, проходя мимо, поманили их.

— Есть новости, — прошептала Барб Эллен. — На ней сегодня корсаж, а по бокам большущие вырезы.

Никто из мужчин ничего не понял.

— Обыкновенный корсаж, такой носила и моя мать, — пояснила Пэм. — Только там, где у мамы были стальные пластинки, у этой два овальных отверстия. — Пэм попыталась изобразить их пальцем на своем скромнейшем белом платьице.

— Я опять не понял. — Рэй с интересом поглядел на платье Пэм, вернее, на то место, при помощи которого она пыталась растолковать сей феномен. — Зачем вообще нужен корсаж, если из него точит кусок мяса? Какой в нем смысл?

— Дело не в смысле, а в теле, — сказал Алек. — Она носит лифчики, чтобы подчеркнуть рельеф, а корсеты — чтобы продемонстрировать тело.

Брайан кашлянул:

— Это нехорошо. Она наша коллега. Не годится украдкой обсуждать ее, да еще и так…

Алек скривился. Брайан был прав. А ему не хотелось, чтобы тот был прав. Алек предпочитал видеть Брайана идиотом, дураком, грубияном, развратной свиньей с куриными мозгами… Но это безумие. Дженни такого ни за что не полюбила бы.