Рейнеке-лис

«Что же, — отвечает она, — я, пожалуй, уступлю его за хорошую цену. Эту цену, любезный, вы можете прочесть сами: она обозначена у меня под задним правым копытом».

Я сразу смекнул, что это значит, и говорю:

«Признаюсь я вам, что я мало успел и в чтении и в письме. Да и ребеночка вашего я приглядел не для себя. Это мой друг Изергим хочет его приобрести, но постеснялся спросить вас об этом».

«Пусть, — отвечает кобыла, — он сам придет. Тогда мы договоримся о цене».

Я ушел и рассказал волку, что кобыла согласна продать жеребенка и что цена обозначена у нее на правом заднем копыте.

«К моему огорчению, — добавил я, — я не смог ее прочесть, потому что ни читать, ни писать меня не учили. Вы знаете, как часто приходится мне страдать из-за моей неграмотности. Так что придется вам выяснить цену самому. Авось вы разберете, что у нее там написано…»

«Было бы странно, — ответил мне волк с гордым видом, — если б я не разобрал! Я знаю немецкий, латынь, итальянский и даже французский языки! Ведь когда-то я учился в университете у знаменитых ученых и сам имею ученое звание. Я разберусь в любом документе не хуже, чем в собственном имени! Не беспокойтесь — мордой в грязь я не ударю!»

Подошел он к госпоже кобыле и спрашивает, по своему обыкновению, очень грубо:

«Эй, вы, послушайте! Сколько стоит ваш жеребенок? Но только без лишнего!»

«Извольте, почтенный, — отвечает она, — прочесть цену у меня под правым задним копытом».

«Так покажите мне ее!» — проворчал нетерпеливо волк, а кобыла ему:

«Смотрите!»

Подняла она из травы ножку, а на ножке у нее — новенькая подкова, на шести шипах! Кобыла ни на волос не промахнулась — лягнула волка в самую голову! Волк, оглушенный ударом, упал как убитый, а лошадь ускакала прочь, и жеребенок за ней.

С добрый час провалялся Изергим без памяти, пока не пришел в себя и не завыл по-собачьи. А я подошел к нему и спрашиваю:

«Где же кобыла, дядюшка, и вкусен ли был жеребенок? Стыдитесь, дядя! Сами наелись, а про меня забыли. Долго же вы спали после обеда! А что все-таки было написано под ее задним копытом? Ведь вы такой великий ученый!»

«Ах, — вздохнул он, — вы еще издеваетесь?! Как же мне сегодня не повезло! О длинноногая кляча! Копыто ее было подковано! Шесть шипов на копыте — шесть ран на моей голове! Вот какова цена жеребенку!»

Еле он, несчастный, тогда выжил!..

Теперь, дорогой мой племянник, я признался вам во всем. Неизвестно, что решат в королевском суде, но исповедью я облегчил свою грешную душу. Простите же мои грехи и скажите, как мне исправиться.

— Что ж, — ответил Гримбарт, — мертвецы не воскреснут! Но все же я как служитель господа бога отпускаю вам грехи, потому что враги ваши сильны, и кто знает, как окончится ваше дело: может быть, и очень печально. Вероятно, вам прежде всего припомнят голову зайца. Согласитесь, что с вашей стороны было непростительной дерзостью так дразнить государя. За это вы можете поплатиться, и даже очень!

— Вот уж нисколько! — самоуверенно отозвался рыжий пройдоха. — В сущности, заяц сам был виноват! Он всегда меня искушал: все время мельтешил у меня перед глазами, такой жирненький, такой аппетитный! Вот я и поддался соблазну — зарезал его. Да и Бэллину я тоже не желал добра. Оба они были достаточно грубы и глупы. Зачем же мне было церемониться с ними? Я согласен, что ближних надо уважать и любить. Но таких, как они, я ни уважать, ни любить не умею. Ведь и баран и заяц были совершенно не способны к какому-нибудь делу.

Ах, дорогой племянник, посмотрите лучше, что это творится на белом свете! Хоть мы и пикнуть не смеем, да многое видим и кое-что соображаем. Возьмем, к примеру, нашего обожаемого короля. Грабить он умеет не хуже других, а что не захватит сам, то оставляет медведю и волку. Он, видите ли, вправе так поступать! И ведь никто не осмелится сказать ему правду. Молчат и наши «святые отцы» — попы разных мастей. А почему? Да потому, что кто ничего, мол, не слышит и не видит, того не обидят! Наш государь — лев, и хватка у него воистину львиная: что ему приглянется, на то и наложит лапу. Мы для него — свои, поэтому наше он тоже считает своим.

Признает он только тех, кто является к нему с хорошим подношением и пляшет под его дудку. А то, что волк и медведь снова сидят в королевском совете, испортит очень многих. Ведь они бессовестно воруют и грабят, а состоят в любимчиках. Если же такой горемыка, как Рейнеке, стянет цыпленка, на него сразу же все ополчаются, хватают и приговаривают к смерти. Как говорится, мелких воришек — вешать, крупных грабителей наградами тешить. Вот так мы все глубже погружаемся в пучину зла. Сплетни, обман, клевета, предательство, ложные клятвы, воровство, грабеж и разбой — повсюду только об этом и слышишь! А заговоришь с кем-нибудь каждый в ответ лишь отмахивается.

«Если бы грешить было так страшно, — говорят они, — то уж наверно священники наши вели бы самую праведную жизнь. А между тем и они грешат, да еще как!»

Так, ссылаясь на дурные примеры, люди становятся похожими на обезьян, которые умеют лишь подражать, не отличая зло от добра.

Этих капюшонников-монахов я тоже знаю отлично. Все они бесстыжие обманщики! Вечно что-то гнусаво бормочут, будто молятся богу. Только глаза людям отводят! Льнут к богатым и знатным, поддакивают им во всем и напрашиваются в гости. Позовешь одного — с ним придет второй, а назавтра еще трое-четверо новых.

Ну, а вся божественная рать при папе римском: все эти легаты, прелаты, аббаты и пробсты…[8] У них на уме одно: отдай мне твое, а моего не касайся!..

— Послушайте, дядюшка! — перебил лиса возмущенный барсук. — Что это вы всё чужие грехи обличаете? Вряд ли это вам поможет! Хватит с вас и ваших собственных! Впрочем, говоря по правде, из вас получился бы чудесный проповедник. Я сам охотно слушал бы ваши проповеди, чтобы набраться мудрости. Ведь мы, божьи служители, и в самом деле грубияны, невежды, ханжи!..

Они уже приближались ко дворцу, когда им повстречался Мартын-обезьяна, направлявшийся по делам в Рим.

— Мужайтесь, мой милый! — сказал Мартын лису и стал подробно расспрашивать обо всех его делах.

— Ах, — грустно ответил ему Рейнеке. — Как видно, за последнее время счастье от меня отвернулось. Какие-то воры снова на меня клевещут, особенно ворон и кролик. Один, мол, потерял жену, а другой — ухо! А при чем тут я? Конечно, если бы я мог лично поговорить с королем, обоим клеветникам пришлось бы не сладко! Хуже всего, однако, что с меня до сих пор не снято папское отлучение от церкви. Я отправился бы в Рим, но… семья! Ведь в мое отсутствие Изергим и другие мои враги постараются всячески ей навредить. Ах, если б с меня сняли отлучение! Тогда я снова попытал бы счастья при дворе!

— Как это кстати! — воскликнул Мартын. — Я как раз отправляюсь в Рим и похлопочу там за вас. Не бойтесь, я добьюсь, чтобы с вас сняли отлучение назло вашим недругам. Римские порядки мне хорошо известны. У меня есть в Риме дядя, личность весьма почтенная и заступник всех тех, кто не приходит с пустыми руками. Есть там еще некий Плутос, есть доктор Грабастай, Паскудаветер, Ненадейтесь и судьи Дукат и Динарий[9]. Все это мои друзья. Все они любят говорить о законе, о судебных порядках, а на уме у них только деньги. Выложил денежки — прав, а если денег мало — ваше дело пропало! Одним словом, дядюшка, все ваши хлопоты я беру на себя, а вы, придя во дворец, обратитесь к моей супруге Рюкенау. Она редкая умница и всегдашняя заступница за своих друзей. К тому же ее очень любят король и королева. Немало есть при дворе и других ваших родственников. Все они готовы вам помочь. Так что не унывайте и не падайте духом. Государю пора наконец понять, что в его высочайшем совете самые умные — мы, обезьяны и лисы!