Рейнеке-лис

Король с виноватым видом обратился к лису:

— Простите, если я сгоряча вам не поверил. Но все же вам придется проводить меня до этого места.

Рейнеке и тут не растерялся:

— Я был бы истинно счастлив, ваше величество, сопровождать вас туда, если б только имел право на эту честь. Но, увы, на мне лежит большой грех перед церковью… Однажды я помог волку Изергиму, который одно время собирался стать монахом, убежать из монастыря. Этому обжоре, видите ли, не хватало монастырского питания, хотя он там жрал, извините, за шестерых! Он вечно хныкал, жаловался на голод и действительно отощал и стал прихварывать. Я пожалел его и помог ему убежать. За это папа римский отлучил меня от церкви. Вот я и решил, если вы позволите, завтра утром отправиться в Рим на богомолье и вымолить себе там отпущение грехов. После этого, ваше величество, я мог бы с чистой совестью сопровождать вас куда угодно. А пока что вам не подобает брать меня в спутники. Скажут: «Как, король снова водится с Рейнеке, которого он сам собирался повесить и которого папа римский отлучил от церкви?!» Согласитесь, мой государь, что я прав.

— Это верно! — согласился король. — Мне действительно неудобно идти с тобой. Лямпе или кто-нибудь другой проводит меня. А твое намерение отмолить свои грехи я считаю весьма похвальным и даю тебе отпуск — отправляйся с богом!

ПЕСНЬ ШЕСТАЯ

Так Рейнеке снова оказался в милости короля. Король поднялся на высокую скалу и, обратясь ко всему собранию с приказом соблюдать тишину, произнес такую речь:

— Слушайте внимательно, звери и птицы, бедняки и богачи, великие и малые! Слушайте, мои бароны, мои придворные и все мои слуги! Отныне Рейнеке находится под моей защитой. Мы собирались его повесить, но он открыл нам такую тайну, что я поверил ему и вернул ему свою милость. Королева, супруга моя, тоже просила его простить. Я помирился с Рейнеке, даровал ему жизнь и снова к нему расположен. Вам же всем я объявляю: вы обязаны под страхом смерти оказывать Рейнеке, жене и детям его все надлежащие почести. Жалоб на лиса я больше слушать не буду: все, что он прежде совершал дурного, прощено. Что же касается будущего, то я верю в его исправление. Завтра утром он возьмет котомку и посох и отбудет на богомолье в Рим, а оттуда за море, в Святую землю[4]. Он не вернется, пока не получит отпущения всех своих грехов.

— Ну, пропали наши труды и хлопоты! — злобно прошипел кот Гинце медведю и волку. — Теперь, когда Рейнеке снова в милости, он сделает все, чтобы нас троих уничтожить. Один глаз я уже потерял, теперь опасаюсь за второй. Ох как хорошо было бы очутиться где-нибудь подальше отсюда!

— Дороже, чем добрый совет, ничего нет! — насмешливо отозвался медведь Браун.

А волк Изергим проворчал:

— Непонятная вещь! Надо поговорить с самим государем.

Волк и медведь подошли к королю и королеве и долго говорили им против Рейнеке. Король рассердился:

— Где у вас уши! Я ведь ясно сказал, что вернул лису свою милость!

Вконец разгневавшись, король повелел немедленно схватить обоих жалобщиков, связать их и запереть. Он хорошо запомнил рассказ Рейнеке об участии медведя и волка в заговоре.

Так, за какой-нибудь час, все вдруг переменилось: Рейнеке был спасен, а его обвинители посрамлены. Коварный плут добился даже того, чтобы с медведя содрали кусок шкуры для пошивки лису паломнической[5] котомки. Мало того, он попросил у королевы разрешения содрать с лап волка и волчицы по паре сапожок ему на дорогу.

— Они носят по две пары сапожек, — сказал он, — а с них хватит и по одной, особенно Гирмунде: ведь она как хозяйка почти всегда сидит дома.

Королева сочла его просьбу вполне справедливой.

— Конечно, — согласилась она, — им хватит и по одной паре.

Рейнеке шаркнул ножкой, низко поклонился и рассыпался в комплиментах и благодарностях…

Так волк Изергим лишился пары передних сапожек, снятых с его ног по самые когти. Не пощадили и госпожу Гирмунду-волчиху. Стянули с нее задние сапожки. Опозоренные, с окровавленными лапами, жалкие и страдающие, лежали они рядом с медведем Брауном и жаждали смерти. А наглый ханжа Рейнеке, получив котомку и сапоги, подошел к ним и стал издеваться над беспомощной волчихой.

— Какая вы добрая, — насмехался он, — ваши сапожки пришлись мне как раз впору! Вот, полюбуйтесь! Надеюсь, что они хорошо мне послужат. Много труда вы затратили, чтобы меня погубить, но я тоже не жалел усилий и, как видите, неплохо успел. Недавно торжествовали вы — теперь моя очередь! Так уж ведется на свете, и с этим приходится мириться. Прощайте, в пути я буду думать о милых родственниках…

Госпожа Гирмунда страдала ужасно, но у нее хватило сил поднять голову и сказать с тяжелым вздохом:

— Это в наказание за наши грехи бог посылает удачу вам!

Изергим и Браун лежали молча, стиснув зубы, жалкие, израненные, осмеянные своими врагами. Не было здесь кота Гинце. Рейнеке сумел бы отомстить и ему.

…На следующий день рыжий лицемер смазал сапожки, содранные с его родичей, и поспешил на прием к королю.

— Ваш верный слуга, государь, — сказал он, — готов вступить на святую дорогу. Сделайте милость, ваше величество, повелите придворному священнику благословить меня в путь.

Баран Бэллин, бывший в то время придворным писцом, исполнял также обязанности капеллана[6].

— Ну-ка, — приказал ему король, — прочитайте-ка над Рейнеке молитву. Ваши священные слова — благословите его в путь. Да побыстрее! Наденьте на богомольца котомку и дайте ему в руки посох.

Бэллин заколебался:

— Государь, вы сами слышали, что Рейнеке отлучен от церкви самим папой, и отлучение с него еще не снято. Если дело дойдет до епископа, то я могу очень пострадать. Я лично к Рейнеке ничего не имею, и если бы я был уверен, что мне не нагорит от церковного начальства, если бы…

— Молчать! — рассердился король. — Бросьте вы все эти ваши песни на «если»! Рейнеке уходит богомольцем в Рим, а вы его задерживаете. Подумаешь — церковное начальство!

Бэллин в растерянности почесал у себя за ухом и принялся читать над Рейнеке положенную молитву. Однако лис его не слушал — он думал лишь о том, чтобы вся эта комедия поскорее окончилась.

Наконец Бэллин произнес последнее благословение, повесил на лиса котомку и вручил ему посох. И тут Рейнеке вдруг зарыдал. Притворные слезы ливнем покатились по щекам пройдохи, заливая ему бороду. Казалось, что он в чем-то горько кается. И он действительно каялся, но не в своих грехах, а в том, что отомстил лишь трем из своих недругов.

Низко всем кланяясь и прося каждого помолиться о нем, лицемер вдруг заторопился. Он предпочитал поскорее уйти из королевского замка: ведь все может внезапно повернуться иначе. Лучше быть подальше!

Король приказал господам придворным торжественно проводить лже-пилигрима. А в это время Изергим с Гримундой и Брауном, плача от боли и горя, мучились в темнице…

С посохом и котомкой Рейнеке важно прошествовал до ворот королевского замка, радуясь тому, как ловко он перехитрил короля. А все его недавние обличители, боясь ослушаться своего властелина-льва, молча следовали за рыжим негодяем.

Лис на прощание сказал королю:

— Ваше величество! Примите меры, чтобы подлым изменникам не удалось убежать. Держите их в тюрьме, в оковах. Стоит им выйти на волю, и вашей жизни вновь будет угрожать опасность. Не забывайте об этом, мой государь!

Смиренно потупив глаза, коварный плут ушел. Король удалился во дворец, а его придворные, проводив лиса еще немного, тоже стали возвращаться. Дерзкий обманщик сумел прикинуться таким кротким, что у некоторых сердобольных особ вызвал даже сочувствие. Больше других огорчался заяц Лямпе.

Рейнеке заметил это.

— Милый мой Лямпе, — обратился он к нему, — мне очень не хочется расставаться с вами так скоро. Быть может, вы и баран Бэллин согласитесь проводить меня до моего замка? Поверьте, я буду вам за это весьма признателен. Вы оба очень милые спутники и честнейшие лица во всем королевстве. Оба вы благочестивы и живете праведно — питаетесь лишь зеленой травкой и листьями. Совсем как я, когда я был монахом и не брал в рот ни мяса, ни рыбы, ни всяких разносолов.