Долина молчаливых призраков. Скованные льдом сердца

Впервые за все это время выражение ее глаз изменилось. Она отвернулась от окна, и тем не менее глаза ее были полны светом, как будто солнечные блики играли в них — добрые, искрящиеся смешинки.

— Нет, совсем не страшно, — уверила она его. — Мне всегда хотелось увидеть смерть, не мгновенную, как когда тонут или умирают от пули, а медленную, по дюйму в минуту. Но мне не хотелось бы, чтобы умерли вы.

— Очень рад, — выдавил из себя Кент. — Весьма вам за это признателен.

— Но если бы вы и умерли, я бы не очень испугалась.

— Да?!

Кент подоткнул под себя подушки и устроился повыше. В каких только передрягах он не бывал! И какие потрясения ему пришлось пережить! Но с таким он сталкивался впервые. Он не мог оторвать взгляда от темно–синих глаз незнакомки; язык его онемел, мысли путались. Глаза эти, спокойные и прекрасные, не выражали никакого волнения. И Кент понял, что девушка говорит правду. Даже роскошные ресницы ее не дрогнули бы, отдай он Богу душу тут же, прямо у нее на глазах. Это было убийственно.

На какую–то долю секунды потрясенное его сознание испытало что–то похожее на неприязнь, но это чувство быстро прошло. В следующее мгновение он подумал, что это, в сущности, его собственная философия жизни, что девушка просто демонстрирует ему, какая это малость — жизнь, и как дешево она стоит, и не нужно грустить, глядя на догорающую свечу. Это не было ее философией, просто — очаровательная детская непосредственность.

Неожиданно, как будто под влиянием минутного порыва, так плохо согласующегося с ее безразличием к нему, девушка протянула руку и положила ее на лоб Кенту. Новое потрясение! Это не был жест врача, но легкое прикосновение мягкой прохладной ладони, от которого по телу его пробежала приятная дрожь, принесшая успокоение. Прикосновение было мгновенным, после чего, сцепив тонкие пальцы, девушка опустила руки на колени.

— Жара нет, — сказала она. — Почему вы решили, что умираете?

Кент объяснил, что происходит у него внутри. Он был совершенно сбит с толку: все выходило совсем не так, как он предполагал вначале. Казалось естественным, что он и его посетительница начнут с того, что представятся друг другу, после чего Кенту будет отведена роль благожелательного дознавателя. Несмотря на все рассказы О'Коннора, Кент не ожидал, что девушка окажется такой красивой. Он не думал, что глаза ее так прекрасны, ресницы — такие длинные, а прикосновение ее руки вызывает такое приятное волнение. И теперь, вместо того чтобы спросить как ее зовут, и осведомиться о цели ее визита, он, как идиот, разъяснял ей тонкости анатомии, рассуждая об аорте и мешке аневризмы. Кент закончил свои объяснения раньше, чем до него дошла вся абсурдность ситуации. Ему стало смешно. Даже находясь при смерти, Кент не утратил способности видеть смешную сторону вещей. Это поразило его не менее, чем красота девушки или ее наивная непосредственность.

Она смотрела на Кента, и в глазах ее светился все тот же загадочный невысказанный вопрос. Вдруг она увидела, что Кент смеется прямо ей в лицо.

— Как забавно! Просто чрезвычайно! Мисс… мисс…

— Маретт, — закончила она, видя, что он замялся.

— Как это забавно, мисс Маретт.

— Не мисс Маретт, — поправила девушка. — Просто Маретт.

— Я говорю, смешно, — снова начал Кент. — Понимаете, помирать здесь вовсе не так приятно, как вам, может быть, кажется. Я вот вчера как раз подумал, что хорошо было бы, если бы тут, рядом со мной, была женщина, чтобы она мне посочувствовала как–нибудь, знаете, попробовала облегчить мое положение, сказала бы, что ли, что ей меня жаль. И вот Господь услышал меня и пришли вы. Только все выглядит так, будто вы тут сами себе назначили свидание и желаете посмотреть, как это бывает, когда человек отдает концы.

И снова искорка блеснула в темно–синих глазах девушки. Она, видимо, уже закончила изучать его, и Кент видел, что на лице ее, прежде бледном, начал появляться румянец.

— Я знаю, как это бывает, — заверила она Кента. — Несколько человек умерли на моих глазах, но я никогда особенно не убивалась. Я даже зверей жалею больше, чем людей. Но вашу смерть я совсем не хотела бы видеть. Это вас утешит? Я похожа на ту женщину, о которой вы молили Бога?

— Да, спасибо, — выдавил из себя Кент. — Но какого черта, мисс Маретт…

— Маретт, — снова поправила она.

— Да, Маретт! Так какого черта вы явились сюда в тот самый момент, когда я готовлюсь отдать концы? Кстати, как ваше второе имя, сколько вам лет и вообще что вам от меня нужно?

— Второго имени у меня нет, лет мне двадцать, а пришла я с вами познакомиться и посмотреть, что вы за человек.

— Браво! — воскликнул Кент. — Дело подвигается. Но зачем все–таки вы пришли?

Девушка чуть–чуть придвинула стул к его кровати. Кенту вдруг показалось, что сейчас ее прекрасные губы растянутся в улыбку.

— Потому что вы так прекрасно лгали, спасая жизнь другого человека, которому грозила смерть.

— Et tu, Brute![3] — вздохнул Кент, откидываясь на подушку. — Неужели порядочному человеку нельзя совершить убийство и признаться в нем без того, чтобы прослыть лжецом? Почему все думают, что я вру?

— Никто так не думает, — возразила девушка. — Все вам верят… сейчас верят. Вы с такими подробностями описали это убийство, что никто теперь не сомневается. Жалко, если вы не умрете — вас обязательно повесят. Ложь ваша звучит, как чистая правда. Но я–то знаю, что это ложь. Вы не убивали Джона Баркли.

— В чем же причина вашей уверенности?..

Почти полминуты глаза девушки смотрели, не отрываясь, прямо на Кента. Снова казалось, что эти глаза пронзают его насквозь и проникают в самые сокровенные мысли.

— В том, что я знаю человека, который совершил это убийство, — ответила она спокойно. — И этот человек — не вы.

Кенту потребовалось усилие, чтобы сохранить самообладание. Он протянул руку к коробке, которую оставил Кардиган, взял сигару и откусил кончик ее.

— Что, кто–то еще признался? — спросил он.

Она только слегка покачала головой.

— Так вы видели, э–э, джентльмена, который убил Джона Баркли? — продолжал свои расспросы Кент.

— Нет.

— Тогда я могу только повторить то, что уже говорил однажды: Джона Баркли убил я. Если вы подозреваете кого–то другого, вы ошибаетесь.

— Какой потрясающий лжец! — прошелестел голосок девушки. — Вы не верите в Бога?

Кент недоуменно сощурился.

— В широком смысле — конечно, — ответил он. — Я верю, например, в того Бога, который открывается нам, когда мы взираем на живое, цветущее великолепие за этим окном. Мы стали добрыми приятелями с матерью–природой, и, признаюсь, вместо Бога я создал себе прекрасную богиню и ей поклоняюсь. Звучит кощунственно, допускаю, но временами от этого делается легче жить. Впрочем, вы ведь не о религии пришли говорить?

Очаровательная головка склонилась над ним. Он почувствовал сильное желание протянуть руку и коснуться ее блестящих волос как раз в тот момент, когда ее рука легла ему на лоб.

— Я знаю, кто убил Джона Баркли, — настаивала девушка. — Я знаю, как, когда и за что его убили. Пожалуйста, скажите мне правду. Я хочу знать. Почему вы сознались в преступлении, которого не совершали?

Кент тянул время, раскуривая сигару. Девушка смотрела на него пристально, почти умоляюще.

— Может, я с ума сошел, — произнес Кент. — Бывает. человек сойдет с ума и сам не догадывается. Странная такая особенность у сумасшествия. Но если я не сумасшедший, то Баркли убил я. Конечно, если я его не убивал, тогда я определенно сумасшедший, потому что я–то наверняка знаю, что убил. Или вы сумасшедшая. Подозреваю, что так оно и есть. Разве станет нормальный человек ходить здесь в обуви на таких каблучищах? — Он укоризненно кивнул на ее туфли.

Впервые за все это время девушка улыбнулась — искренне, открыто, радостно. В какой–то момент казалось, что сердце ее рвется из груди навстречу ему. Мгновение, и улыбка исчезла — как будто туча набежала на солнце.