Утес Белой Совы (сказка для взрослых и детей)

13. БЕРЕСТЯНОЙ ПАНЦИРЬ

До самого рассвета Куга без отдыха работала. Черные тени стали серыми, звезды из синих превратились в белые и блеклые, потом совсем исчезли. Из-за дальнего холма показался яркий край Ясного Солнышка. А росомаха Куга все трудилась.

Она очень аккуратно выплетала из берестяных тонких, узких и длинных полос одежду по своему телу. Две предыдущих ночи и два дня она готовила бересту, резала ее на полосы своими острыми когтями и теперь, со вчерашнего вечера, плела. Куга выплетала для себя прочный трехслойный панцирь. Только такой панцирь мог защитить росомаху от ядовитой иглы ведьмы. Такой панцирь не могло пробить даже ведьмино Большое копье. Куга это знала, помнила из рассказов Серой Росомахи. Когда та говорила внучке о давней битве Брехи с их прародительницей Росомахой Харой, то всегда добавляла, что Росомаха не боялась ведьмы, слишком надеялась на свою силу и не сплела себе панциря из тройной бересты, которому не страшно Большое копье Брехи. Потому и погибла.

И вот теперь настало время, когда маленькая, но отважная росомаха Куга, не боясь ведьмы, готовилась к борьбе с ней, к нападению коварной и мстительной Брехи.

Уже была готова почти половина панциря, как рядом раздался шум.

Росомаха сидела на пушистом мху под кустом можжевельника на опушке старого соснового бора. Она была укрыта кустом от посторонних глаз. И вдруг рядом с ней здесь же, под кустом, появился хорек Хурт.

— Привет, Куга! Как твои дела? Что ты тут плетешь из бересты? Зачем тебе этот берестяной мешок? Шишки, что ль, сосновые складывать? А зачем тебе шишки? Делать тебе, что ли, нечего? — засыпал он вопросами росомаху.

— Что плету, то плету. Значит, надо мне. А тебе какая забота?

— Ну ты уж не сердись на меня. Что, разве и спросить нельзя? Я ведь по старой дружбе…

— Вот по старой дружбе — посиди, отдохни. И поменьше спрашивай.

— Это почему так?

— А ты не знаешь, да? Время сейчас такое…

— Ладно, посижу, отдохну… А чего это ты с волками-то вроде как сдружилась? Ходишь, говорят, к ним. И как тебе не страшно? Съедят ведь они тебя! Непременно съедят!

— Во-первых, волки в Лесу-самый деловой и сильный народ. И потом — старый Вергил, их вождь, очень умен. Только они и могут спорить с Брехой и лешими. Но тебе этого не понять.

— Как не понять? Как не понять? Я тоже леших и ведьмы боюсь. Ох как боюсь! Как слышу про их Казнительную Канаву, так мне дурно делается.

— Вот так в Лесу и повелось. Всем дурно делается, как вспомнят. Этим-то и пользуются они, те самые, которые живут по своим проклятым Великим Болотным Правилам!

— Тише ты! — хорек испуганно огляделся. — Вдруг услышат! Тогда конец! Точно в Канаву утянут…

— Не услышат они. Не такие уж проворные! И потом нас в сто раз больше. И ничего у них не выйдет, чтобы меня в Канаву утянуть! Попомни мое слово!

Бедный Хурт даже зубами стучал от страха. Ледяной, всеобъемлющий ужас охватил все его существо, пронизал все тело колючими студеными иглами оцепенения.

— Ты, что?… — едва прошептал он, — такие речи…

— Ладно, успокойся. Не буду больше. Да не дрожи ты! Никого нет ведь. Никто нас не слышал и не мог слышать.

— Ну да… всякое ведь бывает… — хорек понемногу успокаивался.

Он помолчал, потом снова спросил:

— Скажи, Куга, почему так жизнь устроена: одни — большие, сильные, зубастые, а другие — маленькие, слабые и даже кусаться некоторые совсем не умеют? Я вот хоть маленький, но зубастый. А зайцы, — так те вообще даже огрызнуться не могут. Почему так?

— Откуда мне знать, юркий Хурт? Вот старый Вергил, он — все знает, про все ведает. У него и спроси.

— Что ты! Что ты! Что ты! — замахал на нее лапами хорек. — Боюсь я их всех, а их вождя еще больше!

— Может, ты и прав. Волков надо бояться…

Куга замолкла, будто осеклась. Оба посмотрели вверх: над их головами словно ветер прошелестел, и на вершину высокой ели спокойно и важно уселся черный и молчаливый Каррагар. Он не смотрел вниз, но и Куга и Хурт давно знали о нем, что он очень чуткий: все видит, все слышит, и знает — все!

— Вот несчастье! — прошептал хорек, — он понял все, что мы говорили, мы — погибли!

— Помолчи. Он и сейчас слышит, что мы говорим, а это неудобно, стыдно перед ним. Он умней и старше нас. И не бойся: Каррагар очень молчалив. То, что он видит и слышит- знает только он сам. Это мне известно.

Неожиданно ворон повернул голову вниз и удивленно, склонив ее набок, стал разглядывать замерших собеседников. До него было очень далеко, никто другой не услышал бы даже разговора, не только шепота, но ворон слышал все, в этом Куга была уверена. И Каррагара явно удивило, что о нем так много знают. Через некоторое время он снова гордо поднял голову, принял безразличную позу и задумался. И было видно, что он не только своими мыслями, но и душой своей присутствует не здесь, а совсем в другом краю. Но в его неподвижной и гордой позе чувствовалась безмерная уверенность и сила.

Ворон недолго посидел так. Словно вспомнив что-то, он встрепенулся, раскрыл крылья, полетел. Сам крупный, величиной с орла, он и размах крыльев имел почти как у беркута.

Росомаха Куга и юркий Хурт долго провожали его взглядами.

— Да… — вздохнул хорек, — кто — сильный, зубастый, а кому и летать дано вот так — легко, высоко, быстро.

— Этому ворону, кроме крыльев, мудрость дана. А тебе хоть крылья дай, так ты и залетишь-то не туда, куда надо.

— Да ладно тебе ругать меня, нет ведь у меня крыльев!

— Я вижу…

Росомаха снова принялась плести.

— Надо к полудню обязательно закончить.

— Почему это?

— Так надо!

Когда юркий Хурт убежал, Куга еще быстрей принялась за дело.

Не успело Ясное Солнышко повиснуть над Древним Кедром, как росомаха закончила работу. Прочный трехслойный панцирь был готов. Она сплела его таким, каким он был в рассказах Серой Росомахи. Теперь, — и Куга хорошо это помнила, — надо было ровно в полдень, когда Ясное Солнышко повиснет над Древним Кедром, — поднять панцирь повыше и подержать. Ясное Солнышко укрепит его своими лучами. И тогда он надежно защитит росомаху Кугу от оружия ведьмы.

14. УХО

Над Лесом вставал безветренный теплый рассвет. Барсук-отец внимательно наблюдал за кормежкой семьи. Барсуки раскапывали почву, выискивая личинки, жуков, извлекая коренья.

Тин и Тина были особенно насторожены. Словно тяжкий камень лежал на душе каждого. Но надо было питаться, кормить и растить барсучат, несмотря на смертельную опасность, приходилось выходить из норы. Тин давно заметил притаившихся волков охраны. Знала об этом и Тина, и это немного успокаивало. Волки — это сила, даже для леших, об этом в Лесу знали все.

Но всю эту ночь степенный Тин чувствовал особое беспокойство. Было ощущение, словно кто-то все время наблюдает за ним. Кто-то кроме волков охраны. Враждебный и внимательный. Однако никого обнаружить Тину не удавалось.

И не мудрено. Потому что барсуков не наблюдали, а слушали. За семейством следило чуткое огромное правое ухо подлешика. Оно настолько было чувствительным, что Фир, прислушиваясь, словно видел в подробностях все происходящее. А сам он хорошо спрятался в заросшую густой травой яму и только выставил наружу свое ухо.

Волки давно учуяли его, но он об этом не догадывался. Уверенный в себе сверх всякой меры, подлешик, как и большинство всяких обвинителей, считал себя непогрешимым. Он словно забыл о своем предательстве, об унизительной службе Змею Огнедуву. Теперь он был уверен в том, что он самый честный, самый благородный, смелый, мудрый. И, конечно, самый осторожный и ловкий. Как же он мог предположить, что его заметили?

Зер незаметно наблюдал за торчащим из-за травы розовым краем огромного уха. Он уже давно обменялся с Ланой беззвучными сигналами, и оба волка были наготове.

Зер долго следил за ухом и, не видя никаких изменений, решился на уловку. Хитрость, свойственная волкам, подтолкнула его на действия, на обострение обстоятельств. Очень внимательно следя за ухом, он вдруг лег на бок, сладко и громко зевнул, положил голову и притворился спящим.