Бандиты. Красные и Белые

Полковник Бородин предпочитал делать ее сам. Не потому, что любил истязать, это ему как раз не нравилось. Полковнику хотелось сохранить душевное спокойствие своих бойцов, чтобы не приходилось им вскакивать ночью от кошмаров, будто кто-то загоняет тебе иголки под ногти, или прижигает порезы окурками, или выдергивает пальцы из суставов.

Пленные в полуподвешенном состоянии, касаясь пола только пальцами ног, раскачивались на крюках, торчащих из накатного потолка.

— Представьте мне наших гостей, — велел полковник подхорунжему.

— Вот этот, — Белоножкин ткнул пальцем в молодого человека с заплывшим глазом и опухшей верхней губой, на которой запеклась сукровица, — заместитель начальника штаба Колокольников Роман Игнатьевич, одна тысяча восемьсот девяносто пятого года, мещанин из Николаевска. Другой, — подхорунжий показал на хмурого усатого мужика средних лет, — Деревянко Денис Дмитриевич, одна тысяча восемьсот семьдесят восьмой, крестьянин Самарской губернии.

— Превосходно. Полагаю, автомобилем управлял молодой человек?

— Так точно, ваше превосходительство.

— Чем его так?

— Это Усатов из пращи метнул. Надо было без выстрела взять, вот он и переборщил.

— Ох уж этот Усатов. А Деревянко, значит, сопротивления не оказал?

— Так точно, смирный.

— Добро, это настраивает на хороший лад. Итак, — полковник снял китель и начал закатывать рукава рубашки, — мы можем значительно ускорить ту неприятную процедуру, к которой должны приступить. Я собираюсь задать вам несколько неудобных вопросов о составе и расположении сил в станице Лбищенской. Я понимаю, что чувство долга и взаимовыручки не велит вам сотрудничать с врагами, предавать своих сослуживцев. Но я предоставлю вам две уважительные причины, которые должны примирить вас с чувством долга. Во-первых, честно отвечая на вопросы, вы сохраните жизни не только себе, но и своим друзьям, потому что количество боеприпасов у нас ограничено и стрельба будет лишнейтратой времени и ресурсов. Мы не собираемся убивать пленных, нам нужен только ваш командир Чепаев, остальных мы согласны с богом отпустить по домам или разрешить присоединиться к белому движению. Во-вторых, добровольное сотрудничество избавит вас от допроса с пристрастием. Уверяю вас, куда лучше и безболезненнее ответить сразу.

— Напугать хочешь, гнида белая? — спросил заместитель начальника штаба.

— Что вы, Роман Игнатьевич, ни в коем разе. Если бы я хотел вас напугать, я бы взял клещи и выдрал зуб вашему товарищу, уверяю, это безотказно действует. Но мне хочется обойтись без этого, поэтому я вас спрашиваю — будете ли вы говорить?

— Иди к черту.

— Вы правы — несомненно, после смерти я отправлюсь в ад. Однако, если верить большевистским догматам, загробной жизни не существует, и я могу избегнуть адских мук, а вот вы просто так не отвертитесь.

— Стойте! — завопил Деревянко, увидев, как полковник берет клещи. — Не трогайте его, я все скажу!

— Заткнись, Деревянко, я тебе приказываю! — обернулся к товарищу Колокольников.

— Данил Наумович, заглушите Романа Игнатьевича.

Белоножкин заткнул молодому пленнику рот кляпом и надел на голову мешок.

— Я вас слушаю, Денис Дмитриевич.

— Христом богом прошу, не мучайте нас! Все расскажу, только не мучайте.

— Данил Наумович, спрячьте инструменты.

Пока подхорунжий убирал пыточные инструменты в сумку, красноармеец Деревянко следил за ним. Потом перевел взгляд на полковника:

— Спрашивайте.

— Вот это дело. Итак, братец, расскажи нам — куда вы ехали в столь поздний час?

— В Сломихинскую ехали.

— Вот так, с бухты-барахты? Что-то ты, братец, утаить пытаешься...

— Мы люди служивые, приказ получили — выполняем. Ваше высоко... велите спустить меня вниз, затек я совсем. Вы не сомневайтесь, я не убегу, Христом богом клянусь.

— Отвечай, зачем ехали в Сломихинскую?

— Говорю же — приказ получили. Велели перегнать автомобиль в Сломихинскую и ждать дальнейших распоряжений.

— Кто велел?

— Начальник штаба, вестимо.

— Прямо так и велел — перегнать автомобиль среди ночи?

— Мне-то он ничего не говорил. Просто пришел ночью человек, сказал — донесение из Уральска принес, а у самого мандата нету. Я его, конечно, к начальству. Начальство его выслушало и убежало куда-то. Потом приехал на автомобиле другой человек и тоже, говорит, донесение. Но у него мандат был, хоть и старый, Тверитинов фамилия. Начальство вернулось, повело Тверитинова к Чепаю, потом возвращается и говорит: «Срочно вернуть автомобиль в Сломихинскую и ждать там до особого распоряжения».

Полковник непонимающе посмотрел на Бело- ножкина.

— Подхорунжий, вы хоть что-то поняли?

— Ни слова, господин полковник. Достать инструменты?

— Нет! — заорал Деревянко. — Я правду говорю! Так и было!

Бородину не требовались инструменты, чтобы проверить искренность красноармейца, тот явно говорил правду и готов был говорить еще. Но какой смысл в этом ночном рейсе?

— Ни пакета, ни устного поручения не было?

— Нет, ничего.

— Ничего глупее не слышал. Хорошо, допустим, ваш начальник идиот. Можешь ты сказать, сколько сейчас бойцов в гарнизоне?

— С точностью до человека не скажу, но тысячи четыре точно.

— Конников?

— Две тысячи лошадей, фуражу едва хватает.

— Добро. На карте можешь дислокацию показать?

— Могу.

— Хорошо. Подхорунжий, снимите его и запишите все показания.

— А с этим что? — спросил Белоножкин, показывая на Колокольникова.

Полковник спросил у Деревянко:

— Как вы думаете, Денис Дмитриевич, что делать с вашим товарищем? Сами понимаете, он для нас ресурс бесполезный.

В глазах Деревянко стояли слезы. Он все рассказал, чтобы их не мучили и не убивали. Колоколь- никову что, он молодой дурак. Думает, если ему полноги оттяпают или глаз выколют, сразу героем станет. Того не понимает, что, когда тебя режут, все разболтаешь, даже какого цвета рейтузы мама носит. И что, получается, все это было зря, все равно в итоге лютую смерть принимать?

Бородин прочел эту тоску в глазах солдата и сказал:

— Хорошо, решим этот вопрос утром. Возможно, если вы и дальше будете сотрудничать, мы сохраним жизнь вашему другу.

Белоножкин увел Деревянко изучать карты, а полковник остался.

— Вы еще здесь, Колокольников Роман Игнатьевич, одна тысяча восемьсот девяносто пятого года? — спросил он. — Не бойтесь, я не буду вас истязать, я хотел поговорить. Знаете, иногда полезно свои соображения высказывать противной стороне, особенно если та ответить не может.

Полковник надел китель и стал застегиваться.

— То, что рассказал этот ваш Деревянко, — крайне занимательно и глупо. Я хочу понять: почему мы, кадровые офицеры, прошедшие войну, побеждавшие немцев и австрийцев с их военным умением и мощью, пасуем перед вашим братом? Мне точно известно, что процент дезертиров в вашей армии куда выше, чем у нас. У вас идейных и фанатиков ровно столько же, сколько у нас. Вы тупее и беднее нас. Но почему вы побеждаете? Не отвечайте, это риторический вопрос. Прежде чем убить вас, я хочу сказать, что уверен в победе вашей чумазой орды. Она не за горами, но завтрашнее сражение выиграем мы.

Полковник взял кортик и воткнул клинок в мычащее существо, висящее на крюке, точно в сердце.

Красноармеец Деревянко о смерти товарища не подозревал, сидел на импровизированной скамье, сколоченной казаками, держал на коленях карту и показывал, где именно расположены самые крупные по численности соединения красных.

Белоножкин внимательно слушал и отмечал карандашом места скопления противника. Особо интересовала подхорунжего изба, в которой квартировал Чепаев. Деревянко уверенно указал улицу и дом, не забыв упомянуть, что прошлой ночью там был пожар, так что рядом имеется верная примета.

— Только встает Чепаев рано, — предупредил Деревянко. — Если врасплох не застигнете, он вас и с сотней бойцов в капусту изрубит, уж будьте покойны.