Бандиты. Красные и Белые

— Здесь казачок, — раздался с улицы спокойный, полный достоинства и собственной значимости голос. В коридоре послышались шаги. Шел гость как на военном параде — шаг четкий, грудь колесом.

— Здравия желаю, — громко сказал он, щелкнув каблуками и звякнув шпорами на манер золотопогонников.

Чепай пристально смотрел на прибывшего.

— По приказу Реввоенсовета и при согласовании с командующим Четвертой армией Фрунзе прибыл для исполнения обязанностей начальника штаба Второй Николаевской дивизии...

«Идиоты, — подумал Ёжиков. — Какие в штабе армии сидят идиоты, и в Реввоенсовете тоже! Прислать бывшего золотопогонника начальником штаба в дикую чепаевскую дивизию?! Да этого начштаба сейчас же на ментики порвут! Лицо надменное, форма новая, глаженая, с ромбиком комбрига, сапоги блестят, фуражка со звездой, усищи тараканьи...»

— Ночков, — сказал Чепаев.

— Он самый, — ухмыльнулся новый начштаба.

— Любись ты конем, сам Ночков! Тебя не расстреляли, Ночков?

— Расстреляли, но промахнулись, — начштаба свободно, будто на минуту выходил, прошел в комнату, и они крепко обнялись с Василием Ивановичем. — А ты, гляжу, из фельдфебелей высоко приподнялся, — Ночков взял начдива за плечи и отодвинул от себя. — Наслышан, наслышан! Ох, и худой ты, брат, смотреть страшно. Ну что, будем опять вместе воевать?

— Твою мать, Ночков... — у Чепая не хватало слов, он разевал рот, как рыба, брошенная на дно лодки. — Я ж думал — тебя тогда...

— Многие так думали, — отмахнулся Ночков. — Потом все расскажу. Тебе, Василь Иваныч, пакет.

С этими словами начштаба отстранился, вытащил из планшета желтый конверт с сургучными печатями и вручил начдиву. Чепаев немедленно вскрыл депешу, прочитал и сказал:

— Ну что, товарищ комиссар, пакуй вещи, едем в Самару.

Затем выглянул в окно и крикнул:

— Исаев! Петька! Живо надевай портянки и всех командиров ко мне. Дело будет!

Как ни пытался Ёжиков улучить минутку и перекинуться парой слов с начштаба, Ночков увиливал от разговора. Ёжиков бегал туда-сюда, путался под ногами, но сказать, что он — тот самый Ёжиков, который должен во всем помочь, никак не получалось.

Между тем Петька, даже не забрав сапоги, оповестил командиров, и те собрались в штабе аккурат перед обедом. Василий Иванович облокотился о стол и сказал:

— Я и комиссар отправляемся сейчас в Самару, получать инструкции и карты у командарма. Вы вместе с новым начальником штаба — встань,

Сергей Иванович, пусть тебя все видят, — так вот, вместе с начальником штаба выдвигаетесь сейчас же в Александров Гай. Там, скорее всего, будет переформирование, а после — на фронт. Я вас в Алтае догоню...

Во всей дивизии началась суета: крики, приказы, конское ржание и веселые матерки бойцов. Начдив с комиссаром сели в драндулет и поехали.

Василий Иванович весело поглядывал по сторонам, а Ёжиков мрачно думал, что его хотят подвинуть. Его, стопроцентного пролетария! И кто? Бывший царский военный специалист Ночков! Пролез, понимаешь, без мыла, подправил, видать, документики. Ишь, нарисовался, белогвардейская морда...

— Ты кого мордой назвал? — спросил Чепаев.

— Да так... неважно, — ответил Ёжиков и отвернулся.

— Да ты не сердись, комиссар, — примиряющее сказал Чепай, воспрянувший и радостный после встречи с новым начштаба. — Ночков, конечно, царский офицер, и сукин сын порядочный, но за справедливость всегда стоял горой. Я с ним в Галиции под одной шинелью спал, когда в разведгруппе служили. Ни одного солдата под пулю не подставил, если приказывал — только то, что по силам солдату. Настоящий боец. И, между прочим, он был из вольноопределяющихся, не аристократ. Не то студент какой-то, за бузу отчисленный, не то еще что-то, не упомню сейчас. Так что не буржуй он, как бог свят — не буржуй. Сам за него поручусь, сам на смерть пойду!

Ёжиков сделал вид, что проникся искренностью начдива, понимающе кивнул и натянул козырек на нос, вроде бы спать собрался. Чепаев пожал плечами: не хочешь — не слушай. Ему было жалко Ёжи- кова.

Ночков, проигнорировавший комиссара, нашел минуту, чтобы поговорить с Василием Ивановичем. Сразу после собрания командиров начштаба вполголоса сказал ему:

— Ты там держи ухо востро. Фрунзе на тебя шибко сердит, да только руки у него коротки, чтобы до тебя дотянуться. Но комиссара все равно поменять хотят, еврейчика какого-то, Фурман фамилия. Себе на уме, говорят, типчик.

Чепаев вздохнул. Ёжиков тоже себе на уме, но к нему начдив уже привык. Комиссар — как заноза в заднице, а новый комиссар — цельная клизма! Ну, спи, Ёжиков, может, тебе в другом месте повезет.

Ёжиков не мог заснуть, в голове у него роились мысли одна другой злее. Комиссар понимал, что в Самаре Чепаева возьмут под арест, а его заставят писать рапорт о контрреволюционной деятельности Василия Ивановича. С одной стороны, слыть доносчиком не хотелось. С другой — слишком уж самонадеянным и гордым был начдив, и его спесь с самоуверенностью выводили комиссара из себя.

«Ничего, — думал Ежиков, — ну, перекинут меня в другую часть. Да хоть к тому же Сапожкову! Там развернусь, обо мне еще услышат. А Чепаев... хрен с ним, с Чепаевым. Таких, как он, на ярмарке по дюжине за пятак дают. Сейчас пусть хорохорится. В ЧК,небось, по-другому запоет».

Фурман

— Товарищ Фурман?

— Так точно.

— Товарищ Фрунзе ждет вас.

Митя с легким замиранием сердца вошел в кабинет командарма.

Фрунзе оказался бритым налысо усатым приятным человеком. Когда Митя появился в дверях, Михаил Васильевич встал, широко улыбнулся, обнажив крупные прокуренные зубы, и пошел навстречу молоденькому комиссару, который и пороху-то еще не нюхал.

— Здравствуйте, товарищ Фурман. Как добрались?

— Здравствуйте, товарищ Фрунзе. Спасибо, хо...

— Присаживайтесь. Сейчас будем пить чай.

Открылась дверь, появился секретарь с серебряным подносом, на котором стояли два стакана чая, сахарница с кусковым сахаром, щипчики, ложечки. Секретарь оставил поднос на столе и вышел.

— Угощайтесь, это настоящий чай, не морковный, — пригласил Фрунзе.

Митя был голоден. Всю пайку он отдал замур- занным беспризорникам на вокзале еще в Москве, в животе урчало. Он не заставил просить себя дважды, тем более что к чаю были грудой насыпаны ржаные сухари.

— Итак, — Фрунзе уселся напротив гостя и чинно отхлебнул из стакана. — Вы закончили курсы политработников?

— Так точно.

— И рветесь на фронт?

— Так точно!

— Прекрасно. Ваша анкета мне сразу понравилась. Как вы смотрите на то, чтобы стать бригадным комиссаром?

По счастью, Митя уже проглотил размоченный в сладком кипятке сухарь и не подавился.

— Бригадным?!

— Поймите, у нас жестокая нехватка кадров. Если в малых подразделениях политработников еще могут подменять краскомы, то в крупных соединениях эти должности пустуют. А нам очень нужен комиссар в формируемой в Алгае бригаде. Вы понимаете меня?

— Я готов, товарищ Фрунзе.

— Прекрасно. Товарищ Чепаев, будущий командир бригады, будет здесь с минуты на минуту.

Чепаев? — изумился Митя. — Тот самый, который...

■— Да-да, тот самый, который... Хотя надо сказать, что слава товарища Чепаева все же несколько преувеличена. В связи с этим я и вызвал вас к себе.

Фурман, подавив внутреннее волнение, обратился в слух.

— Видите ли, Дмитрий Андреевич, товарищ Чепаев в последнее время несколько... хм... оторвался от действительности. Он слишком уверен в том, что его рабоче-крестьянское происхождение — залог его победы и успеха в боях. Не любит военспецов, перешедших на сторону советской власти, не любит интеллигенции, вообще подвержен множеству предрассудков. Ваш предшественник, товарищ Ёжиков, не раз указывал Василию Ивановичу на недопустимость такого поведения. Красному командиру недостойно быть таким ограниченным, понимаете?

Митя истово кивал.

— Так вот, у меня к вам просьба — начните работу именно с товарища Чепаева. Вы же на филолога учились? Привейте товарищу Чепаеву любовь к слову, к искусству, к знаниям. Покажите, что жизнь — это не только конная атака. Возьмите его в духовный плен. Вы меня понимаете?