Амур-батюшка

– А во-он Бохтор-сопка! Тут такие ямы есть. Это давно было, древние люди жили… – продолжал старый гольд. – А там, где нашли железную рубашку, – это жили амба-лоча. Давно было. Балана-балана…

– Кто такие амба-лоча? – спросил Иван.

– Разве ты не знаешь?

– Что-то не слыхал…

– Не ври… Назывались амба-лоча черти… Их боялись…

– Амба-лоча – это они нас так прежде величали. Это русские черти…

– Амба-лоча не настоящие русские, не такие, как теперь, – поспешно объяснил Савоська.

– Как не такие? – спросил Иван. – Вот, гляди на меня, я настоящий амба-лоча! Амба-лоча ели детей, всех убивали! Так про нас говорили маньчжуры.

Гольды засмеялись.

– Амба-лоча, – повторяли они.

– Ты расскажи, как деревня Бохтор сгорела, – попросил кто-то с другой лодки.

– На этой стороне Горюна на сопке пожар был, – охотно отозвался Савоська. – А бохторские на Амур или в Сан-Син торговать собрались. Говорили: огонь через речку не пойдет. Обратно пришли, смотрят: юрт нету, амбара нету – все сгорело. Такой ветер был, через Горюн головешки кидал, вся деревня сгорела!..

Вскоре добрались до устья речки Бохтора. Там стояли не глинобитные, а бревенчатые дома, похожие на жилища якутов. Рядом амбары на свайках. На деревьях белели черепа медведей.

– Медвежье место, – сказал Савоська. – Сейчас медведь по Бохтор-речке бегает, купается.

Вдали шумели водопады, и река между еловых лесов была вся в белой накипи. Лодки пристали к берегу. Толпа гольдов и множество лохматых линяющих собак встретили торговцев на берегу. Перед Савоськой бохторцы падали на колени и кланялись. Савоська, в свою очередь, низко кланялся бохторским старикам и старухам. Он с ними одного рода: и сам он и предки его с Горюна.

Васька помогал Ивану, приносил товары, укладывал меха. Он делал все старательно.

В Бохторе ночевали и торговали. На рассвете все поднялись. Караван тронулся дальше.

Из ветвей густого прибрежного леса клубится туман и плывет над утренней рекой. Он так валит, словно в глубине леса бушует невидимый пожар и густой дым с силой бьет оттуда. Солнце взошло за тайгой, туман ярко порозовел, стал прозрачным. Ваське стало видно с лодки, как в розовом тумане среди листвы перелетают птицы.

– Сегодня через самый страшный перекат пойдем, – говорит Савоська. – Вода как в котле кипит.

– Сегодня у меня работать, не зевать, – грозно предупредил Иван всех работников, – а то выброшу в пустоплесье![60]

Лодки долго шли по тихой воде вдоль низменного болотистого берега, поросшего лиственницами и березками. К полудню послышался гул, начались частые отмели. По крутому руслу вода сильным потоком неслась между ними, как по песчаному стоку.

Теперь сопки ближе подошли к реке, стало мельче. Наклон дна, по которому падал Горюн, становился круче. Река зашумела, разбиваясь на множество рукавов. Появились острова, похожие на плотбища,[61] сплошь заваленные белым мертвым лесом, страшными изогнутыми рассошинами, развилинами, корягами, корневищами. Поднявшись из воды, груды плавника громоздились высоко. Начались сплошные перекаты.

Миновали завалы и перекаты, и, казалось, река стихла. Но вот обошли по протоке остров, и река снова, вся в пене, бешено понеслась навстречу.

– Кой, кой![62] – заорал Савоська.

У него сломался шест. Лодку понесло вниз, глухо ударяя днищем о камни.

– На мель, на мель! – крикнул Иван.

Савоська правил на косу. Вскоре лодка с шуршанием села в пески. На выручку спустились вниз по течению две другие лодки. Гребцы слезли и пробовали помогать. По колено в шумной, сбивающей с ног воде гольды бродили вокруг лодки, держась руками за борта, толкали без толку.

– Илюшка, иди сюда! – звали они.

– Илья, иди помоги им, – сказал Иван.

Подошла четвертая лодка.

Парень неторопливо разулся, слез, налег грудью на скошенную корму, натужился. Лодка зашуршала днищем по песку.

– У-у, Илюска! Илюска! – обрадовались гребцы.

Когда лодка сошла с косы и караван снова тронулся, гольды о чем-то по-своему кричали Бердышову.

– Илья, тебя хвалят! – крикнул Иван парню. – Говорят, никто не мог снять, а ты слез и сдвинул. «Вот, – говорят, – девки бы видели!..»

У Савоськиной лодки треснуло днище, в нее быстрее набиралась вода. На одном из островов решили сделать привал. Товары выгрузили на берег, и Савоська стал заделывать трещину мхом. Иван решил ехать дальше.

– Ты нас догонишь, – сказал он старику.

– А в Ноан поедем? – спросил Савоська.

В Ноане жил Синдан – хозяин речки. Ивану надо было повидаться с ним, но Синдан в отъезде.

Савоська-Чумбока родился в Ноане. Там все ему родственники. Ноан стоял в стороне на протоке, надо было сделать крюк, чтобы попасть туда.

– Если хочешь, съезди в Ноан, – усмехаясь, сказал Бердышов. – Да только, когда приедет Синдан, не поддавайся.

– Зачем же, Ваня, поддаваться!

– Помни!

– Конечно! Забуду, что ль! А ты сам, когда его встретишь, что будешь делать?

Иван усмехнулся.

– Уж что-нибудь скажу…

– Ты бы его, Ваня, гнал отсюда…

– Уж как придется, – уклончиво отвечал Иван.

– Я родился в Ноан-деревня, – рассказывал Савоська, обращаясь к Илье и Ваське. – Тут близко Ноан-деревня. Ноан – знаешь, какое слово? Самый первый наш дедушка пришел на это место. Встретил его какой-то человек. Откуда его пришел, никто не знает. «Тебе как зовут?» – «На-на». – «Тебе откуда пришел?» – «На-на». Что его ни спроси, все одинаково отвечает: «На-на», – и больше никаких разговоров. Так это место и прозвали Нана, а потом стали говорить Ноан. Наша тут родня, надо маленечко погостить, – говорил старик.

Прощаясь с Васькой, он с нежностью поцеловал русую голову мальчика.

* * *

Явившись в родную деревню, Савоська открыл товары в лодке и показал своим ноанским сородичам новое ружье.

– Бердышов такие продает.

– Это ружье плохое, стрелять не будет, – с грубой насмешкой сказал приказчик Синдана, оставшийся в Ноане за хозяина. Савоську он уверял: – Тут торговать плохо. Никто ничего не купит. Лучше тут не торговать. На Амуре куда выгодней.

– Это мы узнаем, плохо ли тут торговать, нет ли, – ответил ему старик.

На другой день Савоська поставил свою лодку напротив лавки Синдана и стал раздавать товары в долг.

– Зимой звери пойдут, тогда расплатимся, – говорили ноанцы. – Мы с тобой ведь родные. Сначала тебе отдадим, потом Синдану.

Приказчик сидел в лавке и наблюдал через открытую дверь. Он волновался: хозяин станет бить его, если узнает, что в Ноане торговал другой купец. Но еще больше боялся он Бердышова, который со всяким мог поступить так же, как с Дыгеном.

Когда толпа зашумела, приказчик не выдержал и выскочил на берег, желая знать, что там происходит. Он ужаснулся, увидев, что Савоська показывает красивые ситцы, а гольды берут их. Ему захотелось разогнать всех. Торгаш – рослый, красивый мужчина, в туфлях и халате, – дрожа, ходил маленькими шажками, и голова его тряслась.

«Злой как черт, но осторожный, – подумал Савоська. – Надо его раздразнить».

– Дай в долг, – просил Савоську плешивый ноанец.

– А чем будешь отдавать? – не выдержал приказчик и подскочил к лодке. – Ты у нас в долгу. Зачем обманываешь? Обманываешь и его и нас!

– Твоя торговля пропала, – сказал Савоська. – Что, не правда? Ты злой как собака… Как Синдан!

Савоська бранил Синдана и его товары, кричал, грозился. Он словно нарочно лез на рожон. Приказчику хотелось ударить старика, избить его. Но он сдерживался, зная, что это будет величайшей оплошностью. Он знал: Савоська служит у Бердышова, что он тут всем родня.

Савоська вдруг схватил приказчика за руку и, размахнувшись, ударил ею сам себя изо всей силы по щеке и дернулся всем телом, как бы не в силах удержаться на ногах.