Амур-батюшка

– Сходите поглядите, как наши ребята веселятся, – говорила Петровна.

– Только смотри, Илья, не дерись! – строго предупредил Иван.

Иван выставил водки. Мужики продолжали пить.

– Надо и нам сходить на вечерку! – сказал вдруг Бердышов.

– Нет, погоди! – ухватился за него Овчинников. – Вот ты мне скажи, как ты туда проник?

* * *

В бревенчатом зимнике – шум, смех, музыка. Когда Митька, Илья и Васька вошли, пляска только что окончилась. Парни и девицы гурьбой обступили гостей. Илья сразу понравился девушкам: черноволос и румян, а глаза голубые, и лицо как налитое, загорелое.

– Ах, как вы далеко ездили! – заговорила Дуняша.

Девушки, румяные, веснушчатые, курносые, с навитыми кудряшками, беленькие и черненькие, в ярких платьях, красивые и некрасивые, такие, что казалось, кто-то повытягивал им лица одним вдоль, другим вширь, окружили Илью.

– Ну, который на шестах Горюн прошел? Дайте поглядеть!

Только сейчас Илья почувствовал, что значит летом проехать весь Горюн. Ему захотелось что-то сказать смело и умно и вообще показать себя.

– Горюн – мошке столица! – выпалил он, невольно повторяя слова Ивана, и подумал: «Эх, да ведь я еще там тунгусского царя видал!»

– Куда тебе, Андрей! – смеясь, сказал Митька, обращаясь к гостившему в эти дни в Тамбовке белобрысому контрабандисту Городилову и как бы гордясь своими гостями. – Вот они Горюн прошли весь и на озерах были!

Андрей покраснел до корней волос, уши его побагровели. Он заморгал густыми белесыми веками и не нашелся, что ответить.

– Чего уж там – Горюн прошли! – воскликнул Терешка Овчинников. – Поди, не сами, Иван их водил.

Терешка, узколицый, горбоносый парень, с зелеными острыми глазами, почти такой же белесый, как Андрюшка, худой и высокий, был сыном богатого Саньки. Он чувствовал за собой отцов достаток, у него была своя гармонь, хорошие сапоги, он ловко дрался, умел плясать и считал себя первым парнем и женихом в Тамбовке.

Илья не слыхал толком его слов, но понял, что тот сказал что-то неладное. Видя общее радушие, Илья решил, что надо рассказать про трудную дорогу. Хмельной и счастливый, он чувствовал себя сегодня смелей, чем обычно. «Сейчас покажу им, как я могу говорить. Все скажу!» – Илья собрался с духом, но только не знал, с чего начать.

– Ну, послушаем, – подсела Дуня. – Садитесь, подруженьки.

Илья хотел рассказать, как собирались, потом как поднимались на шестах, чтобы все было по порядку.

– Ну, вот… – Он поморщился, тряхнул головой и смолк, обдумывая, как начать Лучше.

– А Дунька-то навострилась слушать! – хихикнули младшие девчонки.

– Да что вы уши развесили? – вдруг в тишине засмеялся Терешка Овчинников. – Он ни стоя, ни сидя вам ничего не скажет. Он заика! Да картавый. Да глухой на одно ухо! Слушайте, как он будет молчать!

Все засмеялись, а Терешка, волоча ноги по половицам, отбежал с приплясом, хлопнул себя ладонями по голенищам и затопал. Кто-то засвистел.

Илья почувствовал, что сердце его оборвалось. Ему хотелось подскочить к Терешке и ударить его, но он помнил, что Иван драться не велел. Приходилось терпеть, а это он умел, до сих пор его терпения хватало на что угодно. Но тем сильнее разбирало зло. Теперь уж он не обращал внимания на то, что парни, девушки и ребятишки ждут его рассказа. Глаза Илюшки разгорелись, он не спускал их с Терешки.

– Илюша, да вы не смотрите так… Ах, бросьте, перестаньте! – стала успокаивать его Дуня.

– Плюнь на Терешку, – посоветовал Митя. – Говори, чего хотел.

– Да Терешка у нас всегда такой. С ним лучше не связываться! – зашумели вокруг.

Но Илья странно молчал.

Заиграла гармонь. Толпа разбилась, и вскоре, кроме Дуни с Васькой, на лавке около Ильи никого не осталось.

Терешка лихо топал, словно норовил сломать половицы, носился взад и вперед, подымая то одно плечо, то другое, петушился, как бы говоря каждым своим движением: «Вот я какой, я тут первый, всех богаче и ловчей! Все тут будет по-моему. Девки тут мои, кого захочу – сосватаю!»

Он прыгал вокруг пестрой оравы девок, как петух. Пробежав по кругу, Терешка остановился против Дуни и сильно затопал обеими ногами, вызывая ее на танец. Она отказывалась, но он топал еще яростней, пуча глаза, как филин.

Пришлось Дуне танцевать. Выйдя на середину, она подняла руку с платочком и мягко, плавными легкими шажками тронулась по кругу. Все убыстряя шаг, она проплыла мимо Илюшки и улыбнулась ему. Что Илья обижен, что ему не до разговоров и хочется отколотить обидчика, Дуня все это понимала и сердилась на своих подруг и на Терешку. Ей стыдно было за парней и хотелось утешить Илью. Она плясала для него, перегибаясь, улыбалась ему из-за плеча, старалась порадовать его, оживить, как бы звала полюбоваться своей красотой.

Но Илья ко всему был холоден. Он желал смыть с себя позор и полагал, что до этого не вправе пользоваться Дуниным расположением. «Раз я картавый да заика, нечего со мной разговаривать!» – думал он, с тайной болью наблюдая, как пляшет Дуня.

Когда пляски закончились, он не стал с ней разговаривать. Ему обидно было до горечи. Он так надеялся, что удастся высказать все – впечатлений было много, они теснились в голове, просились наружу. Он умел плясать и сегодня, идя на вечерку, хотел это всем показать. «А вот сейчас выставили меня дураком. Сидишь и с места не сдвинешься. А раз я дурак, то не нужны мне ваши утешения!»

– Подойди ты к нему, – подговаривала Дуня подругу. – Смотри, как обидел его Терешка, – он даже потемнел.

– Пошутите с нами! – бойко подбежала к Илье черноглазая Нюрочка.

Илья крякнул недовольно и так сверкнул глазами, что девушка отпрянула.

А Терешка замечал, что Дуня с Ильи глаз не сводит. Это злило его. Терешке хотелось еще сильней опозорить этого пермяка. Дуня давно нравилась ему. Он сватал ее, но Спирька, у которого Дуня была единственной помощницей и любимой дочкой, не торопился выдавать ее замуж. К тому же у него были нелады с Овчинниковыми. Но главной причиной отказа было нежелание самой Дуни идти за Терешку. Получив отказ, парень стал еще злей и ревниво следил за девушкой.

– Илья-то еще и глухой, – едко сказал он. – Ты ему пела, а он и не слыхал. Верно, глухой, как пень.

– И совсем не глухой, – возразила Дуня.

– Ты откуда знаешь?

Дуня не желала больше говорить. Белое лицо ее приняло бесстрастное выражение. «А ведь так хорошо начал. Когда пришел, такой веселый был!» – с сожалением думала она, глядя на одиноко сидевшего Илью. Тот упрямо склонил голову, опираясь руками на лавку.

– Вот это погостили, побывали на вечерке! Смех один! – громко рассуждал Овчинников. – Им только с гольдами водиться! Пермяки – солены уши!

Между тем младшие парнишки и девчонки, обступив Ваську Кузнецова, оживленно разговаривали с ним. Там слышались струны бандурок. Звонкий голосок паренька доносился сквозь шум толпы.

Но вот гармонь, покрывая все звуки, заиграла кадриль. Овчинников хотел подхватить Дуню.

– Поди ты! – грубо оттолкнула она его руку и отбежала.

Пары закружились, парни и девушки, потопавши, перебегали по избе из конца в конец, менялись местами и снова отчаянно топали. Парни скакали с яростным выражением лиц. Мишка Шишкин плясал, вытянув руки по швам, словно работал. Белобрысый контрабандист Андрюшка козырем выхаживал вокруг черноглазой Нюрки. Девицы и парни – сильные, смуглые, плотные – прыгали грузно, тяжело, так что тряслась изба.

– Ну, а теперь давайте я сыграю! – звонко прокричал Васька, когда кадриль окончилась и все с шумом рассаживались по стенам. В руках у него была бандурка.

– Ах, Василечек, сыграй нам! – завизжали старшие девушки, окружая его с хохотом.

– Уж Василек – так и красивый, как василек!

– Ах, какой парнишечка славненький!

– Вот какой-то достанется!..

Белобрысая девчонка, одних лет с Васькой, подперев кулачком подбородок, спокойно и серьезно смотрела на него.

– Ишь, Поля-то на тебя залюбовалась! – засмеялись девки.