Архив

Телефон надрывается от звонков, но я не отвечаю. Это наверняка Линдси, но я не обращаю на трезвонящий аппарат никакого внимания. Чистосердечное признание: я — плохая подруга. Линдси пишет мне письма, звонит первой. Строит планы и что-то предлагает. Мне остается только реагировать на ее поступки. Я ужасно боюсь, что настанет день, и она решит не звонить мне, не делать первый шаг. Боюсь того дня, когда она перерастет мои секреты и мой образ жизни. Перерастет меня.

И тем не менее какая-то часть меня сомневается — не лучше ли оставить ее в покое, отпустить? Меньше придется изворачиваться. Меньше врать. Точнее, недоговаривать. Я начинаю ненавидеть себя за эти мысли и снимаю трубку.

— Привет! — Я пытаюсь говорить так, будто бежала и теперь перевожу дух. — Извини. Я только что вошла.

— Ты искала мне привидений или исследовала запретные уголки в лабиринтах старого особняка?

— Поиски еще не окончены.

— Даю зуб, ты просто слишком занята попытками охмурить того парня с подведенными глазами.

— Точно. Если бы я могла оторваться от него хотя бы на мгновение, чтобы нормально оглядеться вокруг…

Несмотря на натянутую шутку, я улыбаюсь совершенно искренне — жаль, она не может этого видеть.

— Поскольку я его еще не видела, не подходи к нему слишком близко без моего одобрения. А как обстановка в вашем доме с привидениями?

Я смеюсь и понимаю, что у меня в кармане царапается уже третье имя.

— Все по-старому.

Я достаю Архивный листок, разглаживаю его на столе и замираю.

Анджела Прайс, 13.

Эрик Холл, 15.

Пенни Уолкер, 14.

— У нас тут страшная скукотища, если честно. — Я провожу пальцем по списку имен. — А у тебя как дела, Линдс? Я жажду историй.

Злобно скомкав бумажку, я засовываю ее в карман джинсов и иду назад в свою комнату.

— Неудачный день? — интересуется она.

— Вовсе нет! — Я ничком падаю на кровать. — Я живу в ожидании твоих историй. Не томи, сделай милость.

И она уступает. Она болтает без умолку, и я представляю себе, что мы как в старые добрые времена сидим у нее на крыше или развалились в гостиной на диване. Пока она говорит, я могу не думать о Бене, мертвой девушке у себя в комнате, вырванных из гостевой книги страницах и Библиотекаре, стирающем воспоминания. Мне не нужно бояться, что я схожу с ума, выдумывая несуществующих Хранителей или соединяя в своем мозгу простые неудачи с болезненными наваждениями. Пока она говорит, я могу перенестись в другое место далеко отсюда и быть кем-то совершенно другим.

Но наконец ей пора, и, повесив трубку, я испытываю странное облегчение.

Окружающий мир обретает четкость, словно я только что открыла глаза после просмотра воспоминаний. Я еще раз смотрю в свой лист.

Истории начали взрослеть.

Я уже обращала на это внимание, но решила, что это игра воображения — слишком много цифр. Но теперь все в моем списке определенно становятся взрослыми. Я больше не могу медлить. Оставив нож привязанным к ноге, я переодеваюсь в черные треники и футболку. У меня не хватает храбрости оставить нож дома, хотя я не собираюсь им пользоваться. Металл приятно холодит кожу, словно я в доспехах.

Я выхожу в гостиную, и тут возвращается мама с сумками, полными покупок.

— Ты куда? — спрашивает она, пристроив сумки на столе.

Я иду к двери.

— Решила пробежаться, — говорю я и добавляю для убедительности: — Может, возобновлю занятия в этом году.

Если в подотчетной мне территории Коридоров не станет спокойнее, скоро понадобится серьезный повод, чтобы так часто уходить из дома. В средней школе я увлекалась бегом. Мне это нравилось. Не то чтобы я прямо сейчас планировала выйти на дорожку, но тем не менее.

— Уже темнеет, — говорит мама.

Я вижу, что она взвешивает все «за» и «против», и не позволяю ей передумать.

— Еще не так темно, а я к тому же не в форме. Далеко не убегу.

Я подтягиваю колено к груди, делая вид, что тяну мышцы.

— А как же ужин?

— Поем когда вернусь.

Мама подозрительно щурится, и на мгновение мне даже хочется, чтобы она разглядела во мне эту неумелую, шаткую ложь. Но она переключается на свои пакеты.

— Мне кажется, вернуться в спорт — хорошая идея.

Она всегда пилила меня, что мне нужно вступить в клуб, кружок, войти в команду — стать частью чего-то целого. Но я уже и так стала частью.

— Может, тебе не помешает дисциплина, — добавляет она. — И что-нибудь, чтобы ты была занята делом.

Я с трудом сдерживаю смех.

К горлу подкатывает истерика, я хватаюсь за грудь и ухитряюсь замаскировать ее под кашель. Мама в замешательстве подает мне стакан воды. Не такая уж это проблема — быть вечно занятой. Но, к сожалению, насколько я знаю, за поимку Историй в Архиве не выдают зачетов для поступления в институт.

— Да, — с откровенной горечью говорю я. — Думаю, ты совершенно права.

В этот самый момент мне хочется кричать.

Мне хочется показать ей все, через что я была вынуждена пройти.

Просто швырнуть ей это прямо в лицо.

Сказать правду.

Но я не могу.

И не смогу никогда.

Ведь я знаю, чем это кончится.

И я делаю единственное, что могу: ухожу.

Глава пятнадцатая

Анджелу Прайс не так уж сложно найти. Хотя она ужасно расстроена и принимает меня за погибшую лучшую подругу, что только усугубляет ситуацию, мне с помощью вранья, уговоров и объятий удается водворить ее на Возврат.

Тощий Эрик весь бурлит гормонами, и, состроив ему глазки и позволив себе пару обещаний, которые никогда не выполню, я выпроваживаю его в ближайшую дверь с белым кружком.

Покончив с охотой и доставив на Возврат Пенни Уолкера, я чувствую себя так, будто пробежала настоящий марафон. Голова болит от чтения стен, мышцы — от постоянного напряжения. Кажется, мне даже удастся сегодня нормально уснуть. Проходя мимо вереницы дверей, я краем глаза замечаю что-то новое.

Белый круг одной из дверей на Возврат кто-то трогал. На белом меловом фоне кто-то нарисовал пару вертикальных линий и один полукруг, так что получился… смайлик? Я подношу ладонь к двери, закрываю глаза, и из темноты передо мной возникает рослая статная фигура в черном. Серебристые волосы мерцают во мраке.

Оуэн.

Я прокручиваю картинку вперед, и его рука движется в полумраке, рисуя веселое личико. Потом он сдувает мел с кончиков пальцев, засовывает руки в карманы и движется дальше по проходу. Но дойдя до конца, он не огибает угол. Повернувшись на каблуках, он направляется назад.

Что он здесь делает? Не охотится, не выслеживает. Просто… прогуливается.

Я наблюдаю, как он шагает в мою сторону, опустив глаза к полу. Остановившись в сантиметрах от меня, он поднимает глаза и взглядом ищет мое лицо. Я не могу избавиться от ощущения, что, несмотря на завесу времени между нами, он видит меня оттуда, из прошлого.

— Кто ты? — спрашиваю я.

Он молчит, пристально глядя мне в глаза.

И потом я слышу его.

Тихий напев. Это не гул наэлектризованных стен под моими руками, не шорох воспоминаний, а настоящий человеческий голос, совсем рядом.

Я отстраняюсь от двери и моргаю. Коридоры обретают свои очертания в реальности. Мелодия плывет по воздуху. Она доносится от пронумерованных дверей неподалеку, и, повернув за угол, я вижу Оуэна, опирающегося на дверь со значком «I» над ручкой.

У него закрыты глаза, но как только я подхожу, он распахивает их и смотрит на меня своим холодным синим взглядом.

— Маккензи.

Я скрещиваю руки на груди.

— Я уже всерьез задумываюсь о том, существуешь ли ты в реальности.

Он удивленно изгибает бровь.

— А как же иначе?

— Фантом? — предполагаю я. — Воображаемый Друг?

— В таком случае, неужели я — верх твоего воображения?

Его губы изгибаются в полуулыбке, и он отталкивается от двери мне навстречу:

— Ты правда сомневаешься в моем существовании?