Архив

В ванной шумит душ и кто-то громко и фальшиво напевает. Джексон отбрасывает меня в сторону и собирается нанести удар. Я успеваю увернуться, и его ботинок на тяжелой резиновой подошве бьет в стену. Пока он не пришел в себя, я хватаю его за запястье и тяну на себя. Локтем ударив в грудь, отправляю на пол. Когда я пытаюсь прижать его к полу, он отбивается и лягается, вновь ударив меня в грудь. Не в силах терпеть боль, я его отпускаю.

Джексон поднимается на ноги и выбегает в гостиную, но тут подоспевает Уэсли. Он обхватывает его рукой за шею и тянет изо всех сил, но Джексон бьется как бешеный, заставляя его отступить на несколько шагов. Под коленками у Уэсли оказывается стеклянный кофейный столик, и он оступается. Они вместе падают. Когда они с грохотом падают на пол в россыпи битого стекла, душ в ванной выключается. Джексон встает первым. В руке торчит осколок, но он бежит наружу, и я не успеваю его остановить.

Уэсли встает. Щека и рука у него в крови, но мы спешим в холл второго этажа. Джексон в панике пробежал мимо выхода на лестничную площадку прямо к лифтам. Мы подходим, он с шипением вынимает осколок из руки и пытается открыть решетку лифта. Электронное табло над лифтом сообщает, что лифт на шестом этаже. Вестибюль в двух этажах от нас.

— Все кончено, — говорит Уэсли, делая шаг навстречу.

Джексон смотрит в шахту лифта, потом на нас, рывком открывает решетку и прыгает вниз.

Мы с Уэсом, взвыв, бросаемся к лестнице.

Истории не могут истечь кровью. Они не могут умереть. Но они способны чувствовать боль. А этот прыжок был крайне рисковым. Надеюсь, что он хотя бы поубавит свою прыть.

Тут раздается крик, но не из шахты лифта. Это кто-то ругается и вопит в квартире 2С. Мы тем временем выбегаем на лестничную площадку. Мы видим, что Джексон уже на полпути к главной лестнице. Сжимая руками ребра — видимо, ему досталось, — он уверенно ковыляет к выходу.

— Ключ! — вопит Уэсли, и я достаю из кармана черный платок.

— Направо — на Возврат, — говорю я, когда он забирает ключ, ставит ногу на перила и спрыгивает вниз, каким-то чудом удачно приземляясь. Я успеваю спуститься по лестнице в тот момент, когда Уэсли ловит Джексона и с такой силой ударяет его в дверь, что стекло покрывается трещинами. Я помогаю ему держать бьющуюся Историю, а он вставляет ключ Отряда в замок и поворачивает его вправо. До этого за стеклом светило солнце, видны были улицы и проезжающие мимо машины, но стоит Уэсу повернуть ключ, как дверь раскрывается, словно от порыва ветра, и за ней нет ничего, кроме слепящей белизны. Невозможной, нереальной белизны, и Джексон Лернер вываливается в нее.

Дверь захлопывается с такой же непонятной ветроподобной силой и приканчивает уже дышавшее на ладан стекло. Ключ Отряда остается в скважине, и через пустую дверную раму мы видим, как мимо с грохотом проезжает автобус. Пара людей на другой стороне улицы развернулась, чтобы посмотреть, откуда такой шум и звон битого стекла.

Я пячусь назад. Уэсли удивленно смеется и опускается на колени. Не обращая внимания на боль в ребрах, я приседаю рядом.

— Ты как, в порядке?

Уэс неотрывно смотрит на разбитую дверь.

— Мы сделали это, — со счастливым видом говорит он. — Прямо как настоящий Отряд.

Его лицо перепачкано кровью из глубокого пореза на скуле. Он зачарованно разглядывает то место, где открылась дверь на Возврат. Я протягиваю руку и достаю ключ из скважины. И только потом слышу их. Сирены. Похоже, они завывали все это время. К Коронадо стягиваются прохожие, а завывание полицейской машины все ближе. Нам пора убираться. При всем своем таланте к вранью весь этот хаос я объяснить не смогу.

— Пойдем, — зову я и направляюсь к лифту. Уэс с трудом поднимается и на неверных ногах ковыляет за мной. Поморщившись от того, что волей-неволей придется использовать эту ржавую развалюху, я нажимаю на кнопку. Мне бы не хотелось, чтобы на нас упали подозрения, тем более что Уэс перепачкан кровью. Он немного колеблется, когда я открываю решетку, но покорно забирается в железную душегубку следом за мной. Двери закрываются, я жму кнопку третьего этажа и поворачиваюсь к своему напарнику. Уэс счастливо улыбается. Я не могу поверить своим глазам и в изумлении качаю головой.

— А тебе идет красный цвет, — пытаюсь пошутить я.

Он вытирает окровавленную щеку и разглядывает свою ладонь.

— Знаешь, я готов с тобой согласиться.

С кончиков моих мокрых волос на диван капает вода. Я примостилась на краю подушки и разглядываю ключ Отряда, лежащий в моих ладонях. Прислушиваясь к равномерному шипению душа, я жалею, что он не в состоянии смыть навязчивую мысль, которая вертится у меня в мозгу. Покручивая дедушкин ключ в руках, я задаю себе один и тот же вопрос.

Мог ли Роланд предугадать все это?

Откуда Роланду знать, что ключ нам понадобится? Неужели это простое совпадение? Дед никогда не верил в совпадения и говорил, что это просто лишний шанс для людей, которые не любят доискиваться до правды. Но дед верил Роланду. И я ему верю. Я его знаю. По крайней мере, я думаю, что знаю. Он первый решил дать мне шанс. Он взял всю ответственность на себя. Он может ради меня обходить правила, а иногда и нарушать их.

Душ выключается.

Я отправила Джексона на Возврат своими собственными руками. Как он мог сбежать второй раз за неделю? Его должны были уже поместить в отсек с красными карточками. Он не мог проснуться во второй раз. Если только его не разбудили и не выпустили нарочно.

Дверь в ванную открывается, на пороге стоит Уэсли. Его черные волосы больше не торчат колючками, а мягкими прядями спустились к лицу. Подводка смыта. На голой груди висит ключ на веревочке. Он подтянут, очень худ, но под кожей отчетливо бугрятся мышцы. Слава богу, он в штанах.

— Справился? — Я убираю ключ в карман.

— Не совсем. Мне нужна твоя помощь.

Уэсли снова скрывается в ванной. Я иду к нему.

На полке у раковины выстроился батальон лекарств и средств первой помощи. Может, стоило отвести его в Архив, но порез у него на лице не такой уж серьезный — у меня однажды был намного страшнее, а мне сейчас не хочется объяснять Патрику, что случилось.

Порез снова начинает кровоточить, и Уэсли промакивает его клочком туалетной бумаги. Я копаюсь в специальной аптечке и нахожу тюбик со специальным клеем.

— Наклонись ко мне, жердь, — говорю я, пытаясь касаться его только ватным тампоном, но ни в коем случае не голыми руками. Из-за этого я не могу нормально размазать средство, промахиваюсь и капаю Уэсу на подбородок. Уэсли вздыхает и берет меня за руку. Шум вспыхивает у меня в голове, пронзительный, как перебор электрогитары.

— Ты что творишь?! — возмущаюсь я. — А ну отпусти!

— Нет, — просто отвечает он, отбирает у меня тампон и клей, отшвыривает их в раковину, и прижимает мою ладонь к своей голой груди. Шум становится оглушающим. — Тебе придется разобраться с этим.

Я морщусь как от зубной боли и стараюсь перекричать шум в своей голове:

— С чем разобраться?

— Как обрести тишину. В этом нет ничего сложного.

— Для меня есть! — огрызаюсь я, пытаясь оттолкнуть его, заблокировать шум, построить между нами воображаемую стену, но становится только хуже.

— Все потому, что ты пытаешься бороться с шумом. Ты пытаешься отгородиться от него. Но люди состоят из шума, Мак. Весь мир полон шума. И чтобы обрести тишину, не стоит отталкивать от себя все окружающее. Нужно, наоборот, погрузиться в него. Вот и все.

— Уэсли, пожалуйста, отпусти.

— Ты умеешь плавать?

Рок-группа беснуется у меня в голове, где-то между ушами и глазами.

— Какое это имеет значение?

— Хорошие пловцы не борются с водой. — Он берет другую мою руку. Я смотрю ему в глаза и вижу, что даже при слабом освещении они поблескивают золотинками теплой карамели на карем фоне. — Они движутся вместе с ней. Сквозь нее.

— И что?

— А то, что тебе пора перестать бороться. Позволь шуму стать белым. Позволь ему превратиться в воду, в океан. И просто плыви.