Вольный народец

— Она действительно там? — спросила она.

— Кто знает? — ответила ведьма. — Фактически — это остроконечная шляпа. Никто больше не будет знать, что она там. Так будет лучше.

— Вы имеете в виду, что она существует только в моей голове? — сказала Тиффани.

— В твоей голове есть много вещей. Это не значит, что они реальны.

Лучше всего не задавать мне слишком много вопросов.

— Что случилось с жабой? — спросила мисс Тик, которая действительно задавала вопросы.

— Он пошел жить к Вольному Народцу, — сказала Тиффани. — Выяснилось, что раньше он был адвокатом.

— Ты дала клану Нак Мак Фиглов своего собственного адвоката? — спросила госпожа Ягг. — Мир содрогнется. Но я всегда говорила, что небольшая встряска ему не повредит.

— Ну, сестры, мы должны отправляться, — сказала мисс Тик, устраиваясь на помеле позади госпожи Ягг.

— Нет никакой необходимости говорить такое, — сказала та. — Это разговоры на публику. Всего хорошего, Тифф. Скоро увидимся.

Ее помело плавно поднялось в воздух. Помело Матушки Ветровоск, тем не менее, издало грустный звук, похожий на кваканье из шляпы мисс Тик. Помело начало: дрын-дрын-дрын.

Матушка Ветровоск вздохнула:

— Это все гномы, — сказала она. — Они уверяли, что все исправили и что это впервые в их практике…

Вдалеке послышался стук копыт. С удивительной скоростью матушка Ветровоск вспрыгнула на помело, крепко ухватилась за него руками и помчалась через торф, вздымая юбки.

Она уже превратилась в отдаленное пятнышко, когда отец Тиффани перевалил через гребень холма на одной из рабочих лошадей. Он даже не удосужился надеть на нее кожаные ботинки, и большие куски вырванной земли взлетали из-под копыт размером с большую суповую тарелку.[22]

Тиффани услышала слабое дрын-дррррын-дрррррын позади себя, когда он спрыгнул с лошади.

Ей было странно видеть, что он плачет и смеется одновременно. Это было похоже на сон.

Тиффани нашла, что так говорить очень полезно: «Трудно вспомнить, это было похоже на сон. Это было похоже на сон, я не уверена».

Барон был вне себя от радости и к тому же очень уверен. Очевидно, что эта женщина — Королева — кем бы она ни была, воровала детей, но Роланд победил ее, и, ах, да, — еще он помог возвратиться тем двум маленьким детишкам.

Ее мать настойчиво укладывала Тиффани в постель, несмотря на то, что был день. Девочка и не возражала. Она очень устала и лежала под одеялом на границе между сном и явью.

Она слышала барона и своего отца, говоривших внизу. Она услышала сказку, сотканную между ними, пока они пытались разобраться в том, что произошло. Очевидно, девочка была очень храбра (это барон говорил) но, ну, в общем, ей ведь девять, не так ли? И даже не знала, как обращаться с мечом!

Принимая во внимание, что Роланд брал уроки фехтования в школе…

Остальное было в том же духе. Были и другие вещи, которые она слышала — те, что обсуждали ее родители, когда барон ушел.

Таким образом, например, Крысошлеп теперь спал на чердаке. Тиффани лежала в кровати и нюхала мазь, которую мать втерла в ее ссадины. Наверное, Тиффани головой ударилась, неудивительно, что она ничего не помнит.

Ну что ж… Роланд с раскормленной физиономией теперь герой, не так ли?

А она, как глупая принцесса, которая подвернула ножку и все время падала в обморок? Это абсолютно несправедливо!

Она повернулась к небольшому столику у кровати, куда положила невидимую шляпу. Ее мать поставила чашку бульона прямо сквозь нее, но она все еще была там. Пальцы Тиффани очень слабо чувствовали жесткий край.

«Мы никогда не просим награды», — думала она. Кроме того, все это была ее тайна. Никто больше не знал о Вольном Народце.

К всеобщему удивлению, Вентворт взял моду бегать по дому, намотав на пояс скатерть и вопя: «Лили-Путик! Зажарю в ботах!», но госпожа Болит была так рада видеть его снова и так рада, что он говорит о чем-то, кроме конфет, что она не обращала внимания на то, что он говорит.

Нет, Тиффани никому не могла рассказать. Ей бы никто никогда не поверил, и она даже не представляла, что случится, если кто-нибудь попытается сунуться в курган пикстси. Она не могла этого допустить.

Как поступила бы Бабуля Болит?

Бабуля Болит ничего не сказала бы. Бабуля Болит часто ничего не говорила. Она только улыбалась про себя и тихонько попыхивала трубкой, дожидаясь нужного времени…

Тиффани улыбнулась про себя.

Она спала и не видела снов.

И день прошел.

И другой день.

На третий день шел дождь. Тиффани пошла на кухню, когда там никого не было, и сняла с полки фарфоровую пастушку. Она положила ее в мешок, выскользнула из дома и побежала на холмы.

Худшая из возможных погод стояла по обе стороны Мела, рассекающего облака, как нос корабля. Когда Тиффани дошла до поляны, где в траве стояли старая печь и четыре колеса, и вырезала кусок торфа, а затем аккуратно выкопала ямку для пастушки и засыпала ее торфом… дождь хлестал с такой силой, что у фигурки не было шанса уцелеть. Ей казалось, что она поступила правильно. И она была уверена, что на секунду почувствовала запах табака.

Потом она пошла к кургану пиксти. Она волновалась за них. Она знала, что они там, не так ли? Так или иначе, собираться проверить, там ли они, будет означать… что она сомневается, там ли они на самом деле. Они очень занятые люди. У них куча дел. У них была старая кельда, чтобы носить по ней траур. Они, вероятно, очень зняты. Так она убеждала себя. Не потому, что она продолжала задаваться вопросом, не могло ли это действительно оказаться кроличьей норой. Вовсе нет.

Она была кельдой. У нее были обязанности.

Она услышала музыку. Она услышала голоса. А затем внезапную тишину, когда она всмотрелась во мрак.

Она аккуратно дастала из мешка бутылку «Специальной жидкой мази для овец» и позволила ей соскользнуть в темноту.

Тиффани отошла и услышала, что тихая музыка зазвучала вновь.

Она помахала ястребу, кружившемуся в небе, и была уверена, что крошечная точка помахала ей в ответ.

На четвертый день Тиффани делала масло и занималась своей хозяйственной работой. Теперь у нее появился помощник.

— А теперь я хочу, чтобы ты пошел и накормил цыплят, — сказала она Вентворту. — Что я хочу, чтобы ты сделал?

— Плята, цып-цып, — сказал Вентворт.

— Цыплята, — строго сказала Тиффани.

— Цыплята, — сказал Вентворт покорно.

— И не вытирай свой нос рукавом! Я дала тебе носовой платок. И на обратном пути сможешь захватить полено, не так ли?

— Ай, кривенс, — пробормотал Вентворт.

— И что еще мы никогда не говорим? — спросила Тиффани. — Мы не говорим…

— …слово «кривенс», — пробормотал Вентворт.

— И мы не говорим его…

— …при маме, — сказал Вентворт.

— Хорошо. А потом, когда я закончу, у нас будет время спуститься к реке.

Вентворт просиял.

— Лили-Путик? — спросил он.

Тиффани помедлила с ответом. Тиффани не видела ни единого Фигла с тех пор, как вернулась домой.

— Может быть, — ответила она. — Но они, наверно, очень заняты. Они должны найти другую кельду и… хорошо, они очень заняты. Я жду.

— Лили-Путики говорят, геть тя в бошку, лыбья морда! — счастливо сказал Вентворт.

— Посмотрим, — сказала Тиффани, чувствуя себя, как родитель. — Теперь, пожалуйста, пойди, накорми цыплят и собери яйца.

Когда он ушел, неся корзину для яиц двумя руками, Тиффани выложила немного масла на мраморную плиту, чтобы сбить его в бруски, ну, в общем, привести к стандартным размерам. Потом она отпечатает на них одну из деревянных печатей. Людям нравилась небольшая картинка на масле.

Как только она начала формовать масло, в двери появилась тень. Тиффани повернулась. Это был Роланд.

Он смотрел на нее, и его лицо было краснее обычного. Он нервно вертел свою очень дорогую шляпу, точно так же, как Всяко-Граб.