И вражий рог ревёт сердито,
И шлемы валятся с голов -
Горячим коням под копыта!
Пускай у русских меньше сил!
Но страха Коловрат не знает!
Уже свой меч он затупил -
Он меч монгольский поднимает…
Батый с него не сводит глаз.
"Какое русское упорство!"
Он шурину даёт приказ
Вступить с врагом в единоборство…
…Смотри теперь, Батый! Смотри,
Как в снежной и колючей пыли
От двух сторон богатыри
Перед войсками в бой вступили!
Взметнулись конские хвосты!
В зрачках коней - огни пожаров!
И разлетаются щиты
От сокрушительных ударов!…
…А с двух сторон войска стоят.
Морозный воздух полон гулом…
…И вдруг Евпатий Коловрат
Заносит меч над Хостоврулом!
УДАР! В сугроб зарылся щит.
Батыя шурин пал - убит!

- Х-хахх… - тихо выдохнул рядом со мной Энтони. Наверное, он, как и я, представлял себе нарисованную в стихах картину схватки, ропот войск, визг коней и искристые удары мечей в руках поединщиков.

- И яростный Батыя крик
Застыл над снежной пеленою.
И оба войска в тот же миг
Друг к другу в стык пошли стеною.
И столько жизней смерть взяла,
Что под ногами твердь стонала,
Пока рязанского орла
Шакалья стая окружала…

- Ещё бы, - сказал Энтони, - триста тысяч на тысячу семьсот…

- Несколько израненных русских воинов были захвачены и приведены к Батыю. Хан спросил их: "Какого народа вы люди и зачем так много зла мне чините?" Раненые отвечали: "Мы люди князя рязанского, а посланы тебя, сильна зверя, попотчевать, да с честью проводить!" Между тем остаток дружины Евпатия бился в окружении - бился так, что монголы не смели больше к нему подступиться и пошли на обычную для себя подлость.

Батый вскочил, судьбу кляня,
Бледнея, словно от угара.
"В полку Метателей Огня
Сыщите мудрого хазара!
Недаром от его руки
Дрожали города и страны!
С ним - огнемётные станки,
С ним самострелы, с ним тараны!"
Хазара под руки ведут,
Его премудрость славят хором…
И сам собой зажёгся трут
Перед его палящим взором!
И - покачнулся Коловрат,
Когда упал с героем рядом
Округлый глиняный снаряд,
Дышащий пламенем и смрадом!
Огонь поднялся до плеча,
Коснулся панцыря и платья…
Напрасно к честности меча
Взывало мужество Евпатия!…

- Как Леонид с его спартанцами, - Энтони вздохнул. - Их персы тоже не смогли взять в рукопашной и расстреляли из луков…

- А Батый, - продолжал Олег Никитович, - стоя над изуродованным телом Коловрата, сказал: "Когда бы этот воин служил мне, я бы держал его у самого сердца!" Потом приказал отдать труп русским пленным и отпустить их… А сам двинулся по нашей земле, множа горе и смерть. Пала Коломна. На очереди оказалась Москва - тогда просто пограничная владимирская крепость.

До берегов Москвы-реки
Ордынский хан довёл полки!
Кремль осаждает хищник смелый!
Он до зубов вооружён,
Он мечет огненный стрелы,
По стенам в крепость лезет он,
Во все ворота бьёт тараном,
Под башнями костры кладёт…
И нету сил - бороться с ханом!
Пылает Кремль. Пропал народ…

- Ну ч-чёрт! - снова не выдержал Энтони. - Это же прямо Толкиен какой-то! Нашествие Великого Врага из "Сильмарилионна"!

- Понял князь Юрий Всеволодович, - снова заговорил историк, - куда, в какую бездну, скудоумием своим и гордыней нелепой толкнул он русскую землю. Бросился собирать полки, оставив Владимир на родичей своих и воеводу Петра Ослядюковича. И молодые князья говорили: "Пойдём в поле и поревнуем за землю нашу и семьи наши…" Однако Пётр уговорил владимирцев отбиваться за стенами, да только не помогло и это… В летописи говорится, что татары "облегоша весь град". Нойон Гуюк захватил Суздаль и, пригнав под стены Владимира пленных, приказал казнить и пытать их на глазах у осаждённых. Но владимирцы не сдались. Тогда татары разбили стены камнями из пороков-катапульт и ворвались в город. Княгиня с детьми и последние защитники Владимира отступили к Успенскому собору, затворились в нём и погибли в огне, ответив отказом на предложение сдаться… Тем временем, князь Юрий, собрав тридцатитысячное войско, вышел на реку Сить; река эта текла через Ярославское княжество…

- Опомнился, блин, - вырвалось у меня. Сколько раз я слушал рассказы о монгольском нашествии и остро жалел, что не могу вмешаться! Олег Никитович кивнул:

- Да, было уже поздно… "И была бронь велика, и сеча зла, и лилась кровь, как вода," - сказано в летописи. Князю Юрию повезло - он пал в бою и не увидел разгрома своей рати. Не увидел, как его племяннику Васильку, которому было всего семнадцать лет, татары предложили перейти на их сторону. Но Василько рассмеялся им в лицо и отверг вражьи посулы. Татары замучили парня… А орда уже валила на земли Великого Новгорода. Пограничный город Торжок на две недели задержал врага, и снова бились русские люди на порогах домов - гибли, но не отступали. Всего сто вёрст оставалось пройти татарам до Новгорода, но у местечка Игнач Крест Батый вдруг резко повернул обратно на юг. Начиналась распутица, да и донесли Батыю, что Новгород собрал сорок тысяч войска и "готовится всеми людьми стать крепко." А у Батыя оставалась едва половина его армии - остальные лежали в заснеженных лесах, под стенами городов, на полях выигранных битв…

- Струсил, - определил Энтони. И Олег Никитович вдруг улыбнулся:

- Струсил… На обратном пути Батый "мимоходом" решил захватить маленький городок Козельск - жило там всего семь сотен человек, а князь Василий был совсем ещё малолеток. Батый бросил на штурм Козельска свои орды. Казалось, они просто зальют невысокие стены, как серый кипяток… Но городишко продержался СЕМЬ НЕДЕЛЬ! Представляете - семьсот человек почти два месяца отбивали атаки стотысячной вражеской армии! Батый приказал разрушить стены города пороками. Тогда ночью козельчане вышли через проломы в стенах, пожгли пороки и побили всю стражу, а с нею - нескольких темников и нойонов, прибежавших на пожар. Утром Батый в страшном гневе вновь бросил орду на штурм. Наши резались в проломах, потом - на городских улицах, в домах и во дворах. Князь Василий укрылся в храме. Там и захлебнулся он в крови врагов, перебитых его охраной… Батый приказал дочиста разрушить Козельск и назвал его в гневе Злым Городом. Под стенами этой маленькой крепостцы только убитыми враг потерял больше семи тысяч воинов!

×
×