Никто не выражал никакого беспокойства, и Марина вдруг подумала, что он может ошибаться, Тучков Федор Федорович, генерал контрразведки.
А вдруг ошибается? Господи, какой тогда будет скандал! Как он переживет?!
Он зашел самый последний и прикрыл за собой дверь. Не похоже было, чтобы он волновался.
– Что такое, Федор Федорович? – сразу заговорил Вероникин дед из-за газеты. – Что случилось? Зачем вы нас пригласили на… переговоры?
– Да, собственно, затем, что нам надо до конца прояснить всеобщие недоразумения, а также историю… с убийством.
– Что вы говорите! – вскрикнула Оленька и оглянулась, чтобы удостовериться, что ей есть куда падать в обморок. – Какое еще убийство! Мама!
– Доченька, не волнуйся. Федор Федорович, что это такое вы вздумали?! Оленька не ест, а теперь еще и не спит, а вы хотите ее уморить совсем!
– У меня нет цели уморить Ольгу Павловну, – серьезно сказал Тучков. – Более того, могу пообещать, что не стану ничего обсуждать прилюдно, если… преступник сознается, что это дело его рук.
– Какой еще преступник? – удивился Генрих Янович. – Что такое? Вы так говорите, любезный Федор Федорович, как будто этот преступник здесь.
– Так и есть, – согласился Тучков. – Ну что? До трех считать или никто ни в чем признаваться не собирается?
Элеонора Яковлевна впилась глазами в собравшихся. Генрих Янович с удивлением смял и отбросил свою газету. Павлик повернулся ко всем лицом, и складки у него на лбу приподнялись и зашевелились – тоже, наверное, от удивления.
– Я же говорила, что с этим покойником дело нечисто! – закричала Вероника. – Так я и знала! Ну, Федор! Ну, давайте! Немедленно покажите пальцем на кого-нибудь и скажите, что убийца – он! Никогда такого не видела, только в кино!
– Оленька, нам надо идти, – Элеонора Яковлевна решительно поднялась и потянула за собой дочь, – мы не можем при этом присутствовать. У нас обеих не в порядке нервы, нам нужен покой, а с вами, Федор Федорович, я еще поговорю о том, что вы себе позволяете!
– Сядьте, пожалуйста, – попросил Федор Тучков кротко, – в нашем организме дьявольски много нервных клеток. Моя мать врач, она точно знает. На наш с вами век, Элеонора Яковлевна, их должно хватить, даже если сейчас мы прикончим несколько тысяч.
– Прикончим? – пробормотала Оленька растерянно.
– Не слушай никого, деточка. Заткни ушки. Мама потом тебе все, что надо, расскажет. Ну, деточка. Прошу тебя.
– Ну все, – вдруг сказал от окна Павлик, – побазарили, и хорош. Федор, ты… говори, а вы, мамаша, успокойтесь. Возьмите себя в руки. Нам тут рассиживаться неохота. Так кто помер-то… не своей смертью?
– Свят, свят, – перекрестилась бабуся Логвинова, – батюшка Ферапонт всуе не велит упоминать…
– Кого, бабуся? – весело спросила Вероника.
– Да ея… С косой-то которая!
– Вадим не падал с лошади просто так, – неожиданно бухнул Тучков Четвертый. – Из кустов в лошадь выстрелили вот этой железкой. – Он помахал перед собравшимися острой спицей, которая нестерпимо сверкнула на солнце – раз и еще раз.
– Е-мое, – сказал Павлик отчетливо.
– Вот именно, – согласился Федор.
– А… при чем тут Вадим? – растерянно спросила Вероника. – Разве дело не в утопленнике, которого нашла Марина?
Федор покосился на Веронику:
– Пока нет, не в нем. Пока дело в том, что Вадим тоже был убит. Вчера я думал, что из трубки дунули, а сегодня думаю, что из детского арбалета выстрелили. Тут этих арбалетов продается – на каждом шагу. С резиновыми стрелами. Видели?
– Федор Федорович, немедленно прекратите нас расстраивать! – Это, конечно, Элеонора Яковлевна.
– Разве я расстраиваю? – удивился Федор. – Все еще впереди. Странный способ убийства, странное оружие, все очень странное. Но наш убийца тоже человек… странный.
– Ну кто, кто?
– Вероника!
– Дед, ну что такое? Что он все тянет и тянет, я больше не могу!
– Дело в том, что у нас перед глазами было не только убийство, но и еще некоторым образом…
– Что?!
– Вероника!
– Любовный роман, – договорил Тучков быстро, – вернее, даже два. Нет, три.
– Три романа? – бодро удивилась Юля.
– Один из них окончился трагически. Вадим погиб, и Галя пока… не в себе.
– Его лошадка сбросила, – пробормотала бабуся Логвинова, опять устраиваясь подремать. Глаза у нее закрывались. – Он на лошадке, а она, стало быть, его… товокнула… норовистая, видать, лошадка…