Ангелы Монмартра

* * *

В четверг третьего сентября к семи часам вечера Анж положил завершающий мазок. К тому времени каждый участник Спектакля уже помнил наизусть все эскизы и свободно ориентировался в пространстве воображаемого театра. Лишь проект ложи для владыки преисподней вызвал у Кристеллы замечание. Поначалу Дежан изобразил контур перил в виде изломанных линий, символизирующих языки пламени, а навесные подсвечники заменил факелами. Дно балкона вместо кариатид подпирал клубок кобр, сходных с теми, которые украшали короны древнеегипетских царей. Декор был настолько внушителен, что вызывал некоторую опаску.

– Мысль с факелами интересна, – подвела итог Кристелла. – Однако Князь, как ни странно, более любит плавные, обтекаемые формы. Так что линию перил следует сгладить. Кобры хороши. Тем не менее он предпочел бы что-нибудь менее отталкивающее, чем змеи, нетопыри и жабы. Ему не чужда эстетика. Князя больше порадует, скажем, изображение пуделя, стоящего на задних лапах, или меча, который висит острием вниз.

– Может, абстракция? – предложил Анж. – Или какой-нибудь символ. Вы-то должны знать, что ему понравится.

– Современные веяния не у всех находят понимание. Князь консервативен. Пожалуй, остановимся на пуделе.

Анж хмыкнул и снова взялся за карандаш.

* * *

В последнюю ночь перед премьерой Селена и художник замечательно выспались: видимо, не обошлось без участия Мима.

Утром их разбудил взволнованный демон.

– Прогуляйтесь у реки, – тон его был неожиданно холоден, в нем было больше приказа, чем просьбы. – К Кристелле идет парламентер.

– Кто? – не поняла Селена.

– Вчера вечером мы получили ультиматум – настоятельное требование отказаться от Спектакля. Они хотят, чтобы мы отдали… – Мим прикусил язык.

– Отдали что? – не сдалась девушка.

– Чтобы мы вернули одну важную вещь. Но нам она досталась слишком большой ценой… Возьмите в шатре еду и устройте пикник.

* * *

На берегу они пробыли довольно долго.

Несмотря на прохладное утро, девушка с удовольствием выкупалась. Дежан поддался ее уговорам и тоже разок окунулся. Потом они сидели на песке и молчали, глядя, как течение колышет водоросли. Художник и акробатка изнывали от мысли, что важное событие проходит без их участия.

Они вернулись в лагерь после полудня. Необычно угрюмая Кристелла пригласила их в шатер.

– Пришло время генеральной репетиции, – сообщила она. – К началу Спектакля мы всё выверим, согласуем, исправим неточности. Прошу быть готовыми ко всему, так как репетиция сразу перейдет в Спектакль. Мим усыпит вас. Это будет иной, непривычный сон, глубокий и спокойный. Ваши скрытые возможности и чувства обострятся до неограниченных пределов. Будьте осторожны. Теперь закройте глаза. Каждому из вас в нужное время я буду подавать сигнал. Включайтесь сразу, от этого зависит слаженность Спектакля.

– Пять минут! – взмолился Мим. – Я должен загримироваться!

– Зачем? – удивилась Кристелла. – Тебя же никто не увидит.

– А традиции?! – возмутился демон. – Я мигом.

* * *

…Поначалу ничего не происходило. Затем Анж почувствовал, будто его оборачивают очень мягкой и приятной материей. С каждым мгновением ткань становилась всё более упругой, затем даже жестковатой, но не стесняла движений. Это защита Кристеллы, понял художник. Тонкая пульсирующая нить прошла сквозь его грудную клетку, едва ощутимо пощекотала легкие и сердце – между участниками наладилась связь.

Дежан уловил едва заметное колебание воздуха справа, где сидел Мим. Художнику тотчас почудилось, что он падает – сначала с головокружительной быстротой, потом всё медленнее, пока вовсе не повис в пустоте.

И тогда он обрел иное зрение, для которого не были нужны глаза. Вокруг него разлилась теплая ночь, наполненная разноцветными сполохами звезд и фейерверками крошечных иголок-комет.

Напротив, в облегающем домино из черных и алых ромбов, парила Кристелла. На голове ее красовалась шляпа в виде половинки лунного серпа с фонариком на остром рожке. Слева, сложив по-турецки ноги, в пустоте витала Селена. На ней было хорошо знакомое Анжу белое трико с розами ветров и улыбающимися лунами. По правую руку художника колыхалось розово-алое марево, в центре которого плавал силуэт человечка в непомерно высоком цилиндре.

– Андрей, – прозвучал ласковый голос. – Пора.

Вокруг Дежана разлился яркий свет, в котором растворились кометы и звезды. Анж представил себе придуманный им театр – и тут же поднялись из ниоткуда высокие стены с поясами барельефов, ажурные колонны и покрытые коврами мраморные лестницы; выдались вперед обитые красным бархатом балконы, из пола выросли стройные ряды кресел. Устраиваясь поудобнее, зашевелились позолоченные кариатиды и играющие мраморными мышцами атланты; вдоль балконных ярусов развернулись ленты изящных арабесок.

Напротив зала, прямо из далекого горизонта, незаметно перетекавшего в безоблачное небо, перед партером выдвинулась полукруглая сцена. А выше, над всем этим великолепием засверкал бесчисленными звездами огромный купол в окружении статуй суровых ангелов, воздевших крылья к бездонным небесам. Кое-где контуры становились четче и объемнее – это вносили свои дополнения участники Спектакля.

И все-таки театр сотворил я, с гордостью подумал Анж.

Вдохновленный триумфом своей фантазии, он добавил к пейзажу небольшую площадь перед парадным входом в театр. Она была выложена черными и белыми квадратами плит, как на шахматной доске.

Театр казался живым существом. Он дышал, двигался, приобретал завершенные формы.

* * *

Кристелла послала сигнал Селене. Девушка встрепенулась: туманные человеческие образы слетались к ней со всех сторон. На шахматную площадь прибыли первые экипажи. Поначалу они казались пустыми, но по мере приближения к парадному входу в них как по волшебству возникали люди.

– Это зрители, – беззвучно пояснила Кристелла. – Скоро первый звонок.

Художник представил себе капельдинера с бронзовым колоколом, похожим на корабельную рынду. И тут же капельдинер дернул шнур, привязанный к колокольному языку. Раздался чистый торжественный звон. Послушные зову, зрители покидали экипажи и поднимались по лестнице ко входу.

Воображение увлекло Анжа в роскошное зеркальное фойе. Отсюда он мог ближе рассмотреть посетителей. Они проходили к расположенному справа гардеробу, куда сдавали головные уборы, плащи, накидки, зонты.

Слева тоже располагался гардероб, только для военных. Здесь в обмен на блестящие номерки у солдат принимали винтовки, ранцы, шинели. Дежан заметил, что здесь присутствовали не только французы, но и англичане во френчах, русские в гимнастерках и фуражках песочного цвета, немцы в касках, австрияки в куцых серо-синих мундирах со стоячими воротниками. Они не общались, но с интересом, без вражды поглядывали друг на друга.

– Истинный талант не знает границ, – пронесся ветерком шепот Кристеллы. – Но это только сегодня. А завтра, если мы ничего не изменим, многие из них могут убить друг друга… Например, тот немецкий юноша с красным ранцем. Если он не погибнет под шквальным огнем артиллерии союзников, то напишет очень пронзительные, полные боли романы о войне… Таких здесь много. Андрей, прогуляйся между ними. И не волнуйся, ты для них невидим. Если тебя кто-нибудь заинтересует, спрашивай.

Анж пригляделся к толпе и вскоре начал узнавать некоторые лица.

У соседней колонны беседовали жрецы «Мира искусства» – всегда подтянутый и аристократичный Евгений Лансере, ироничный Мстислав Добужинский, гладящий встопорщенную щетку усов Лев Бакст и худощавый, с аккуратно подстриженной бородкой-эспаньолкой, Александр Бенуа – двое последних носили одинаковые пенсне.

Вскоре к ним присоединилась веселая Анна Остроумова-Лебедева в головном уборе, напоминавшем восточный тюрбан. Дежан видел ее лишь однажды в Петербурге, на Литейном, где в кабаре «Кривое зеркало» давали пародийную оперу «Вампука» – Анна хохотала до слез.