Сыновья и любовники

Доус поправлялся, хоть и очень медленно. На Рождество, в санатории в Скегнессе, он был уже почти здоров. Пол на несколько дней уехал к морю. Отец гостил у Энни в Шеффилде. Доус приехал к Полу. Время пребывания в Скегнессе кончилось. Казалось, эти двое, кое о чем так упорно умалчивая, были, однако, преданы друг другу. Доус теперь полагался на Морела. Он знал. Пол и Клара, в сущности, расстались.

Через два дня после Рождества Пол вернулся в Ноттингем. Накануне вечером они сидели с Доусом у камина и курили.

— Ты ведь знаешь, завтра на денек приезжает Клара? — сказал Пол.

Доус глянул на него.

— Да, ты говорил, — отозвался он.

Пол допил оставшиеся у него в стакане виски.

— Я сказал хозяйке, приезжает твоя жена, — сказал он.

— Вон как? — отозвался Доус несколько подавленно, но, можно сказать, покорно. Неуклюже, с трудом поднялся и потянулся за стаканом Пола.

— Давай налью, — сказал он.

Пол вскочил.

— Сиди, сиди, — сказал он.

Но Доус неверной рукой продолжал смешивать напитки.

— Скажи, когда хватит подливать содовую, — спросил он.

— Спасибо! — отозвался Пол. — Но зря ты вставал.

— Мне это на пользу, парень, — ответил Доус. — Мне тогда кажется, вроде я опять в порядке.

— А ты и правда почти в порядке.

— Правда, ясно, правда, — покивал Доус.

— И Лен говорит, он может взять тебя на работу в Шеффилде.

Доус опять глянул на него своими темными глазами, в них было согласие со всем, что ни скажет приятель, которому он, пожалуй, даже слегка подчинялся.

— Странно все начинать сначала, — сказал Пол. — У меня, думаю, все куда запутанней, чем у тебя.

— В чем это, парень?

— Не знаю. Не знаю. Будто запутался я в каком-то темном и мрачном лабиринте — и нет никакого выхода.

— Это я знаю… это мне понятно, — кивал Доус. — Только сам увидишь, все уладится.

Он говорил ласково.

— Надеюсь, — сказал Пол.

Доус сник, постучал трубкой, выбивая пепел.

— Тебе не пришлось обходиться самому, как мне, — сказал он.

Морел смотрел на его руку, очень белая, она стиснула трубку, из которой он выбивал пепел так, будто цеплялся, утопая, за последнюю соломинку.

— Тебе сколько лет? — спросил Пол.

— Тридцать девять, — глянув на него, ответил Доус.

Пола тревожили эти карие глаза, глаза отчаявшегося неудачника, они умоляли — поддержи, помоги снова стать человеком, согрей, дай снова стать на ноги.

— У тебя еще все впереди, — сказал Морел. — Не похоже, что в тебе так уж не осталось жизни.

Карие глаза неожиданно сверкнули.

— Осталось, — сказал он. — Есть еще порох в пороховницах.

Пол посмотрел на него и засмеялся.

— Мы оба еще можем горы своротить.

Глаза мужчин встретились. Они обменялись взглядом. И, увидав друг в друге жаркую силу, выпили виски.

— Вот ей-ей! — задохнувшись, сказал Доус.

Помолчали.

— И я не понимаю, почему бы вам не продолжить с того места, где вы остановились, — сказал Пол.

— Ты хочешь сказать… — поторапливая его мысль, предложил Доус.

— Да… вместе зажить вашим прежним домом.

Доус спрятал лицо, помотал головой.

— Этому не бывать, — сказал он и, иронически улыбаясь, глянул на Пола.

— Почему? Потому что ты не хочешь?

— Может, и так.

Они молча курили. Закусив черенок трубки, Доус оскалил зубы.

— Ты хочешь сказать, она тебе не нужна? — спросил Пол.

Доус с язвительной усмешкой вгляделся в эту перспективу будущего.

— Сам не знаю, — сказал он.

Дым медленно плыл вверх.

— Мне кажется, ты ей нужен, — сказал Пол.

— Тебе так кажется? — мягко, усмешливо, отрешенно отозвался Доус.

— Да. Она так по-настоящему и не предалась мне… на заднем плане всегда маячил ты. Оттого она и разводиться с тобой не стала.

Доус все насмешливо смотрел на картинку будущего, что рисовалась ему где-то в пространстве над каминной полкой.

— Так они и ведут себя со мной, женщины, — сказал Пол. — Я им нужен до безумия, но по-настоящему принадлежать мне они не желают. И все это время она принадлежала тебе. Я же знал.

В Доусе вдруг взыграл торжествующий самец. Он еще больше оскалил зубы.

— Может, дурак я был, — сказал он.

— Еще какой дурак, — сказал Морел.

— А ты, даже тогда, может, был еще дурей, — сказал Доус. В его словах был привкус торжества и злости.

— Думаешь? — спросил Пол.

Они помолчали.

— Так или иначе, я завтра укачу, — сказал Морел.

— Понятно, — сказал Доус.

Разговор оборвался. Вновь родилось бессознательное желание изувечить друг друга. Теперь они как могли избегали друг друга.

Спальня у них была общая. Когда собрались ложиться, Доус казался отрешенным, о чем-то задумался. Сидел на краю кровати в одной рубашке, уставясь на ноги.

— Не замерзаешь? — спросил Морел.

— Вот гляжу на ноги, — ответил Доус.

— А что нот? С виду вроде в порядке, — отозвался со своей кровати Пол.

— На вид-то в порядке, а еще вода в них.

— Что за вода?

— А вот поди погляди.

Пол нехотя вылез из-под одеяла, посмотрел на складные, поросшие темно-золотистым волосом ноги.

— Погляди-ка, — сказал Доус, показывая на свою голень. — Вот она вода.

— Где? — спросил Пол.

Тот нажал кончиками пальцев. От них остались вмятинки и исчезли не сразу.

— Подумаешь, — сказал Пол.

— А ты потрогай, — предложил Доус.

Пол нажал пальцами. Остались вмятинки.

Он хмыкнул.

— Погано, а? — сказал Доус.

— Да почему? Ничего особенного.

— Хорош мужик, коли у него вода в ногах.

— По-моему, это дела не меняет, — сказал Морел. — У меня вот грудь слабая.

Он опять лег.

— Сдается мне, все остальное у меня в порядке, — сказал Доус и погасил свет.

Утром зарядил дождь. Морел уложил чемодан. Море было серое, неспокойное, унылое. Казалось, он все больше и больше отключается от жизни. И это рождало в нем злое удовольствие.

Мужчины вдвоем ждали на станции. Клара сошла с поезда и шла по перрону очень прямая, холодно спокойная. На ней был длинный жакет и шляпа из твида. Обоим встречающим эта ее сдержанность была ненавистна. У контрольного барьера Пол пожал ей руку. Доус смотрел на них, прислонясь к книжному киоску. Из-за дождя его черное пальто было застегнуто до подбородка. Он был бледен, и в его спокойствии был даже оттенок благородства. Чуть прихрамывая, он пошел навстречу Кларе.

— Надо бы тебе выглядеть получше, — сказала она.

— Ну, я сейчас в порядке.

Все трое растерянно остановились. Мужчины не знали, как с нею держаться.

— Пойдем прямо на квартиру или куда-нибудь еще? — спросил Пол.

— По мне, можно и домой, — сказал Доус.

Пол шел с краю тротуара, рядом с ним Доус, рядом с Доусом — Клара. Они шли и вели благовоспитанный разговор. Окно небольшой гостиной выходило на море, за ним неподалеку беспокойные серые воды с шипеньем накатывались на берег.

Морел подвинул большое кресло.

— Садись, Джек, — сказал он.

— Не хочу, — сказал Доус.

— Садись, — повторил Пол.

Клара разделась, положила жакет и шляпу на диван. Заметно было, она чем-то недовольна. Она поправила, чуть приподняла пальцами волосы, села, сдержанная и какая-то отрешенная. Пол поспешил вниз поговорить с хозяйкой.

— Тебе вроде холодно, — сказал жене Доус. — Сядь поближе к камину.

— Спасибо, мне вполне тепло, — отозвалась Клара.

Она смотрела в окно на дождь, на море.

— Когда ты возвращаешься? — спросила она.

— Ну, комнаты сняты до завтра, и он хочет, чтоб я остался. А сам уезжает нынче вечером.

— И ты собираешься в Шеффилд?

— Да.

— Уже в силах работать?

— Хочу начать.

— У тебя есть место?

— Да… с понедельника.

— Не похоже, что ты в силах работать.

— Почему это?

Клара не ответила, опять посмотрела в окно. Спросила:

— А жилье у тебя в Шеффилде есть?

— Да.

Опять она посмотрела в окно. По стеклам струился дождь.