Сыновья и любовники

— Это пустяки, — сказала она. — Просто сердце уже не молодое, чего ж от него ждать.

Сын не ответил, лишь посмотрел на нее. И душу его словно стиснули раскаленные клещи. Хотелось заплакать, хотелось яростно крушить все, что попадет под руку. Снова они пустились в путь, шли медленно, потихоньку. И каждый шаг, казалось, тяжестью ложился ему на грудь. Сердце его готово было разорваться. Наконец они дошли до вершины. Мать стояла, очарованно глядя на ворота замка, на фасад собора. Она вся погрузилась в созерцание.

— Это еще гораздо лучше, чем мне представлялось! — воскликнула она.

Но Полу все это было ненавистно. Он ходил за нею повсюду, и тоскливые мысли его одолевали. Они посидели в соборе. На хорах послушали небольшую службу. Мать робела.

— Собор ведь открыт для всех? — спросила она.

— Да, — ответил Пол. — Неужели, по-твоему, у них хватит нахальства нас выставить?

— Уж непременно выставили бы, если б услышали, как ты выражаешься, — возмутилась миссис Морел.

Во время службы лицо ее опять засияло радостью и покоем. А ему по-прежнему хотелось бушевать, и крушить все подряд, и плакать.

После службы, когда, перегнувшись через ограду, они смотрели на город внизу, Пол вдруг выпалил:

— Ну почему у человека не может быть молодой матери? Зачем ей быть старой?

— С этим она, знаешь ли, ничего не может поделать, — засмеялась мать.

— И почему я не старший сын? Послушай… говорят, у младших есть преимущество… но пойми, ведь это у старших мать молодая. Твоим старшим сыном должен был быть я.

— От меня-то это не зависело, — запротестовала миссис Морел. — Согласись, ты тут виноват не меньше меня.

Он весь побелел, глаза стали бешеные.

— Зачем ты старая? — сказал он вне себя от собственного бессилия. — Почему ты не можешь ходить? Почему не можешь всюду со мной бывать?

— Прежде я могла бы взбежать на этот холм получше тебя, — ответила она.

— А мне-то от этого что? — крикнул Пол, ударив кулаком по ограде. Потом сник, сказал печально: — Очень дурно с твоей стороны, что ты больна. Малышка, это…

— Больна! — воскликнула мать. — Просто я уже не молода, и ты должен с этим мириться, вот и все.

Они притихли. Но обоим стало безмерно тяжело. За чаем они опять повеселели. Когда они сидели на набережной Брейфорда, глядя на лодки, Пол рассказало встрече с Кларой. Мать засыпала его вопросами.

— С кем же она живет?

— Со своей матерью, на Блюбелл-хилл.

— И им есть на что жить?

— Не думаю. По-моему, они плетут кружева.

— И в чем ее очарованье, мой мальчик?

— Мне не кажется, что она очаровательна, мама. Но она милая. И знаешь, мне кажется, она искренняя… и никакой таинственности, никакой.

— Но она много старше тебя.

— Ей тридцать, а мне двадцать третий год.

— Ты не сказал, чем она тебя привлекает.

— Потому что я и сам не знаю… какая-то она непокорная… бунтующая, что ли.

Миссис Морел задумалась. Она рада была бы, если бы сын влюбился в какую-нибудь женщину, которая… которая… она сама не знала, в какую. Но он так был тревожен, впадал вдруг в такую ярость, а потом опять его охватывало уныние. Ей хотелось, чтоб он познакомился с какой-нибудь милой женщиной… Не знала она, чего же ей хочется, и не стала разбираться. Во всяком случае, мысль о Кларе не вызывала у нее враждебности.

Энни тоже собралась замуж. Леонард уехал работать в Бирмингем. Однажды, когда он приехал на субботу и воскресенье, миссис Морел ему сказала:

— Ты неважно выглядишь, дружок.

— Не знаю я, — сказал он. — Да я неплохо себя чувствую, ма, ничего такого.

Он по-мальчишески уже называл ее «ма».

— А комнату ты снимаешь хорошую, это правда? — спросила она.

— Да… да. Чудно только, что самому надо наливать себе чай… и некому ворчать, если перельешь, а потом прихлебываешь из блюдца. Вроде уж и вкуса не чувствуешь.

Миссис Морел рассмеялась.

— Значит, ты от этого устал? — сказала она.

— Сам не знаю я. Жениться я хочу, — выпалил он, сплетая и расплетая пальцы и потупясь. Стало тихо.

— Но ведь ты говорил, ты подождешь еще годок, — воскликнула миссис Морел.

— Ну, говорил, — упрямо ответил он.

Опять миссис Морел задумалась.

— И знаешь, — сказала она, — похоже, Энни транжира. Она скопила всего одиннадцать фунтов. И тебе, дружок, как я понимаю, тоже не много удалось отложить.

Он покраснел до ушей.

— У меня тридцать четыре соверена, — сказал он.

— Ненадолго этого хватит, — возразила миссис Морел.

Он ничего не ответил, только все сплетал и расплетал пальцы.

— И ты ведь знаешь, — сказала она, — у меня нет ничего…

— Мне не надо, ма! — вскричал он с упреком, с болью, густо покраснев.

— Конечно, дружок, я знаю. Я была бы очень рада, будь у меня деньги. Теперь вычти из своих пять фунтов на свадьбу и прочее… остается двадцать девять фунтов. На этом далеко не уедешь.

Он все сплетал и расплетал пальцы, беспомощный, упрямый, не поднимая глаз.

— Но ты всерьез хочешь жениться? — спросила она. — Ты чувствуешь, что тебе это необходимо?

Он посмотрел голубыми глазами ей прямо в глаза.

— Да, — ответил он.

— Тогда мы должны всеми силами тебе помочь, дружок, — сказала она.

Когда он снова поднял голову, в глазах его стояли слезы.

— Не хочу я, чтоб Энни трудно пришлось, — с усилием произнес он.

— Дружок мой, — сказала миссис Морел, — ты человек надежный… у тебя приличная работа. Если б я почувствовала, что и впрямь нужна мужчине, я бы вышла за него, будь у него только жалованье за последнюю неделю и больше ни гроша. Ей, наверно, покажется нелегко начинать жизнь так скромно. Уж такие они, молоденькие девушки. Они думают, им приготовлен прекрасный дом, только того и ждут. А вот я получила дорогую мебель. Но это еще мало что значит.

Итак, свадьбу сыграли чуть не мигом. Приехал домой Артур, в военной форме он был великолепен. Энни выглядела очень мило в своем серебристо-голубом платье, такое можно будет потом надевать по воскресеньям. Морел назвал ее дурой за то, что она выходит замуж, и с зятем держался холодно. Миссис Морел украсила белым свою шляпку, и блузку отделала белым, и оба сына поддразнивали ее, что она так вырядилась. Леонард был весел и нежен и чувствовал себя преглупо. Пол никак не мог понять, чего ради Энни вздумала выходить замуж. Он очень любил сестру, и она отвечала ему тем же. Все-таки он надеялся, не без грусти, что ее замужество будет удачным. Артур был настоящий красавец в желто-алой форме и понимал это, но втайне стыдился ее. Энни на кухне все глаза выплакала, оттого что расстается с матерью. Миссис Морел всплакнула, потом похлопала ее по спине и сказала:

— Да не плачь, детка, он будет хорошим мужем.

Морел топнул ногой и сказал, дура она, что выходит замуж. Леонард был бледный, взвинченный. Миссис Морел сказала ему:

— Я доверяю ее тебе, дружок, ты теперь будешь за нее в ответе.

— Можете на меня положиться, — сказал он, едва живой от тяжелого испытания. И на этом все кончилось. Когда Морел и Артур легли спать. Пол, как бывало часто, задержался внизу — сидел и разговаривал с матерью.

— Ты не огорчена, что она вышла замуж, нет? — спросил он.

— Я не огорчена, что она вышла замуж… но… но как-то странно, что ей пришлось со мной расстаться. Мне даже тяжело, что она предпочла оставить меня и уйти с Леонардом. Так уж устроены матери… я понимаю, это глупо.

— И ты будешь из-за нее страдать?

— Я вспоминаю день собственной свадьбы и только хочу надеяться, что у нее жизнь сложится по-другому, — ответила мать.

— Но ты можешь ему довериться, по-твоему, он будет ей хорошим мужем?

— Да, да. Говорят, он ей не пара. А я так скажу: если мужчина достойный человек, как Леонард, и девушка его любит… тогда… все будет в порядке. Он ничуть не хуже Энни.

— Значит, ты не против?

— Я бы нипочем не позволила своей дочери выйти замуж, если бы не чувствовала всем сердцем, что ее нареченный — человек стоящий. Но все равно, она ушла — и осталась брешь.