Сыновья и любовники

Она впустила его в гостиную, оказалось, вход в нее прямо с улицы. То была маленькая, непроветренная комната-склеп, обставленная мебелью красного дерева и увешанная увеличенными с фотографий портретами усопших. Миссис Рэдфорд оставила его одного. Держалась она высокомерно, чуть ли не воинственно. Через минуту появилась Клара. Она густо покраснела, и он тоже смутился. Похоже, ей неприятно было, что ему открылось, в каких условиях она живет.

— Я подумала, не может быть, что это ваш голос, — сказала она.

Но, как говорится, двум смертям не бывать, а одной не миновать. И из гостиной-усыпальницы она повела его в кухню.

Кухня была тоже маленькая, темноватая, но вся опутанная белыми кружевами. Мать опять сидела подле буфета и тянула нить из широкого кружевного плетенья. Ком пуха и путаница хлопчатобумажных ниток лежали справа от нее, слева — груда кружев шириной три четверти дюйма, а прямо перед нею, на каминном коврике, высилась гора кружевного плетенья. Волнистые хлопчатобумажные нити покрывали каминную решетку и камин. Пол остановился на пороге, боясь наступить на белые груды.

На столе стояла машина для кружев, лежали игольчатые ленты, коробочка с булавками и на диване — гора натянутых кружев.

Комната вся была полна кружевами, и так здесь было темно и тепло, что белые, снежные груды их казались еще отчетливей.

— Раз пришли, уж вы не обращайте внимания на нашу работу, — сказала миссис Рэдфорд. — К нам, конечно, вроде и не подступиться. Но уж вы садитесь.

Клара, очень смущенная, поставила Полу стул у стены перед белыми грудами. Потом пристыженно заняла свое место на диване.

— От бутылочки пива не откажетесь? — спросила миссис Рэдфорд. — Клара, дай ему бутылочку пива.

Пол запротестовал, но миссис Рэдфорд настаивала.

— По вас видать, оно вам не повредит, — сказала она. — Это чего ж, вы всегда такой бледный?

— Это кожа у меня толстая, вот кровь и не просвечивает, — ответил он.

Стыдясь и досадуя, Клара принесла ему бутылку пива и стакан. Пол налил немного черной жидкости.

— Что ж, — сказал он, подняв стакан, — ваше здоровье!

— Благодарствуем, — сказала миссис Рэдфорд.

Он пригубил пиво.

— И можете курить, только глядите, не подпалите дом, — сказала миссис Рэдфорд.

— Спасибо, — ответил Пол.

— Чего уж меня благодарить, — сказала она. — Я-то рада опять услышать в доме запах курева. По моему разуменью, дом, где одни женщины, — мертвый, все равно как дом без огня. Я не из пауков, в углу сиднем сидеть мне не радость. Я люблю, когда в доме мужчина, пускай он только на то и годен, чтоб с ним лаяться.

Клара принялась за работу. Ее машинка крутилась, приглушенно жужжа; белое кружево проходило между ее пальцами. Клара отрезала конец и приколола его к намотанному кружеву. Потом опять склонилась над машинкой. Пол не сводил с нее глаз. Она сидела прямая, великолепная. Шея и руки обнажены. От ушей ее еще не отхлынула кровь; мучаясь стыдом и унижением, она опустила голову. Лицо было обращено к работе. Рядом с белизной кружев живая плоть руки казалась сливочно-белой; крупные, ухоженные кисти двигались размеренно, казалось, ничто не заставит их поторопиться. Не сознавая того, он все не сводил с нее глаз. Он видел склоненную голову и изгиб шеи у плеча; видел завиток темных волос; не спускал глаз с ее светящихся неутомимых рук.

— Я кой-что об вас слыхала от Клары, — продолжала мать. — Вы ведь у Джордана служите, да? — Она непрестанно вытягивала нить.

— Да.

— Вон как, а я еще помню, как Томас Джордан клянчил у меня конфетки.

— Неужели? — засмеялся Пол. — И получал?

— Когда как… позднее-то нет. Потому как он из таких, брать берет, а давать ничего не дает, такой вот он… был такой.

— По-моему, он очень приличный человек, — сказал Пол.

— Что ж, приятно слышать.

Миссис Рэдфорд пристально на него посмотрела. Была в ней какая-то определенность, это ему понравилось. Лицо ее оплыло, но глаза были спокойные, и чувствовалось, что она крепкая, и вовсе она не выглядела старой, а морщинки и обмякшие щеки казались неуместными. В ней ощущались сила и хладнокровие женщины в расцвете лет. Она все тянула нить, неторопливо и с достоинством. Кружевная ткань неизбежно ползла вверх, покрывала ее фартук и, длинная, спадала сбоку. Руки кружевницы были красивой формы, но блестящие и желтые, будто старая слоновая кость. Не было в них того особенного матового света, которым его так завораживали руки Клары.

— И вы ухаживаете за Мириам Ливерс? — спросила миссис Рэдфорд.

— Н-ну… — замялся Пол.

— Да, она славная девушка, — продолжала та. — Очень славная, но уж больно она не от мира сего, это не по мне.

— Да, есть в ней что-то такое, — согласился он.

— Она нипочем не будет довольна, пока не заимеет крылья, ей надобно летать у всех над головами, — сказала миссис Рэдфорд.

Вмешалась Клара, и он передал ей поручение, с которым пришел. Она разговаривала с ним смиренно. Он застиг ее врасплох за ее нудной работой. И видя ее смирение, он почувствовал, будто сам с надеждой поднимает голову.

— Вам нравится работать на этой машинке? — спросил он.

— А что еще остается делать женщине! — с горечью ответила она.

— Очень это утомительно?

— Более или менее. Да разве не вся женская работа утомляет? Это еще одна шутка, которую сыграли с нами мужчины с тех пор, как мы силой ворвались на рынок труда.

— Ну-ка, замолчи насчет мужчин, — велела ей мать. — Не будь женщины дурами, и мужчины были бы подходящие, вот что я тебе скажу. Коли пробовал какой мужик со мной худо обойтись, так получал сдачи полной мерой. А что поганое они племя, тут и спору нет.

— Но вообще-то они ничего, верно? — спросил Пол.

— Ну, все же не то что женщины, — ответила она.

— А вернуться на фабрику к Джордану вы бы не против? — спросил он Клару.

— Не думаю, — ответила она.

— Вернулась бы, вернулась! — воскликнула мать. — Судьбу бы благодарила, если б могла вернуться. Не слушайте вы ее. Вечно она задирает нос, а не сегодня завтра будет с голоду помирать.

Нелегко же Кларе с мамашей. Пол чувствовал, у него открываются глаза. Может, вовсе не следует так всерьез принимать Кларину воинственность? Она упорно крутила машинку. Он подумал, ей может понадобиться его помощь, и радостное волнение охватило его. Так во многом ей отказано, так многого она лишена. И рука ее, которая вовек не должна бы подчиняться механизму, движется механически, и голова, что не должна бы склоняться, склонилась над кружевами. Похоже, она на мели и оказалась здесь, среди отбросов жизни, вот и крутит свою машинку. Горько ей, что жизнь выбросила ее за ненадобностью, будто нет от нее никакого толку. Не удивительно, что она протестует.

Она проводила его до дверей. Он стоял внизу, на жалкой улочке, и смотрел на нее. Так хороша и стать ее и осанка, она словно поверженная Юнона. Вот она стоит в дверях, и ее явно коробит убогая улочка и все, что ее окружает.

— И вы поедете к миссис Ходжкисон в Хакнел?

Пол смотрел на нее и болтал лишь бы что. Наконец он встретился взглядом с ее серыми глазами. Было в них молчаливое унижение, мольба глубоко спрятанного страдания. Пол был потрясен, растерян. Ведь прежде ему казалось, она так высокомерна.

Расставшись с ней, он готов был кинуться бегом. Сам не заметил, как дошел до вокзала, и добрался домой, не сознавая, что ее улица осталась позади.

Что-то ему мерещилось, будто Сузан, старшая над спиральщицами, собирается замуж. Назавтра он спросил ее об этом.

— Послушай, Сузан, говорят, ты выходишь замуж. Это правда?

Сузан залилась краской.

— Кто тебе сказал? — спросила она вместо ответа.

— Никто. Просто ходят слухи, будто ты надумала…

— Что ж, это верно, только не надо никому говорить. И вот еще что: я бы рада не выходить!

— Да ну, Сузан, так я тебе и поверил!

— А то нет? Уж поверь. Я бы в тысячу раз охотней осталась тут.

Пол встревожился.