Медвежий ключ

Этот медведь в лунном свете показался ей размером с носорога и хищнее целой стаи волков, даже до того, как зверь бесшумно, осторожно понюхал ее следы под самым-самым деревом — углубление между корнями, где девочка просидела несколько часов. Вряд ли больше получаса прошло с тех пор, когда зверь пробежал с другой стороны, всего метрах в пятидесяти от дерева; но тогда Катя сидела тихо и никак себя не обнаружила. Тогда неподвижный воздух не принес хищнику запаха, а следов девочки не было там, где первый раз пробежал зверь. Катя прекрасно понимала, что медведь охотился, искал добычу уже тогда, и если бы учуял или увидел ее — тут же повернулся бы в ее сторону, добежал бы до нее, убил и съел. И все равно медведь, который рвет дерн и мощно сопит, казался несравненно менее страшен, чем этот — бесшумно мчащийся за пока еще живой добычей.

И тут раздались первые звуки, услышанные Катей от этого охотящегося: зверь шумно втянул в себя воздух, и смачно, слюняво зачавкал. Что такое?! Зверь продолжал шумно чавкать, и чавкал так шумно и долго, что Катя вытянула шею, — посмотреть. А! Она совсем забыла про ведро! Медведь сунул в него башку и чавкал, пожирая ее малину. Даже в такой момент Катя пожалела своей ягоды: долго собирала ее, блуждала по болоту, заблудилась, а эта дрянь сейчас все сожрет в несколько минут! Потом уже, много позже, Катя поняла, что ведро с малиной спасло ей жизнь.

Голова медведя уже плохо входила в ведро, он не мог сожрать лежащего на дне, и сопение его гулко отдавалось окрест. Даже сейчас медведь не заворчал, раскачивая, а потом перевернув ведро — не стал предупреждать о себе, давать лишние шансы добыче, которую начал тропить[1]. Тут только до Кати дошла волна запаха от медведя — жуткая смесь тухлятины и специфической кислой вони, как будто от крупной собаки. Но когда пахнет псиной, это даже, пожалуй, приятно и уж конечно не противно. От медведя исходил холодный липкий смрад, нисколько не приятный человеку.

Катя не заметила момента, когда уже были четко слышны мягкие тяжелые скачки. Завороженная зверем, пожиравшим ее малину из ведра, девочка не сразу заметила, что медведей возле сосны уже двое. Второй медведь бежал откуда-то из леса, покрывающего хребет. Зверь мчался, делая огромные прыжки, как меховой шар, подпрыгивающий при толчках об землю. Этот второй медведь тоже молчал.

А вот первый зверь «заговорил». Катя сверху отлично видела, как хищно двинулся он вперед, подался на напряженных лапах — голова вытянута, продолжая собой позвоночник, уши прижаты. И вкрадчивое хищное ворчание понеслось навстречу второму.

Пришедший вторым уже не прыгал, не старался уменьшить расстояние; он встал почти в такую же позицию, как первый, и тоже начал издавать звуки. Только он не начал вкрадчиво, хищно ворчать, а стал как-то ритмично пофыркивать. Так и стоял, пофыркивал, и поза у него была все-таки менее агрессивная. Он даже поднял голову, шумно втянул в себя воздух — наверное, пытался уловить запах первого медведя, что-то кроме обычного смрада. Катя ясно увидела белый ошейник у него на груди — как салфетка, прикрывающая горло.

И тогда первый медведь вдруг дико рявкнул: так, что эхо пошло по горам, долго блуждало в распадках. Второй разинул пасть и зарычал, сильно оскаливая зубы: угрожал. Первый сделал рывок, словно собирался нападать, но шага через три остановился. Второй опять показал зубы, не сдвинувшись с места, и опять несколько раз фыркнул и гортанно заворчал, ритмично, словно запел горлом. Опять мелькнула белая салфетка.

И тут первый медведь прыгнул вперед. Катя не могла потом точно воспроизвести, как дрались эти два медведя. Кто кого и как бил лапами, хватал зубами, давил или пытался вцепиться в брюхо. Прах летел из-под всех восьми лап, куски дерна разлетались во все стороны. Вот клубок сцепившихся зверей налетел на сосенку толщиной с бедро взрослого человека; сосна с гулким треском сломалась, огромный коричневый клубок пролетел прямо по кроне, по веткам рухнувшего дерева. Звук был такой, словно дерево попросту лопнуло, и даже этот очень сильный звук перекрывал бешеный рев. Каждый звук подхватывало эхо и Катя не всегда понимала, ревет это зверь или это отдается из распадка. Раза три звери распадались, но и тогда они ревели, махали лапами, фыркали, издавали утробное, из недр туши идущее ворчание — для Кати это и было самое страшное.

Не сразу стало очевидно, что второй медведь сильнее первого. Катя не знала, сколько времени прошло, пока поле боя переместилось вниз по склону. Казалось, две геологические эпохи прошло, пока уже внизу, под склоном, кто-то помчался, сшибая деревца, приминая папоротник тушей. Треск, шум замирали в отдалении — как раз там, где бродила сегодня Катя. Впрочем, звери вылетели на противоположный склон долины, мчались друг за другом еще там. Катя не видела их, конечно, но отлично слышала, где медведи находятся.

И только теперь девочка вздохнула глубоко… так, что закружилась голова, и Катя поняла — долгое время она так и стояла на толстой ветке, прижавшись к стволу и затаив дыхание. Разжать руки оказалось еще труднее; Катя так вцепилась в дерево, что боль в кистях рук и пальцах не прошла еще несколько дней.

Но ведь медведи вернутся! Один из них побил другого, и сейчас вернется, чтобы съесть беспомощную жертву! Как вот один из них сожрал ее малину. Катя полезла еще выше, торопясь оказаться там, где не сможет лазить медведь. Какая-то маленькая птичка с отчаянным писком сорвалась почти из-под ее руки. Катя так никогда и не узнала, что это за птичка, и так и не поняла, как она могла спать при таком реве и грохоте. Но эта птичка, внезапный рывок с писком, шумом крыльев, опять сильно испугали Катю, и заставили ее передохнуть. Ну вот, под Катей уже гнутся ветки, тут ей самой не просто усидеть. Пусть возвращается медведь…

Но медведь и не думал вернуться. Ничто не нарушало тишину, мягкое мерцание месяца, покой летней прохладной ночи. Он двигается бесшумно? Но он и раньше пытался двигаться бесшумно, а Катя его сразу увидела, сверху-то. И что-то подсказывало Кате, какое-то неясное чувство, что зверя поблизости нет, и ее страхи окончились.

Трудно сказать, сколько времени прошло, когда Катя решилась спуститься хотя бы с этих тонких веток, качавшихся от каждого движения. Луна закатывалась, опускалась за лес, стало заметно темнее. Теперь Катя сидела на толстенной ветке, спустив ноги с одной и с другой стороны. Комарья уже не было; хоть юбка задиралась, не кусали. Привалившись к стволу спиной, Катя держалась за другую ветку правой рукой. Удобно, спокойно… и глаза девочки сами собой закрывались: было часа четыре, предутреннее время, когда сильней всего хочется спать, а Катя привыкла ложиться рано, до полуночи. Нет-нет, спать никак нельзя! Катя сидела, тараща в пространство глаза, изо всех сил стараясь не спать. И глаза у нее сами закрывались. Тем более, спадало напряжение, наступала реакция. Весь молодой Катин организм после перенесенного требовал: спать! Спать! Раза два девочка чуть не сорвалась с ветки на землю, и это было опаснее всего: ветка качалась метрах в четырех над землей. С одной стороны, хорошо — и на этой ветке медведь не мог бы ее сразу достать. Но и падать было высоко… Катя боялась упасть не только потому, что будет больно, но и чтобы не попасть в лапы медведю. И боясь поломать кость, из-за которой потом не сможет идти: ведь если ее не съест медведь, ей надо еще выйти на дорогу…

Катю морозило: била крупная дрожь, которая появляется у многих людей перед утром, а тут еще и нервы разыгрались: стоило смежить глаза, как наплывала слюнявая пасть, обдавала горячим дыханием. И невозможно вообразить, какие страшные глаза смотрели на Катю с морды зверя, снящегося ей за минуты, чуть ли не секунды ее контрабандного сна. Несмотря на теплую, плотную кофту, Кате было почти холодно.

Ба! Да ведь под утро медведи вовсе не опасные! Какая она глупая, что сидит здесь! Ведь медведи охотятся вечером, в сумерках, или в начале ночи… как охотился на нее этот. А глухой ночью они спят, и под утро, и ранним утром тоже спят. Значит, можно слезть вниз и поспать!