Медвежий ключ

Вот останавливается машина, вот выносят окорока, бока, грудину, несут огромную, с колесо «москвича», голову. Все уносят в дом — законная добыча! А вот голову кладут на лавочку, и зверь страдальчески скалится, обнажает страшные клыки на тех, кто сейчас орут, шумят, приплясывают возле него. Охотников хлопают по плечам, по спинам, улыбаясь. Кричат что-то прямо в уши. Еще бы! Они отомстили за девочку, свершили великие дела, отвратили опасность от всех. Они шли против страшного зверя, огромного и злого, с длинными клыками и когтями, сильнее каждого из них в несколько раз. Они герои. Сегодня их будут поить и кормить в любом доме и считать, что приблизились к подвигу.

А к голове тоже подходят люди. Стоят, смотрят, тыкают пальцами, махают руками, разговаривают. Если они хотят что-то сказать своему врагу, то почему они говорят друг с другом, а не с ним? Они ведь больше говорят друг другу, чем голове… Это опять необъяснимо, опять появляются вдруг вещи ну совершенно непонятные. А люди и правда говорят друг с другом, обнимаются, смеются, только изредка тыкая пальцами в голову. И даже если тыкают — все равно говорят друг другу, а не голове. Эти вот двое молодых, самец и самка, так вообще стали трогать друг другу лица пальцами, а потом облизывать друг друга.

Ага, вот вышла и детеныш, юная самочка-полуребенок. С ней пожилая самка человека, все время что-то говорит детенышу. Как им не надоедает тарахтеть почти без перерыва?! Детеныш подошла к голове, самка уцепилась за детеныша, а детеныш стряхнула руку, и стала гладить голову, ласкать. Она тоже ничего не понимает; не понимает даже, что это вовсе не тот, кто ей помог, что это совсем другое существо. Но даже она, этот детеныш, понимает все-таки больше этих двух дурных визгливых самок. Вот они опять зажали между собой детеныша, галдят на всю деревню и весь лес, тащат детеныша с собой.

И еще долго наслаждался Толстолапый, наблюдая за удивительными нравами и странными поступками людей. Почти в темноте через деревню прошел старый самец человека, которого хорошо знал Толстолапый. У него тоже висело ружье, но Толстолапый знал — он никогда не стреляет. Наверное, чувствует себя беспомощным без ружья, — думал Толстолапый, пытаясь понять логику умного старика, который много знает про лес. Старик устал, он шел тяжелой медленной походкой, но тоже свернул к голове и долго слушал рассказы людей. Толстолапый видел, что он всех слушал внимательно, осмотрел голову, и о чем-то стал спрашивать охотников; а потом он стал качать головой из стороны в сторону, в чем-то из рассказов сомневаясь; и Толстолапый зауважал его еще больше, этого старого самца человека.

Погасал закат, многие самцы уже держали в руках бутылки с дрянной, резко пахнущей жидкостью, от которой делаются еще большими дураками. Тут уже совсем не интересно.

А вот что охотники, которые гонялись за ним днем, вваливаются в этот, давно примеченный Толстолапым дом, на самом краю этой деревни… Вот это, пожалуй, интересно!

Толстолапый прямо по хребту прошел до места, где имело смысл уже спускаться, и прошел глубоким распадком. Стоя почти на берегу бешено скачущей по камням, несущейся куда-то Малой Речки, он долго вынюхивал воздух. Вроде бы, все как обычно — много людей, собаки, пахнет железом и бензином, люди сидят во дворе. Толстолапый временами слышал взрывы хохота, многоголосый крик, но слова не различал — так, неопределенный шум. И кто там сидит, кроме старика, почти понимающего суть вещей? За забором ничего не видно.

Толстолапый выбрал момент и быстро перебрался через реку. Вплотную к забору хозяин поставил баню: двухэтажное монументальное сооружение, на втором этаже которого можно было жить. Толстолапый выглянул, чуть поднял голову над забором: так, сидят охотники, герои дня, сидит Умный Старик, чье имя на языке людей Толстолапый знал, но выговорить не мог. Сидели еще несколько человек, которых Толстолапый много раз видел входящими в этот дом, или знал, что они здесь и живут. От вида одного сидящего на крылечке стало холодно спине и сильно бухнуло сердце: это был самый страшный враг народа Толстолапого, и Толстолапый знал, как его зовут люди, хотя и не смог бы повторить: Маралов.

Надо было оставаться и послушать. Вплотную к стене бани подступала стена крапивы, и в нее-то плюхнулся Толстолапый. Так и залег, бесследно исчез в гуще крапивы, как будто его и не было здесь никогда.

Если бы Толстолапый мог понимать, кто собрался во дворе у Маралова, какие люди вели тут свои беседы, он еще сильнее захотел бы подслушать их разговор. Потому что не только охотники, герои дня, пришли отметиться перед начальством — а Маралов был для них хоть и небольшим, но начальством. Тут же, на осиновых чурбачках, а то и прямо на земле, усиленно дымили трое сыскарей — эти почти не выпускали изо рта папирос.

Были и другие гости, отличия которых от охотников и сыскарей понимал даже Толстолапый… и даже не столько понимал, сколько чувствовал острым инстинктом. Гости в этой группе отличались друг от друга сильнее, чем в первых двух, но сели все-таки отдельной кучкой, расположились в основном на одеяле, заботливо подстеленном Леной… Лена приехала не сама, а вместе с мужем, матерым ученым Михалычем. Эта пара уже побывала у Мараловых два года назад, пережив много странных и удивительных приключений[2].

С тех пор Михалыч осознал порочность сидячего образа жизни и даже немного похудел, но так и остался жизнерадостным подвижным колобком. Ну, и сделался за это время автором еще нескольких книг, папой еще одной дочки, членом еще нескольких научных сообществ, и влез еще в несколько историй одна другой невероятнее и опаснее. Все как обычно. Здесь, у Мараловых, Михалыч предполагал отдохнуть… тоже как обычно, и привез с собой семью: жену Лену и дочек Аполлинарию и Юлианию.

А на расстеленном одеяле присел еще сын Маралова, Андрей, который собирался одновременно и отдыхать, и делать важную научную работу. Потому что темой для дипломной работы у Андрея стали животные горных озер. Чтобы собрать нужный материал, предстояло сделать маршрут километров в триста протяженностью, по совершенно ненаселенным горам. Вообще-то ходить по таким местам одному — мягко говоря, неразумно. И мало найдется стран, где люди идут на такой риск. Скажем, в уставе Королевской конной полиции в Канаде прямо запрещено ходить по одному в «ненаселенку». Ходить по лесу надо по двое, а хорошо бы и по трое!

Будь Андрей сотрудником крупного академического института или, скажем, МГУ — учреждения, в котором неизбежны медкомиссии, куча подписей и согласований, не идти бы ему так… Потому что одиночные маршруты официально и в России запрещены. Но Андрей, студент выпускного курса, никаких расписок не давал, инструкций не слушал, и вполне мог сгинуть в тайге, никак не подведя свое начальство.

— Что, пойдешь смотреть свои озера?

— Естественно! Хочу выйти в августе, там в августе красивее всего.

Начальник рассеянно кивнул; оба знали, что Андрею этот маршрут необходим, значит, он в него точно пойдет. Андрей получил официальную командировку, кое-какое снаряжение, и с самого начала все знали, что в высокогорье он выйдет один.

Даже его папа, Дмитрий Сергеевич Маралов, был не против, и даже, в глубине души, не считал одиночный маршрут чем-то особенным. Он сам их немало провел, одиночных маршрутов по тайге.

Но раз путь в горы все равно лежал через папин дом, не мог же Андрей не погостить?! Вот он и гостил, в меру всеобщего удовольствия. Что характерно, в этот вечер Андрей Маралов сел на расстеленное Леной одеяло, в группе ученых. Стало быть, понимал, где его место.

А четвертым на одеяле, кроме Аполлинарии с Юлианией, пристроился хорошо знакомый Толстолапому Умный Старик, Владимир Дмитриевич Товстолес. Толстолапый, конечно же, не знал, что уже дед и прадед Товстолеса были учеными и дружили с предками Михалыча. Он не знал, что в отличие от прочих, Товстолес-то приехал в Саяны завершать свое исследование нравов и поведения медведей. Но если кого-то и уважал Толстолапый из собравшихся — не боялся, а именно уважал, вполне в человеческом смысле этого слова, то как раз этого смуглого сильного старика с длинным непроизносимым именем.