Медвежий ключ

— Э-ге-гей! Э-эй, мы здесь!

Человек в челноке махнул рукой, повернул челнок в сторону охотников. Вот и второй, сидит на дне. Хотя нет, длинное — это не челнок. Это связанные вместе бревна, вот это что, но на бревнах стоят два человека, прекрасно известных охотникам. Мараловы, отец и сын, вот кто это! Толкает шестом, сияет, довольный, что их нашел; привычно огромный, шумный, веселый.

— Мужики, здравствуйте!

Сын Маралова тоже кричит что-то, машет рукой из-за спины отца.

И как далеко, как сильно разносится его голос, какой он энергичный, здоровый! Как отличается его голос от их жалких болезненных «Здра-а…».

Маралов выскочил на берег, — могучий на голову выше обоих, обхватил их за плечи руками.

— Ну, вот и встретились! А остальные где?

Вот тут и понурились охотники, потому что один из их спутников лежал в наскоро выкопанной мелкой могиле, второй бегал, безумный, по острову. Слушая сбивчивый рассказ, все сильнее мрачнел Маралов, все больше уходил в какие-то свои мысли.

— Значит, вы последние, — подвел он нерадостный итог. И спохватился:

— Голодные?

Не дожидаясь ответа, потянул Маралов из сумки еду; невеликий деликатес, хлеб и сало, но таким блаженством показалась калорийная еда после гадости, которую ели на острове. И очень трудно было не спешить.

— А я ведь здесь посол, ребята, я не сам по себе. Знаете, кто указал мне, что вы тут, и поручил вас выручать: Никогда не поверите…

— Поверим, потому что парень этот… Петька… Он рассказал, успел он начать говорить. Получается, Народ медведей, но не все медведи… То есть они медведи, но говорят… — Володька запутался и вынужден был остановиться.

Маралов смотрел очень серьезно.

— Все правильно. Вас заманил сюда Народ медведей. Себя они называют Говорящие; если хотите, это медведи, умеющие говорить. Петьку они воспитали, он считал себя медведем. Что с ним случилось, мужики?

Этот вопрос Маралов задал тихо, укоризненно, и охотники даже потупились, хотя и не были ни в чем виновны.

— Акимыч убил Петьку… И Андрея.

Невеселый рассказ занял минут пять от силы; Маралов очень сильно помрачнел.

— Они думают, вы Петю захватили и держите как заложника… В этом случае они собирались ваших детей украсть и держать у себя. Но раз так… Наше счастье: они к смерти относятся иначе, чем мы. Они считают, смерти нет, и потому убийство прощают легко.

Но вот выпустят они вас только в том случае, если мы все, от имени всех людей, заключим с ними договор, согласимся на их условия совместной жизни. А нужно им — чтобы мы перестали охотиться на Народ… Тогда и они перестанут людей жрать, вот ведь как.

Кольша даже подавился, пытаясь прожевать хлеб побыстрее. Но первым успел высказать Володька:

— А мы разве полномочны решать за всех людей? Мы даже за всю деревню решать ничего не полномочны.

— А за охотников мы решать можем, верно? Можем мы решить, что не будем убивать говорящих медведей? Это, пожалуй, и нам самим выгоднее, ведь Константина и Саши больше нет.

— Убили?!

— Помните, медведь вышел к своим же следам и на вас сзади напал, ранил Донова?

— Конечно, помним.

— Этот медведь погиб, чтобы дать уйти молодому. Этот молодой медведь и заманил вас на остров. А ночью пришел с другими медведями, и они убили Сашу и Константина. Константина лично убил сын того самого медведя.

Маралов помолчал, дал мужикам время подумать.

— Видите, мужики — это уже не охота, это война. Нужна она вам?

— Дикий вопрос, Дмитрий Сергеевич. Только как ее кончать, и как отличить разных медведей, говорящего от неговорящего?

— Кончить войну просто: поручиться, что люди не будут убивать Говорящих, и что мы им дадим картошку, научим ее сажать. И все, мир. А вот как различить… с этим сложнее — Говорящий народ уверен, что его сразу можно различить, это всем видно.

— Мне вовсе не видно.

— Мне тоже…

— Сказать по правде, и мне не всегда видно. Придется, как я понимаю, прекратить охоту на медведя. Потянем?

— Мы-то потянем, а вот как убедить весь народ?

Еще с полчаса говорили они, сидя на песке, как и кого убеждать: кому показать говорящего медведя, с кем поговорить, а кого попросту напугать. Но эта часть разговора вряд ли интересна кому-нибудь, кроме их односельчан.

— Ладно, хватит ходить вокруг да около, — поднялся, наконец, с песка Маралов, — беремся мы выполнить договор?

— За Малую Речку — пожалуй… Но за всех остальных не поручимся.

— Тогда я попробую объяснить это Народу. А пока пошли искать Акимыча.

Акимыч, к удивлению охотников, мирно почивал между стеблей тальника, и даже не удивился подошедшим. Володька с Кольшей были готовы ко многому, но вот чего не ждали, того не ждали.

— Ну, куда вы это меня засунули? Все тело болит, я ж не молоденький, — осуждающе качая головой, пожаловался-осудил Акимыч, — что же это вы придумали такое?

— Акимыч… Ты сам убежал.

— От кого убежал?!

— Да от нас же…

— Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! — радовался Акимыч. — Ладно, не хотите, не говорите, сами «расколетесь» потом.

И шагнул вперед, к подошедшим, протянул руку:

— Приветствую вас, Дмитрий Сергеевич! Приветствую, молодой человек! Вот вас нам как раз сильно не хватает, будем вместе лес очищать.

Это был прежний Акимыч, совсем такой же, какой был раньше. И как ни вглядывались в него Володька с Кольшей, никаких признаков безумия не было на его осунувшемся, покрытом седой щетиной лице, в маленьких умных глазах.

— Очищать лес не придется, Василий Акимович. Ты где находишься, не забыл?

— Ха-ха-ха-ха! Хи-хи-хи-хи!!!

— Что ты три дня сидел на острове, голодал, этого тебе мало? И заодно — вот, держи!

— Спасибо… — Акимыч врезал зубы в бутерброд, — что проголодался — твоя правда.

— А почему проголодался, ты не думал? Мало, говорю, тебе трех дней без пищи на острове?

— На острове?!

— На острове, куда вы прибежали за медведем. Было дело?

— Какой остров, мужики?! Вы про что? Он не на остров ни на какой, он в болото убежал, этот медведь…

Постояли, недоуменно смотрели друг на друга. Да, это был прежний Акимыч, но Акимыч, совершенно не помнящий решительно ничего. Акимыч, нисколько не помнивший двух совершенных убийств, да и вообще всего, что происходило с памятного вечера, с появления их на этот остров.

Наконец Маралов скомандовал:

— Пошли!

И с этими словами повел Маралов Акимыча вокруг острова, по бережку, рассказывая заодно, что пришел от Народа, как посол, и почему «очищать» лес не придется. Обошли, благо остров невелик.

— Ну что, Акимыч, увидал свой остров?!

И Володька с Кольшей вздрогнули: та же отвисшая губа, тот же мутный, одичалый взгляд, то же напряженное выражение.

— Дмитрий Сергеевич… У него и в прошлый раз так начиналось…

Дмитрий Сергеевич кивнул мужикам, и так же твердо продолжал:

— Ну что, мало тебе трех дней на острове? Тогда пошли, сам с ними поговоришь, я могу быть за переводчика.

— …С нечистой знается… Нехорошо тут, нечисто… Оборачиваться может, нехорошо… — понес вдруг Акимыч, и забормотал что-то, уже совершено невнятное.

— Дмитрий Сергеевич, мы же говорим — опять у него началось!

— А что делать? Я и сам понимаю, в чем дело — не принимает он ничего непривычного. Чуть что — и мозг отключается, уходит хоть во что, хоть в сумасшествие. А принимать придется, — жестко завершил Маралов, — не дам я ему нарушить договор! А то он опять выздоровеет, и бить медведей отправится!

— Мы не пойдем…

— Вы не пойдете, другие любители найдутся. Нет, надо его остановить. Пусть с ним побеседуют медведи…

— Вот он! Вон, глядит! — заорал вдруг диким голосом Акимыч, сунул пальцем в совершенно пустое, ничем не занятое место.

— Акимыч! Ты что, Акимыч, успокойся!

— А чего он смотрит?! Если он оборотень, так ему можно, да?!

И лицо Акимыча исказилось так жестко, так нехорошо, что охотников порадовала мысль — Акимыч уже без оружия.