Из Африки

Было нетрудно представить себе, как лет сто с лишним тому назад подобная пара обговаривала передачу партии рабов — нежелательных членов племени, от которых такой Кинанжуи сам стремился бы избавиться. Фарах все это время не расставался бы с мыслью захватить и самого старого вождя в качестве жирного довеска. Кинанжуи догадывался бы о его намерениях и мучился от неизвестности в процессе переговоров. Ведь он чувствовал бы себя центральной фигурой, лакомым кусочком.

Решающее собрание, которому надлежало положить конец делу о случайном выстреле, началось мирно. Жители фермы были рады свиданию с Кинанжуи. Старейшие из арендаторов подходили к нему, чтобы обмолвиться словечком, после чего возвращались обратно и садились на траву. Две старухи приветствовали меня из толпы криком:

— Джамбо, Джери!

«Джери» — женское имя у кикуйю. Так меня окрестили мои старухи; им подражали ребятишки, однако дети постарше, тем более, молодые люди никогда не называли меня «Джери».

Канину явился на заседание со своей многочисленной семьей, напоминая ожившее пугало с внимательным взглядом горящих глаз. На некотором отдалении от остальных расположились Вайнайна с матерью.

Я открыла заседание медленной, выразительной речью: спор между Канину и Вайнайной разрешен, условия договора записаны на бумаге. Цель присутствия Кинанжуи — скрепить договор. Канину отдаст Вайнайне корову с телочкой, чем эта всем надоевшая возня и завершится.

Канину и Вайнайна были заблаговременно уведомлены о сути решения; Канину было велено приготовить корову с теленком. Вайнайна развил перед заседанием незаметную глазу деятельность, а сейчас напоминал бородавку, будучи так же недвижим.

Зачитав текст соглашения, я велела Канину привести корову. Канину встал и замахал руками, привлекая внимание сына, стоявшего за хижиной с коровой. Круг разомкнулся, пропуская в центр корову с теленком.

В этот момент атмосфера собрания резко переменилась, словно на горизонте появилась черная туча, предвещающая смерч.

Ничто на свете не вызывает у кикуйю такого интереса, как корова с подсосной телочкой. Кровопролитие, колдовство, плотские утехи, чудеса, каких полон мир белых людей, — все меркнет в жаре раскаленной печи, какой является страсть этих людей к крупному рогатому скоту, отдающая каменным веком, как огонь, высекаемый с помощью кремня.

Мать Вайнайны издала протяжный вопль и затрясла высохшей рукой, указывая на корову. Вайнайна стал ей вторить, сильно заикаясь и все время сбиваясь, словно его устами говорил кто-то другой; от его крика впору было оглохнуть. Принять эту корову он решительно отказывался: это был якобы самый древний экземпляр из всего стада Канину, а телочка, стоявшая с ней рядом, — последняя, которую она с великим трудом произвела на свет.

Клан Канину встретил эти утверждения возмущенными протестами и принялся наперебой перечислять достоинства коровы, маскируя свою горечь и презрение.

Остальное население фермы проявило полную неспособность молчать, когда обсуждается такая зажигательная тема, как корова с теленком. Каждый из присутствующих заявлял о своем мнении. Старики, держась за руки, дружно кашляли, громко прославляя или проклиная несчастное животное. Визг их старых жен делал какофонию совершенно нестерпимой. Молодые мужчины переговаривались на заданную тему низкими голосами. Через две-три минуты площадка у дома кипела, как шабаш ведьм.

Я посмотрела на Фараха, а он — на меня, но я нашла его взгляд подозрительно сонным. Было ясно, что он вот-вот врежется в толпу спорящих, размахивая саблей. Недаром сомалийцы — отменные скотоводы и скототорговцы!

Канину бросил на меня умоляющий взгляд утопающего, которого уносит течением. Тогда я перенесла внимание на корову. Это животное серой масти с изогнутыми рогами терпеливо стояло в эпицентре циклона, причиной зарождения которого стало именно оно. Пока все тыкали в корову пальцами, она ласково вылизывала свою телочку. Я склонялась к мнению, что это все-таки пожилая корова.

Наконец я обернулась к Кинанжуи. Тот, по-моему, вообще не интересовался коровой. Пока я смотрела на него, у него даже ресницы не дрогнули. Он был недвижим, как колода, брошенная у стены моего дома и не проявляющая признаков интеллекта. Он сидел боком к беснующейся толпе; я поняла, до чего у него монарший профиль. Африканцы умеют вот так, за одно мгновение преображаться в безжизненные фигуры. Любое его слово, любое движение только распалило бы спорящих, поэтому он избрал иной способ приведения толпы в чувство. Далеко не всякому оказалось бы под силу подобное хладнокровие.

Мало-помалу ярость собравшихся улеглась, визг прекратился, сменившись нормальным разговором; в конце концов воцарилась тишина. Мать Вайнайны, удостоверившись, что за ней никто не наблюдает, приблизилась с помощью своей палки к корове, чтобы получше ее рассмотреть. Фарах вернулся в цивилизованный мир, ознаменовав возвращение утомленной улыбкой.

Когда все окончательно присмирели, мы заставили обе стороны подойти к каменному столу, окунуть большой палец правой руки в склянку с жиром и прижать его к бумаге с соглашением. Вайнайна делал это очень неохотно и при прикосновении к бумаге заверещал, словно обжегся. Соглашение гласило:

«Настоящее соглашение заключено сегодня, 26 сентября, на ферме Нгонг, между Вайнайной ва Бему и Канину ва Мутуре в присутствии и с согласия вождя Кинанжуи.

Соглашение гласит, что Канину передает Вайнайне корову с подсосной телкой. Корова и телка предназначаются для сына Вайнайны Ваниангерри, который 19 декабря прошлого года был ранен выстрелом из дробовика, случайно произведенным сыном Канину, Каберо. Корова с теленком становятся собственностью Ваниангерри.

Передачей коровы с подсосной телкой „шаури“ прекращается. Никто не вправе более упоминать о происшествии.

Нгонг, 26 сентября.

Отпечаток Вайнайны.

Отпечаток Канину.

Документ оглашен в моем присутствии.

Отпечаток вождя Кинанжуи.

Корова с подсосной телкой переданы Вайнайне в моем присутствии.

Баронесса Бликсен».

ГОСТИ ФЕРМЫ

Большие пляски

Ферма не знала недостатка в гостях. В странах, населенных первооткрывателями, гостеприимство является жизненной необходимостью не только для путешественников, но и для оседлых жителей. Гость — это друг, приносящий хорошие или плохие новости, которыми питаются в глуши сотни оголодавших. Истинный друг, посещающий ваш дом, — это посланец свыше, нагруженный дарами небес.

Денис Финч-Хаттон, возвращаясь из своих длительных экспедиций, сгорал от желания поговорить, а я, сидя на ферме, мучилась аналогичным желанием, так что мы с ним засиживались за обеденным столом до утра, перебирая все мыслимые темы, изобретая сюжеты и от души смеясь.

Белые, прожившие долгое время нос к носу с чернокожими, приобретают привычку говорить то, что думают, ибо у них нет причин и возможностей скрытничать, и снова встречаясь с собратьями по расе, они этой привычке не изменяют. Нам нравилось воображать, что дикое племя маасаи взирает издалека на горящие в ночи огни моего дома, как на яркие звезды, ничем не отличаясь от крестьян Умбрии, испытывавших священный трепет перед обителью святого Франциска и святой Клары, увлекавшихся теологическими дебатами.

Главными мероприятиями на ферме были нгома — большие африканские пляски. По случаю этих плясок у нас собиралось от полутора до двух тысяч гостей. Сам мой дом мог предложить им только самые скромные развлечения. Старым лысым матерям танцующих моранов и ндито — девушкам — мы раздавали нюхательный табак, а детям (если они присутствовали на танцах) — сахар, который Каманте разносил в большой деревянной ложке; иногда я испрашивала у властей разрешение, чтобы мои арендаторы могли приготовить тембу — валящее с ног зелье из сахарного тростника. Однако герои представления, неутомимые молодые танцоры, которым празднество было обязано всем своим блеском, не были подвержены чужестранному влиянию: им было довольно их внутреннего огня. От внешнего мира им требовалось одно: ровная площадка, чтобы танцевать.