Берег дна

Мотя во всю эту херомантию не верил, будучи практиком до мозга костей, а вот баба Ната, она же Банкирша, была помешана на всей этой ерунде. Она даже устроила в своей штаб-квартире оккультную комнату, обвешала ее всевозможными висюльками непонятного назначения, исписала стены знаками, должными вызывать священный трепет у посетителей, установила на низком столике стеклянный шар с подсветкой и гадала всем желающим. Небесплатно, конечно же. Гадание вкупе с составлением личных гороскопов приносило Банкирше помимо основного существенный дополнительный доход.

Надеяться на то, что фанатики по щучьему велению образумятся и, построившись в две шеренги, уйдут, чеканя шаг, в сторону саркофага Четвертого энергоблока, не приходилось. Вступать с ними в перестрелку и обнаруживать себя тоже не имело смысла. Оставался единственный вариант, подленький, но алягер, понимаешь, как алягер, и пусть никто не уйдет обиженным.

Для реализации своего плана Моте пришлось отступить от места схватки по дороге вверх, ведущей зигзагом на холм, и выйти на склон прямо над туннелем. Теперь важно правильно рассчитать место и действовать максимально быстро и четко. Единственным неприятным моментом было то, что могли пострадать и те, что спрятались в туннеле. Слуха они точно лишатся на несколько часов, но хоть живы останутся, если все пройдет как задумано. А задумал Мотя каверзу со светозвуковой гранатой. Не подозревающие о присутствии Моти «монолитовцы» сейчас во все свои двадцать четыре глаза пялятся в сторону засевших за армейским грузовиком сталкеров, и ярчайшая вспышка в нужном месте надолго выведет их из строя.

Укрепив винтовку за спиной, чтобы не мешалась в руках, Мотя достал из набедренной кобуры пистолет, снял гранату с пояса и несколько секунд примерялся к броску — если промахнется, другого шанса у него не будет. Подняв ПНВ, он швырнул снаряд вниз и сильно зажмурился, одновременно закрыв ладонями уши, чтобы не оглохнуть.

Звук взрыва Мотя не то чтобы услышал, он телом ощутил звуковую волну, а свет был настолько ярким, что просочился даже сквозь плотно закрытые веки. Не мешкая ни секунды, сталкер съехал на пятой точке вниз к кирпичной кладке арки туннеля, свалился с нее на кабину грузовика, попытался перекатиться на капот, но промахнулся и вместо эффектного кувырка, ударившись копчиком о крыло автомобиля, шлепнулся плашмя на землю. В общем и целом этот рискованный акробатический этюд прошел достаточно успешно, пострадала только Мотина гордость, да и та слегка, учитывая отсутствие свидетелей этого неуклюжего падения.

Мгновенно вскочив на ноги, Мотя кинулся на звук отборного трехэтажного мата, несущегося откуда-то из-за кузова грузовика, справедливо рассудив, что именно там и следует искать оборонявшихся сталкеров. Этот голос он узнал бы из миллиона! Сюр, засланец, только он умел сочинять настолько сложные смысловые конструкции, состоящие сплошь из одной лишь брани. Как же счастлив был Мотя слышать это богохульство, проливавшееся целительным бальзамом на его душевную рану!

11

В пространстве между стеной туннеля и тушей автомобиля Мотя нашел Сюра и Боцмана, Транца с ними не было. Сюр сидел на корточках и яростно тер глаза, матерясь так изысканно и витиевато, что Мотя невольно заслушался. Ему бы вирши сочинять да в авторской колонке в «Огоньке» их размещать. Боцман выглядел получше, похоже, он оказался под прикрытием грузовика и свет его не достал. Во всяком случае, он мог видеть и сейчас стоял, засунув оба мизинца в уши, и ошалело глазел на Мотю. Ни слова не говоря, сталкер помог Сюру подняться с земли, подставил ему плечо и, указав Боцману стволом пистолета на рюкзак, кивнул — сматываемся, мол. И потащил грузного Сюра из туннеля так быстро, как только мог, мимо корчащихся «монолитовцев», вниз по склону, под мост и бегом вдоль берега прочь. Боцман с двумя увесистыми рюкзаками за спиной и постоянно соскальзывающими с плеч автоматами не отставал и бежал след в след, не забывая при этом контролировать ситуацию позади. Так в темпе и доскакали галопом до пещерки, в которой скрывались Маша с Димой, осталось только подняться по склону.

Все это время Маша неустанно читала стихи и пела. Мотя, пока ходил на выручку, успел познакомиться с творчеством Бродского и Бодлера, Ахматовой и Есенина, а также послушать кое-что из песен Сургановой и, что его сильно удивило, Башлачева.

Как ходил Ванюша бережком вдоль синей речки,

Как водил Ванюша солнышко на золотой уздечке.

Душа гуляла, душа летела.

Душа гуляла в рубашке белой

Да в чистом поле все прямо-прямо,

И колокольчик был выше храма.

Это была если не самая любимая песня Моти, то в личном хит-параде она гарантированно занимала свое место в десятке. В часы тяжелых приступов хандры, когда он запирался в своей берлоге и неделями топил в водке тоску, ненавидя Зону за то, что она ломала судьбы, ненавидя людей за то, что ломались, ненавидя себя за то, что так и не смог себя переломить, он ставил winamp на кольцевое воспроизведение и крутил «Ванюшу» сутками. Только тем и спасался, клин клином, что называется. А исполненная детским голоском эта песня производила неизгладимое впечатление.

Включив микрофон в гарнитуре, Мотя сообщил Маше о своем приближении, чтоб юный Рембо не пальнул ненароком, когда троица сталкеров, как стадо псевдокабанов, ввалится в схрон сквозь заросли полыни.

Вы когда-нибудь видели, как в «горбатый» «запорожец» набивается десять человек? Ах да, откуда, вы и «горбатого», поди, не видали вживую, только на картинке. Представьте себе «Газель» в утренний час пик, везущую из спального гетто народ на службу. Представили? А теперь мысленно попробуйте в нее запихнуть еще несколько пассажиров. Вот примерно так же утрамбовывались сталкеры, с кряхтением да с матерком, проявляя чудеса гибкости и нарушая основной закон физики, гласящий — нельзя впихнуть невпихуемое. Мотя втиснулся последним, подхватил свой пыльник и завесил им вход, подвесив за специально пришитые плечевые петли на вбитых в свод ножах.

— А где Транец? — первое, что спросила Маша, когда он закончил маскировку и сел.

Мотя обменялся взглядами сначала с Боцманом, потом с Сюром и молча достал флягу. Все было понятно и без слов. Маша отчаянно пыталась заглянуть в глаза каждому из сталкеров, найти хотя бы намек на то, что ее догадка — неправда, что этот коренастый невысокий весельчак, похожий на филина, просто отстал и вот сейчас откинется импровизированный полог и покажется счастливая усатая физиономия Транца. Но сталкеры виновато отводили взгляд, по очереди прикладываясь к фляге. Не в силах больше сдерживаться, Маша тихонько заскулила, из глаз ее брызнули слезы обиды. Обиды на Мотю, на Сюра, на Боцмана, на пропавшего папу, на бандитов и военных, ученых и сталкеров, на весь этот неправильный и несправедливый мир, а главное — обиды на дуру себя, полезшую в эту проклятую Зону и потащившую за собой ни в чем неповинных людей, подвергая их смертельной опасности.

Зона оказалась совсем не аттракционом и романтики в ней было не больше, чем в учебнике по химии, которую Маша ненавидела всеми фибрами души. Тут, внутри Периметра из бетона и «колючки», не было благородных шерифов и робингудов, айвенги не спешили на помощь, а Дон Кихот торговал картами с тайниками погибших бродяг. Жестокая реальность ворвалась в Машин мир, представление о котором она складывала по книгам и фильмам, по компьютерным играм и интернетовским форумам, безжалостная реальность со всего размаху, щедро, врезала Маше обухом по голове. Ее идеальный мир рухнул, оставив после себя только мусор — обломки хрустальных замков, скелеты принцев и их белых коней, прах принцесс в разбитых стеклянных гробах, которые никогда уже не проснутся, потому что никто не захочет целовать голый череп. Обида за разбитый мир и смертельная усталость сейчас выплескивались вместе со слезами.