Малознакомый Ленин

В переводе на другой язык это означает: бросьте говорить глупенькие речи о храбрости. Мудрость вождя революции и государства заключается в том, что, не поддаваясь рефлексам, он должен уметь уходить «подобру-поздорову» из опасности…

Если бы заснять фильм из повседневной жизни эмигранта Ленина в пределах его, только что отмеченных правил, привычек, склонностей, — получилась бы картина трудолюбивого, уравновешенного, очень хитрого, осторожного, без большого мужества, трезвейшего, без малейших эксцессов мелкого буржуа.

Когда он стал у власти, многие художники, рисуя его портрет, пытались в нем передать, отжать, наиболее бросавшиеся им в глаза психологические черты Ленина. И замечательно, что во всех рисунках и портретах 1920–1921 годов Малявина, Пархоменко, Бродского, Чехонина, Альтмана, — это была эпоха начинавшегося нэпа, — Ленин представляется именно таким, то есть уравновешенным, трезвейшим, пунктуальным, взвешивающим, спокойным, рассудочным человеком.

Однако это только одна половина Ленина. А вот если бы параллельно с первым, «немым» фильмом, заснять другой, с записью звуковой, передающей то, что проповедует Ленин, то, что чистенько, аккуратно он заносит на бумагу (без писания, сводящегося к наставлениям, команде, приказам, директивам — он не мог бы жить), предстанет феномен, бьющий своей противоречивостью. Этот трезвый, расчетливый, осторожный, уравновешенный мелкий буржуа — далек от уравновешенности. Он считает себя носителем абсолютной истины, он беспощаден, он хилиаст. Он способен доводить свои увлечения до ража, от одного ража переходить к другому, загораться испепеляющей его самого страстью, заражаться слепой ненавистью, заряжаться таким динамитом, что от взрыва его в октябре 1917 года будут сдвинуты с места все оси мира. Две души, два строя психики, два человека — в одной и той же фигуре. Как Фауст Гете он мог бы сказать о себе:

Zwei Seelen wohnen, achl in meiner Brust.

Die eine will sich von der andern trennen.

Возвращаясь из эмиграции и подъезжая 16 апреля 1917 года к Петрограду, Ленин, волнуясь, спрашивал: «Арестуют ли нас по приезде?» Это — одна ипостась Ленина.

Двадцать минут спустя, после торжественного его приема на вокзале представителями Совета рабочих и солдатских депутатов, Ленин несся на броневике через весь Петроград к дворцу Кшесинской, ставшего помещением Центрального Комитета большевиков, бросая встречным толпам: «Да здравствует мировая социалистическая революция!» Это — другая ипостась Ленина.

От одной души пойдет нэп и завещание Ленина — «надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительно быстрому движению вперед»[24] От другой — Октябрьская революция и хилиастические видения кровавой мировой коммунистической революции. По-видимому, вторую ипостась и пытались запечатлеть художник Гринман (в 1922 году), скульптор Н. Аронсон (в Париже, в 1925 году), скульптор Королев (в 1924 году), последний — лучше других. У Гринмана — Ленин слишком уж «красив», а у Аронсона желание подчеркнуть волю, суровость и мудрость Ленина зашло так далеко, что в результате появилась символическая и стилизованная фигура, а не Ленин.

Благополучие Ленина в годы первой революции

В первый период эмиграции и до 1905 года из бюджета Ленина полностью выпадает гонорар от легальных русских изданий. Он ничего в них не пишет. К нему поступает лишь то, что должна за книгу «Развитие капитализма в России» издательница Водовозова. О получении от нее гонорара упоминается в некоторых письмах Ленина из Мюнхена в 1901 году. «От своей издательницы я получил на днях 250 р., так что и с финансовой стороны теперь дела недурны» (письмо от 7 июня). «Моя издательница прислала мне кое-что и я надеюсь обойтись этим еще довольно долго…» (письмо от 21 сентября).

Как и три остальных редактора «Искры» (Плеханов, Мартов, Засулич), Ленин получал в это время жалованье от партии.[25] Получал ли он в то время денежную помощь от матери? Вот письмо к матери из Мюнхена 19 сентября 1900 года: «Белья и денег у меня достаточно, дорогая мамочка, так что ни того, ни другого посылать пока не надо; надеюсь, что не скоро придется писать об этом, — а когда понадобится, я постараюсь рассчитать заранее».

Посылка белья производилась матерью в течение нескольких лет; находя, что некоторые вещи удобнее покупать за границей, Ленин затем от этих посылок отказался. В сентябре 1900 года (это дата цитированного письма), он только два месяца за границей и, естественно, взятого им с собой белья для него «достаточно». По той же причине ему «пока» достаточно денег. Но слова, что посылать денег «пока» не надо, а когда они понадобятся, он постарается «рассчитать заранее», ясно свидетельствуют, что между матерью и им существует на этот счет соглашение. Другими словами, отправляясь за границу, Ленин твердо знал, что это не прыжок в неизвестность: пока у матери есть деньги, он без средств не останется. Его бюджет, следовательно, слагается в это время из партийного жалованья и того, что посылала мать. Определить по письмам сколько и когда она — посылала — нет возможности. Писем за 1901–1904 годы сохранилось или напечатано ничтожное число. Он и тогда родным писал аккуратно, не менее чем письмо в неделю, то есть 52 письма в год, — в сборнике же мы находим за 1901 год лишь 18 писем, за 1902 год — 9, за 1903 год — всего 3, за 1904 год — 6. О деньгах упоминается в письме от 1 июля 1901 года. Это благодарность брату Дмитрию за перевод 75 рублей, вырученных, «должно быть, за продажу моего ружья». В другом письме (21 сентября) Ленин шлет матери благодарность за присланные ему 35 рублей. Их «мы наконец получили после долгой проволочки, происшедшей случайно по вине одного приятеля». Из этого брошенного вскользь Лениным видно, что по разным соображениям мать переводила Ленину не только обычным путем, открыто, через банк, а пользовалась и разными другими оказиями. На одной такой оказии и необходимо остановиться.

Ленин выехал за границу не один. Еще раньше его (в апреле 1900 года) выехал туда Потресов, имевший беседы с немецкими социал-демократами и благодаря их указаниям нашедший техническую возможность наладить в Германии издание газеты «Искра». Сделав свое дело, Потресов уехал на время в Россию (Ленин остался в Мюнхене) и возвратился через несколько месяцев, в конце 1900 года или начале 1901 года. И тут, при встрече его с Лениным, произошло маленькое, быстро рассеявшееся недоразумение следующего рода. Первые взносы для издания «Искры» были сделаны Калмыковой, давшей 2000 рублей, Потресовым, внесшим такую же сумму, и Жуковским, знакомым Потресова, пожертвовавшим 1000 рублей. Ленин, со своей стороны, обещал, что его знакомый, некий «волжский капиталист», фамилию он не называл (мы знаем теперь, что он имел в виду Ерамасова), тоже сделает взнос в фонд для «Искры». Перед отъездом за границу Потресов получил из Москвы для передачи Ленину 500 рублей и был убежден, что это и есть первый взнос «волжского капиталиста». Ему показалось несколько странным, что при разговоре о субсидировании «Искры» Ленин не упоминает о переданных ему деньгах, и он на это намекнул. «Вы заблуждаетесь — разъяснил Ленин — относительно назначения и происхождения этих 500 рублей. Это совсем не те деньги, о которых вы думаете, они посланы лично мне матерью».

Так совершенно случайно стало известно, что в конце 1900 года или начале 1901 года Ленин получил от матери изрядную сумму — около 1100 немецких марок, которая, вместе с жалованьем редактора «Искры», надолго обеспечивала ему в Мюнхене неплохую жизнь, «Мы устроились здесь совсем хорошо своей квартирой… Обзаведение мы себе купили из подержанных вещей недорого, с хозяйством Елизавета Васильевна и Надя справляются сами без особого труда» (письмо от 7 июля 1901 года).