Дожить до вчера. Рейд «попаданцев»

— А почему мы узнаем об этом только спустя пять дней? — возмущенно спросил Зейдман. — Если бы штаб Люфтваффе получил эту информацию немедленно, то самолеты противника были бы перехвачены.

— Господин оберст, — спокойно ответил контрразведчик, — радиограмма была очень короткой, и на нее просто не обратили внимания. Не думаете же вы, что на всех станциях функабвера сидят люди, в совершенстве владеющие русским? Безусловно, это было бы великолепно, не скрою, но будем реалистами, господа. Один из постов контроля эфира записал ее, и она поступила на дешифровку и перевод обычным порядком.

— А как же режим усиленного патрулирования? — не унимался летчик. — На каждом посту мою машину останавливали!

— Вы ведь из Минска ехали, господин оберст? А он как раз и находится в зоне с чрезвычайным режимом. А Бобруйск, из окрестностей которого русские выходили в эфир, и уж тем более Могилев этой «милости» лишены.

— То есть вы, оберст-лейтенант, полагаете, что столь неприятный для нас налет — дело рук русской разведгруппы? — Фон Клюге задумчиво покрутил между пальцами карандаш.

— Так точно, господин фельдмаршал!

— Как вы считаете, господа, не следует ли целиком переложить охрану тыловых районов на плечи полиции вместе со Службой Безопасности и использовать высвободившийся личный состав для борьбы с диверсантами непосредственно в прифронтовой полосе? Заодно это поможет решить проблему «ночных воров», как мне кажется. Оберст-лейтенант, какие силы заняты сейчас поисками этой разведгруппы?

— Насколько мне известно, задействованы две роты из маршевых пополнений. Но в том районе очень «тяжелая» местность, и, на мой взгляд, силы совершенно недостаточны.

— Фон Тресков, — обратился Клюге к офицеру-генштабисту, — проработайте варианты и найдите для решения этой проблемы пару батальонов. Мы не можем позволить себе нести подобные потери в глубоком тылу!

Лондон, Кинг Чарльз стрит, Вестминтер. Соединенное Королевство. 21 августа 1941 года.

12:04.

Окна кабинета выходили на Сент-Джеймский парк, и потому многоголосый шум Уайтхолла сюда практически не долетал.

— Как, по-вашему, Уитфред, почему русские до сих пор не признали свое участие в «деле Гиммлера»? — Человек, задавший вопрос, словно сошел с портрета Викторианской эпохи. Величие «Империи, над которой никогда не заходит солнце», буквально сквозило в его облике. Даже костюм, сшитый у одного из самых уважаемых портных Лондона, записаться на примерку к которому без обязательной и документально подтвержденной приставки «сэр»[36] перед именем было просто невозможно, больше походил на сюртук, нежели на современные одеяния.

— Пока я не могу определить причину этого, сэр. — Отвечавший отлично помнил, что его собеседник не переносит, когда его подчиненные отвечают «не знаю». — Возможно множество вариантов, начиная от сломанной рации у агентов, не успевших, таким образом, сообщить своему руководству, и заканчивая скрытыми политическими мотивами Сталина.

— И какие же, по вашему мнению, мотивы могут заставить его скрывать информацию о таком, как мне ни неприятно это признать, выдающемся успехе русских? Лучшего повода для пропагандистских выступлений придумать сложно.

— Мне кажется, что единственный способ выяснить это — провести разведку по дипломатическим каналам. Несколько намеков там, пара вопросов тут — по реакции большевиков уже можно будет делать выводы.

— А что вы думаете, если мы задействуем поляков на месте — это же их бывшая территория? Пускай отрабатывают те средства, что мы тратим на них.

— Простите, сэр, но эта территория не была польской. По крайней мере, в течение пары последних столетий. А с учетом того, что красные весьма серьезно подошли два года назад к выявлению польской агентуры, рассчитывать на наличие хоть сколько-нибудь серьезных источников у Союза вооруженной борьбы[37] не стоит. Что бы там генерал Сикорский нам ни рассказывал!

— У меня нет ни времени, ни желания вдаваться во все эти мелочи, Уитфред! — брюзгливо ответил начальник департамента. — Если у нас есть там агентура — задействуйте! Нет ее — создайте и, опять же, задействуйте!

— Могу ли я использовать контакты в Германии, сэр?

— В Германии? Нет! В конце концов, нам нужно выяснить реакцию русских, а не немцев.

— Я понял, сэр. Если вам интересно, сэр, позавчера состоялись похороны Гиммлера.

— Да, я знаю, Уитфред. В орденском замке этого гуннского ордена, не так ли?

— Совершенно верно, сэр. В Вевельсбурге.[38] Гитлер выступил там с очередной речью. Вы не поверите, сэр, но этот бесноватый говорил больше полутора часов!

— Чем больше он говорил, тем меньше делал. Надеюсь, что его проклятия были по большей части направлены на Восток?

— Вполне возможно, что и так, сэр. Стенограмма речи есть у нашего агента, но передача ее нам сопряжена с некоторыми трудностями.

— Это, в отличие от того вопроса, что мы с вами обсуждали только что, может подождать, Уитфред! Через три дня я хочу получить от вас полный доклад о реакции русских! Все, не смею вас больше задерживать!

Глава 7

Кожевеннику

Дядю очень интересуют песни, которые поют родственники. Дедушка хочет знать, как проходит подготовка к торжествам. Понравились ли вам подарки?

Андрей

Совхоз Старо-Борисов, Борисовский район Минской области, БССР.

22 августа 1941 года, 3:18.

Давно сержант Нечаев не испытывал такого дискомфорта, пожалуй, с тех времен, как головной дозор их отряда окруженцев наткнулся на двух непонятных гражданских в Налибокской пуще. С тех пор он, старший сержант пограничных войск, ощущал какое-то необъяснимое спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Может, оттого, что, наконец, встретились им тогда не такие же бедолаги-окруженцы, единственной целью которых было дойти до своих, а то и просто спрятаться, убежать от страшной несуразицы так неудачно для страны начавшейся войны, а стойкие и злые бойцы, девизом которых, казалось, был лозунг: «Больше врагов придет — больше набьем!»

Нет, не казались они Андрею Нечаеву бесшабашными придурками, вроде отчаянных махновских конников, известных ему по рассказам отца, которому довелось вдоволь покуролесить в окрестностях Гуляйполя в Гражданскую. Больше напоминали они пограничнику снаряды тяжелых гаубиц, что идут к своей цели, невзирая ни на какие внешние обстоятельства. Вокруг может моросить октябрьский дождь или жарить июльское солнце, бушевать ураган или валить снег, но снаряд, если он, конечно, правильно нацелен, обязательно долетит до врага, а долетев, выплеснет всю свою внутреннюю ярость, спрессованную в десятках килограммов тротила.

Иногда Андрею казалось, что члены спецгруппы воспринимают войну как увлекательную, хоть и смертельно опасную, игру. Что, впрочем, не мешало им заботиться о своих подопечных со всем прилежанием. Сам сержант не мог вспомнить ни одной операции, на которую их отпустили бы без подробного инструктажа. Но и импровизации чекисты не чурались. Имея за плечами восемь лет, говоря по-старорежимному, «беспорочной службы», Нечаев тем не менее долго не мог привыкнуть к этой странной смеси тщательного планирования и исполнительской инициативы. В этом состоянии он пребывал до тех пор, пока, наконец, не понял — эти люди не только и не столько командовали ими, сколько пытались научить, поделиться всем, что знали и умели сами.

Когда он водил своих ребят в «тир», как прозвали в партизанском отряде снайперские засады на шоссе у Налибок, то в полной мере осознал, насколько эффективен такой подход — выдрессировать базовые навыки до максимально возможного автоматизма, а затем позволить подчиненным действовать, применяясь к местным условиям.