Белые тени

Одновременно высадился десант в Новороссийске и на Таманском полуострове.

27 августа, в канун успения, полк Кучерова к трем часам дня подошел к утопавшей в садах станице Марьяновской. Разведка сообщила, что небольшая красноармейская часть отступила в сторону Брюховецкой. Часа два на задах станицы и за речкой еще постреливали, но кое-где уже вывесили флаги — трехцветные и «жовтоблакитные» — над плетнями и заборами стали появляться, несмотря на окрики старших, головы любопытных мальчишек, а еще через полчаса на улицы высыпал народ. К станичному правлению, где расположился штаб полка, степенно зашагала жиденькая делегация с хлебом и солью. Потом во все концы станицы поскакали нарочные с приказом собраться казакам и иногородним после вечерни на круг.

Первыми пришли старики, за ними на майдан потянулись старухи, вдовые казачки и несколько молодок с озорными глазами, явилось и около сотни казаков среднего возраста, из которых добрая половина — инвалиды. Девушки попрятались, чтобы «белое воинство», чего доброго, не потащило бы их на ночь глядючи под заборы, а парней в станице почти не было, они воевали — кто на той, кто на другой стороне.

Молча выслушали приказ правителя и господ атаманов, безмолвно встретили предложение вступить в армию всем, кто способен держать оружие, и разошлись, не задав ни одного вопроса, по домам, тихо переговариваясь друг с другом.

Кучеров долго стоял на крыльце станичного правления, любуясь закатом, сначала густо-бордовым, потом совсем алым и, наконец, нежно-розовым с теплыми сиреневыми оттенками. И только когда все кругом полиняло, посерело, поблекла степь и в окнах загорелись огни, он повернулся к стоящим позади войсковому старшине Котельникову и адъютанту есаулу Горелову и сказал:

— Ну что ж, господа, пойдемте ужинать. Утро вечера мудреней, завтра подумаем о передислокации полка. Свяжитесь с нашим соседом, полковником Колковым. В станице задержимся. Можете объявить об этом казакам и офицерам.

На ночь вокруг станицы, которая казалась вымершей, выставили усиленные караулы и послали в поле дозоры. Часов в десять вечера, нагоняя тучи, с северо-востока подул зимняк. Стало темно. В небе, поначалу синем и голубом, кое-где сверкали еще августовские звезды, но их становилось все меньше, и было видно, как они одна за другой тонут в серой, беспросветной мгле.

«Иван, наверно, уже у Блаудиса», — думал Кучеров, сидя у открытого окна гостиной бывшего станичного атамана. Самого атамана расстреляли, дом реквизировали под комбед. От наспех помытого пола и обшарпанных стен пахло махрой и чем-то прокислым.

Несмотря на приказ Врангеля, Кучеров по-своему разработал план операции — встречи с резидентом Блаудисом. По его заданию вахмистр Иван Попов должен был отправиться в логово Блаудиса загодя с тем, чтобы помешать возможному свиданию с кем-либо из прибывших с полком осваговцев и бесшумно захватить его живьем, не потревожив резидента, а также находиться для страховки поблизости во время встречи Кучерова с резидентом и, наконец, проследить за тем, чтобы латыш покинул в ту же ночь дом и станицу. В обязанность вахмистра входило и сжечь этот дом, а в случае невыполнения резидентом приказа бесшумно его ликвидировать.

Около часа ночи, пройдя мимо сонного часового, Кучеров, легко перемахнув через плетень, оказался в соседском дворе, потом на улице. Нервы его были напряжены. Он крался по-кошачьи в темноте мимо подворотен, плетней и заборов, чтобы не поднять за собой собачьего лая. Крался уверенно. Дорогу он изучил днем, неторопливо проехав с господами офицерами по станице.

Вот и нужный поворот на поперечную, спускавшуюся к реке улицу. Кучеров остановился у толстого разлапистого тополя, прислонился к стволу и замер. И так простоял долго, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к малейшим шумам. Где-то далеко за Кубанью, наверно, в Афипсипских хуторах застрочил пулемет и умолк, снова напряженная тишина, и вдруг в соседнем дворе запел петух. Кучеров вздрогнул и, улыбнувшись, подумал: «Первые петухи, что-то у них часы опаздывают». За первым петухом заголосил второй, ему отозвался третий, потом тявкнула собака, и все стало на свои места, напряжение спало.

Постояв еще несколько секунд, Кучеров зашагал по переулку вниз, вдоль выстроившихся в шеренгу великанов тополей. Здесь было еще темней. Под ногами вдруг зашуршали листья, их навалило много, даже среди улицы, хотя она была шириной шагов в сорок. «Вот они под ногами, опавшие листья!» — подумал он с непонятной тоской в сердце.

Подойдя наконец к калитке, он кашлянул, нащупал ручку колокольца, убедился, что к ней привязана нитка, и, оборвав ее, дернул четыре раза за ручку.

В доме, видимо, ждали гостей, потому что вскоре хлопнула дверь и кто-то, тяжело ступая, подошел к калитке и спросил, какого черта кому надо трезвонить в глухую ночь.

После пароля калитка отворилась, и высокий грузный человек, засовывая за пояс маузер, пробубнил как из бочки:

— Пожальте, а я сакрою калитка.

Кучеров окинул взглядом двор, небольшой дом среди купы деревьев с еще не облетевшей листвой, крытый очеретом хлев, огородец с кустами смородины или малины, соединявшийся с фруктовым садом, заросшим и густым, который выходил на зады к речке, здесь уже довольно глубокому и широкому притоку Кубани. Справа, шагах в ста белела тыльная стена соседского дома, спаянная с глухим высоким забором, заросшим ежевикой. Слева чернел пустырь и небольшой выгон, обрывавшийся у высокой речной кручи. Место было глухое. «И хорошо и плохо, — подумал Кучеров, — легко можно уйти, но и подобраться незамеченным нетрудно. Странно, что он не держит собаки. Где-то здесь прячется Иван, наверно, в кустах у дома».

Войдя с заднего крыльца, он внимательно оглядел убогую обстановку, остановил взгляд на большом шкафу, вделанном наполовину в стену, поднял глаза на закопченный бревенчатый накат, потом заглянул в крошечную прихожую и, повернувшись к хозяину, который запирал в это время дверь на засов, сказал:

— Ну-с, Петр Гаврилович, рассказывайте, — и небрежно опустился на расшатанный стул.

— Нет нишево карошего, — угрюмо уставившись на гостя, прорычал Блаудис и задернул окно тяжелой портьерой. — Люди ошинь боятся. Пять шеловек зовсем отказались работайть. Нет деньги настоящи, колокольчики нишиво не стоят и софетские нишиво не стоят. Зо ес ист! — Он нагнулся к столу и выкрутил фитиль керосиновой лампы. В глазах его была настороженность. Потом встал, подошел к шкафу, отворил дверцу, отодвинул висевшее платье, покопался у задней его стенки, вытащил из открывшегося тайника толстый конверт и буркнул: — Тут всио!

Кучерову не понравились бегающие глаза, дрожащие руки и явно подчеркнутый акцент латыша и это его уже совсем немецкое «Зо ес ист».

Приняв из рук великана конверт, он повертел его в руках, извлек содержимое и начал просматривать. Это были списки, верней, характеристики агентов Блаудиса. Вызывали подозрение спешка, при которой списки составлялись или были переписаны, и свежесть чернил. «Черт с ним и с его липой», — подумал Кучеров, сунул конверт в карман и передал распоряжение центра: «Изолировать Рейса, самим уйти в консервацию — диверсий не производить, шпионажа не вести».

— И еще, — продолжал он, поднимаясь, — сегодня же вам придется отсюда уехать в Екатеринодар вот по этому адресу, — он протянул ему записку. — Там вы поселитесь под именем Криш Янович Ласкус. В соответствии с этим изменится и пароль. Вот документы: паспорт, метрика... разберетесь сами. Все ясно?

— Ясно. Четыре звонка или удара в дверь: «Кто там?» — «Криш Янович, я от синка вашего, Яна Кришевича!» — «А сами кто будете?» — «Товарищ его Лука». Но я не моку сегодня уехайть. У меня мноко...

— Вы уедете еще до рассвета. Оставаться вам слишком опасно. Мы хотим, чтобы вы жили. Теперь насчет денег. «Колокольчики» не звонят, фунты решили не давать, а вот это получайте. — Он вытащил из кармана мешочек с золотом и бросил его на стол. — Пишите расписку на сто червонцев и подпишитесь своей старой кличкой и новой фамилией.