«Номер один»

— Я не верю, что молодежь глупа, — продолжил принц. — Также я не верю, что они поверхностные, помешанные на себе люди, которые интересуются только славой и модой. Они — самая суть этой страны, и их нужно воспринимать всерьез. Я с нетерпением жду знакомства и бесед с максимально возможным количеством конкурсантов. Я уверен, что смогу научиться у них чему-то, и также надеюсь, что, возможно, они чему-то научатся у меня. Я думаю, что большинство из них не задумывается о возможности выбора органических продуктов во время составления списка покупок, и вряд ли многие из них осознают чрезвычайно срочную необходимость сохранять наши исторические здания и учитывать количество жителей при планировании городов. Возможно, они даже не знают о целительной силе травяных настоев или о том, что во многих наших трущобах у молодых чернокожих юношей столько же шансов оказаться в тюрьме, как и найти себе работу. Этим я могу поделиться с ними, а они, в свою очередь, смогут поделиться своим знанием и опытом со мной. В заключение, я должен сказать, что осознаю тот факт, что это шоу развлекательное, и ничего против этого не имею. Конечно, я наследник престола, но к тому же я обожаю повеселиться и с нетерпением жду того, чтобы, как говорят, потрясти окороками и оторваться по полной.

— Все было великолепно! — крикнула Эмма. — Спасибо, это было гениально.

Она поняла, что он говорил серьезно. Он искренне верил в то, что говорил, а также в то, что значительная часть его трех- или четырехминутной речи войдет в программу. Как он мог быть таким глупцом? Эмма точно знала, какая часть его тщательно подготовленного заявления переживет монтаж. Последнее предложение: «Конечно, я наследник престола, но к тому же я обожаю повеселиться и с нетерпением жду того, чтобы, как это говорят, потрясти окороками и оторваться по полной».

Лучшего сюжета просто не бывает. Эмма достаточно знала Кельвина и не сомневалась, что в последующие недели зрители будут наблюдать за тем, как принц Уэльский произносит эту нелепую фразу много, много раз. На самом деле ей казалось, что, возможно, она ляжет в основу роликов, предвосхищающих следующий сезон.

Гнев

Эмма вернула принца на место, чувствуя себя гнусной и подлой, и настроение у нее не улучшилось, когда появилась Челси с новостью, что группа «Гнев» уже готова к съемкам.

— С чего начнем? — спросила Челси. — С «липучек», «выскочек» или «сморчков»?

Эмма тяжело вздохнула и снова нащупала в кармане спасительную пачку сигарет. Работа с группой «Гнев», как у них это называлось, была трудной и эмоционально изматывающей.

— Я ненавижу это делать, — сказала Эмма.

— Лучшие кадры, — ответила Челси. — Нужно рассматривать их как дичь. К тому же это то, чего они хотят. Они пришли сюда, чтобы попасть в эфир. Жалеть нужно тех, кого мы не выбрали.

— Они пришли сюда, чтобы петь, — ответила Эмма. — А группа «Гнев» не поет.

— Они пришли, чтобы попасть в эфир, и те, кого мы выбрали, в него попадут.

Группа «Гнев» действительно была последней возможностью для отвергнутых участников показаться перед всей нацией. Здесь показывали забавных персонажей, однодневок, при их помощи сооружался каркас шоу. Все, показавшие настоящий талант «липучки», «выскочки» или «сморчка» (или даже певца), были уже отобраны для прослушивания и отправлены к предварительно набранной группе, которую наметили для более детальной эксплуатации перед тремя судьями.

— У меня есть минутка, чтоб покурить? — спросила Эмма.

— Я могу сделать это сама, если хочешь, — ответила Челси.

Эмма на это не купилась. Возможно, ее работа все сильнее выматывала ее, но это по-прежнему была ее работа, она была старшим отборщиком, а Челси — новичком.

— Нет, давай начинать.

Отбор группы «Гнев» был трудной работой. Было нелегко отобрать самых низкорослых, толстых, уродливых людей в толпе и убедить их, что они действительно хотят объявить миру, что Кельвин Симмс упустил свою возможность обнаружить в них нового Робби Уильямса. Однако именно в этом и заключался классический отбор группы «Гнев». Сотрудники отлавливали растущее число отвергнутых кандидатов, выискивая личностей, которые не только выглядели наиболее жалко, но к тому же были способны выдать пару забавных предложений, которые выставят их ненормальными и глупыми. Этих избранных вели в «Комнату гнева» и уговаривали выставить себя идиотами.

Важным моментом в этом деле было заручиться доверием жертвы. Сотрудник по отбору группы «Гнев» должен был моментально установить эмоциональную связь с добычей, убедить несчастных в том, что чувствует их боль и сопереживает их ярости. Возможно, именно эту часть работы так ненавидела Эмма и так любила Челси, видевшая в этом забавную игру, вызов и уже весьма в ней преуспевшая. Челси испытывала настоящее наслаждение, убеждая женщин-лилипутов среднего возраста, что им стоит заявить, что они — этакая смесь между Джордан и Николь Кидман. Она сновала между отвергнутыми, быстро оценивала их потенциал, а затем наносила удар.

— Что ты чувствуешь сейчас, детка?;— спрашивала Челси, обнимая жертву за плечи. — Ты чувствуешь себя опустошенной? Злой? Использованной? Спорю, так оно и есть, детка, я права? И я не удивлена, я слушала под дверью, и мне показалось, что ты пела просто гениально. Я поверить не могу, что тебя вышвырнули, настолько ты лучше остальных. Почему бы тебе не пройти со мной в «Комнату гнева», где ты сможешь сказать Кельвину Симмсу все, что думаешь о его вонючем шоу?

Тот, кто ругался и сетовал на то, что его таланта не увидели, попадал в группу «выскочек», тот, кто плакал, взывал к Богу и говорил о том, как много он работал, зачислялся в «липучки», а старые, глупые, уродливые, физически и умственно отсталые составляли группу «сморчков».

Эмма и Челси отправились к «Комнате гнева».

— Давай сначала покончим с «липучками», — вздохнула Эмма. — Я всегда чувствую себя такой подлой.

Итак, они с Челси заняли комнату, в которую к ним по одному заводили «липучек».

— Ничего не получилось, верно? — сочувственно вздыхала Эмма.

— Мечта разбита, — шептала Челси. — Ты отправишься домой ни с чем.

— Как ты себя чувствуешь? — ворковала Эмма. — Должно быть, ты расстроена, должно быть, ты хочешь лечь и расплакаться.

— Почему бы тебе не сказать нам, что Господь дал тебе дар, а Кельвин швырнул его обратно в лицо Господу?

Если им везло, человек, который многие месяцы мечтал о звездной славе, начинал плакать и выть и заполнял очередную графу в будущем списке поверженных неудачников.

Следом шли «выскочки».

— Ты думаешь, у тебя есть то, что нам нужно?

— Да, я думаю, у меня есть все, что нужно.

— Ты мог бы стать звездой, детка?

— Да. Да, я мог бы, я мог бы стать звездой!

И «сморчки».

— Ты думаешь, ты сексуальный?

— Да.

— Не говори просто «да», скажи все целиком, скажи миру: «Я думаю, что я сексуальный».

— Я думаю, что я сексуальный.

— Повторяй за мной: «Кельвин Симмс, я грубый, нахальный, твердый как скала настоящий мужик, и я собираюсь потрясти мир с твоей помощью или без нее!»

Иногда Эмма и Челси мошенничали, выуживая из своих жертв слова, которые после монтажа звучали совершенно иначе. Это называлось «колбасной нарезкой».

«Я не утверждаю, что я — следующий Элвис» можно было легко сократить до фразы: «Я — следующий Элвис».

В конце концов, все кандидаты подписали бланк заявки, в котором говорилось, что они согласны следовать всем условиям конкурса, как бы продюсеры их ни меняли, «включая изменения в речи», и это было прописано совершенно четко. Продюсеры могли делать все, что пожелают, и Эмме от этого было ужасно неудобно, почти стыдно.

— Ты выбрала не ту работу, детка, — сказала Челси с преувеличенным сочувствием. — Пойми одно: что бы мы ни делали с этими людьми и как бы ни искажали их слова, они все равно попадают в эфир, а это всегда лучше, чем вообще не попасть туда. Невзирая ни на что.