«Номер один»

— Думаешь, девушки из группы «Пероксид» поняли суть?

— Не до конца, но они должны понять, что бывают победители, а бывают проигравшие.

— Ты заметил, как похудела та, что помладше?

— Да, заметил, и это еще одна причина, по которой я рад, что спланировал их историю именно так. Эта девушка жертва, последнее, что ей нужно, — это стать частью индустрии, которая питается жертвами…

— Да, Кельвин, это очень убедительный довод, учитывая, что ты только что использовал ее слабость.

— Я говорю серьезно. Она склонна к нарушениям питания, представь себе, на кого бы она стала похожа, если бы заключила контракт. Если бы работала круглые сутки над раскруткой, проходила по три фотосессии в день, на каждой из которых над ней бы работал беспощадный стилист. Ты же знаешь, что происходит с девушками в поп-культуре, сейчас уже недостаточно просто хорошо петь. Эту малышку моментально сжевали бы и выплюнули.

— А разве вы ее сегодня не сжевали и не выплюнули?

— Эмма, что ты говоришь. Если я влюбился в тебя, это не означает, что ты можешь вываливать на меня это дерьмо. Я делаю шоу. Я не мать Тереза, но и не Джек-потрошитель. Кроме того, ты проработала со мной полтора сезона, так чем ты лучше меня?

— Да, конечно, ты прав. Мне просто интересно, не стоит ли несколько глубже вникать в то, что мы делаем. Оценивать наносимый нами урон.

— Это невозможно. Никому это не под силу. Жизнь несправедлива, как любила повторять моя мама. Весь мир погряз в несправедливости, разочарованиях и нечестности. Кажется, именно этого мы и хотим. Люди пытались воссоздать равенство и справедливость, социализм и тому подобное, но ничего не вышло. Это никому не было интересно. Люди хотят мечтать, им не нужно равенства, им всем нужны сказки. Мы любим жестокий мир. На каждого ребенка, который слышал о Марксе, приходится тысяча, а может, и десять тысяч тех, кто слышал о дебильной Пэрис Хилтон. Только задумайся. Эти две девушки из группы «Пероксид» — часть общества, которая хочет быть как Пэрис Хилтон. Но у славы есть и обратная сторона, и, к несчастью для них, на краткий миг они ее увидели.

Эмма сделала глоток вина.

— Наверное, именно поэтому люди считают тебя привлекательным, Кельвин, — наконец сказала она. — Ты мерзавец, но ты честный.

— Я не считаю себя мерзавцем. Я же говорил, мой бизнес — это сказки, это то, чего хотят люди. Я делаю настоящие сказки, а они изначально были полны насилия, разочарования, жестокости и предательства. Именно это делало их такими привлекательными, а концовку такой милой. Дело в том, что есть только одна Золушка, которая попадает на бал, и только один принц, за которого можно выйти замуж, а все остальные могут идти на хрен. Вот чем хороша эта история, и именно поэтому всем нравится шоу «Номер один». Если бы мы всегда были милыми, никто бы нас не смотрел.

Воссоединение мачехи и ребенка

Приблизительно в то же время, когда Кельвину и Эмме подавали кофе, Берилл Бленхейм и ее дочь Присциллу провожали к их столику в ресторане «Нобу» в Лондоне. На Берилл были обращены все взгляды, и она просто плавилась от удовольствия. Даже оставшиеся на ее лице несколько морщин буквально визжали от самодовольства, пока она величественно вышагивала между столиков, убежденная в том, что здесь всем без исключения известно, кто она такая, и что именно о ней перешептываются остальные посетители. И не важно, что в основном этот шепот был злобным и завистливым, все равно перешептывались о ней, в то время как она не знала о них ничего, ей было все равно и, если честно, просто насрать, доживут они до вечера или нет.

Присцилла тоже улыбалась. Это было более редкое зрелище; обычно, оказываясь на людях с матерью, она дулась и строила недовольные гримасы, будучи не в состоянии забыть о том, что она в их паре — куда менее знаменита. Ее известность была отражением славы ее матери. Если говорить о знаменитости, соединявшая их пуповина не была перерезана.

Однако в этот вечер она пребывала в более радужном настроении. Возможно, сказался приезд в Британию, где громкий провал ее альбома вызвал меньше толков, и поэтому она чувствовала себя здесь менее уязвимой.

— Знаешь, мама, наверное, я скоро буду готова выпустить еще один альбом, — сказала она, приступая к дим-сам.

— Боже, Присцилла, твою мать, ты ведь только что один выпустила, куда спешить?

— Я хочу выразить себя как артистка.

— Разве ты не добилась этого, когда сделала себе эти огромные титьки, к которым я так и не привыкла?

— Нет, не совсем. Я думаю, первый альбом провалился, потому что я его выпустила, просто поскольку у меня была такая возможность. Типа: «Эй, я подросток и знаменитость, почему бы мне не выпустить альбом», если ты понимаешь, о чем я.

— Я заключила для тебя охеренный контракт, милая.

— Мама, я не говорю о контракте! Я говорю об альбоме. Наверное, мне нужно заглянуть в себя и спросить, что я хочу спеть и как я хочу это спеть, а не то, что, по моему мнению, хочет услышать от меня публика.

— Ну, дорогая, давай начистоту, публика вообще ничего слышать не захотела, верно?

— Потому что я лгала им, мама! Если я хочу выпустить хороший альбом, я должна быть честной с публикой, а для начала нужно быть честной с самой собой, а для этого нужно поверить в себя. В свою мечту.

— Ой, Присцилла, ей-богу, иди ты в жопу, я сейчас не на шоу «Номер один».

Мнения о Шайане

Кельвин предложил выпить кофе у него в номере, и Эмма согласилась. Когда они вместе вышли из ресторана и поднялись по великолепной, устланной толстым ковром лестнице, она занервничала. Не из опасения, что он набросится на нее, а поскольку боялась, что не сможет ему отказать.

Разговор за ужином в конце концов зашел о сексе.

— Знаешь, я считаю, что ты привлекательный, — призналась Эмма.

— Но почему ты не хочешь спать со мной?

— Я хочу спать с тобой и не делаю этого не из ханжества. Я просто тебе не верю. Ты аморальный манипулятор…

— Аморальный, не безнравственный? — спросил Кельвин. — Кажется, это уже что-то.

— Нет, не безнравственный. Я не думаю, что ты изо всех сил стараешься причинить кому-то вред или поиздеваться над другими людьми. С другой стороны, я не думаю, что изо всех сил стараешься избежать этого.

— Хм-м. Если честно, я не уверен, что это справедливо. По возможности я всегда стараюсь быть добрым, и я мил с людьми. Я ведь не слишком сильно задаюсь, верно?

— Скажем так, не так сильно, как другие.

— И я совершенно точно пытаюсь избежать издевательства над людьми…

— Группа «Пероксид»?

— То, что я делаю на шоу «Номер один»… что мы делали вместе до недавнего времени… это не издевательство, а если даже и так, по-моему, все происходит по взаимному согласию. Я не думаю, что скомпрометирован больше, чем участники и особенно зрители нашего шоу.

— А мне кажется, тебя компрометирует то, что ты знаешь процесс изнутри. Тебе ведь известно больше, и поэтому ты должен вести себя более ответственно. Это старый спор о казни, верно? Разве тот факт, что люди сами идут на казнь, оправдывает их повешение ради развлечения? В смысле, если поддержка зрителей является нравственным оправданием, ты оправдываешь Гитлера.

— Черт возьми, я знал, что ты вспомнишь Гитлера. Каждый раз, когда заходит такой разговор, кто-нибудь обязательно вспоминает Гитлера. Хотя лично я думаю, что большинству людей понятна разница между созданием шоу «Номер один» и вторжением в Польшу.

Они засмеялись.

— В любом случае, — добавил Кельвин, — мне казалось, что мы говорили о том, чтобы ты переспала со мной.

— Мы можем поговорить об этом, если хочешь, — ответила Эмма.

— В моем номере?

— Как хочешь. Мне все равно.

Кельвин заказал кофе и коньяк к себе в номер, и они вместе поднялись наверх.

Когда за ними закрылась дверь, Эмма замешкалась. Здесь все было так роскошно и комфортно. Слишком опасно. Диван и два великолепных старинных кресла окружали изящный журнальный столик. Через открытые двойные двери в спальню была видна кровать с отогнутым покрывалом.