Изгнанники Земли

— Нет сомнения!.. — с ужасом и скорбью прошептал господин Керсэн. — Мученья и горе разлуки помутили рассудок моей бедной девочки!.. Она положительно бредит, бредит той обстановкой, в которой она жила это время!

— Дитя мое, — проговорил, стараясь скрыть от нее слезы, напрашивавшиеся у него на глаза при этом печальном открытии, — ты, кажется, сказала мне, что господин Моони и сэр Буцефал Когхилль здесь, с тобою и с твоим дядей?

— Да, папа, они все время не расставались с нами, вместе с ними я и совершила это невероятное путешествие! Мы спустились на землю только вчера ночью!

Господин Керсэн не мог вынести долее этого странного мучительного состояния, кинулся к дверям и, распахнув их настежь, с блуждающими глазами, мертвенно-бледным лицом, не своим голосом позвал:

— Господин Моони! Вы здесь?

— Да, господин консул! — ответил молодой астроном, поспешно подходя к господину Керсэну. Он также был очень бледен и взволнован.

— Простите ли мне когда-нибудь, господин консул? — начал он, горячо пожимая протянутую ему руку.

— Простить что?.. Что я должен вам простить, дорогой мой Моони? — спросил несчастный отец.

— Простить то, что я подверг вашу дочь всем опасностям такой трудной и рискованной экспедиции!.. Она сама засвидетельствует вам, что это случилось совершенно против моей воли и не по моей вине!.. События сами собою приняли совершенно непредвиденный оборот… И если мы очутились на Луне, то могу вас уверить, что это было совершенно непредсказуемо…

— Как! — воскликнул консул, — как, и вы, что ли, лишились рассудка? Бриэ!.. Сэр Буцефал!

Доктор и баронет поспешили на зов.

— Господа, что все это значит? — спросил их господин Керсэн, едва только успев затворить за ними дверь.

— В чем дело? — спросил, как всегда, добродушно-шутливым тоном доктор Бриэ.

— Да вот, Гертруда, дитя мое, и господин Моони уверяют, что вы… что вы только что вернулись с Луны! — с усилием выговорил господин Керсэн, едва произнося эти слова.

— Ну, да, это совершенно верно, дорогой мой Керсэн! — подтвердил улыбаясь доктор.

— Да, это, к сожалению, правда, господин Керсэн, — и эта печальная истина будет стоить мне тридцати тысяч фунтов стерлингов! — добавил сэр Буцефал таким тоном, который был далеко не так весел, как тон доктора Бриэ.

— Как! Неужели и вы, как Гертруда и господин Моони, станете уверять меня, что…

— Что мы отправились на Луну, что провели там целый Лунный месяц, и что только прошлой ночью вернулись оттуда!.. Ну, да, дорогой мой Керсэн! Как же вы хотите, чтобы мы сказали вам что-нибудь другое, когда это сущая правда! — проговорил доктор Бриэ. — Впрочем, вот, если вы еще сомневаетесь в наших показаниях, я сейчас покажу вам мою превосходнейшую коллекцию горных пород различных геологических образцов, которую мне удалось там собрать! — добавил он, шар во всех своих карманах.

— Эх, черт возьми! — воскликнул он с прискорбием, — ведь я забыл ее на столе в своей комнате! — Какая у меня голова-то!.. Право, хуже, чем у какой-нибудь чечетки!.. Но мой папирус при мне, мой Лунный папирус!..

При этих словах он действительно достал из своего объемистого портфеля знаменитый папирус и с торжествующим видом стал потрясать им перед глазами господина Керсэна, который не знал, что ему делать, и что думать об этих столь единогласных и столь уверенных показаниях четырех лиц, собравшихся около него.

Наконец ему было представлено столько доказательств, столько подробностей, что он, в конце концов, волей-неволей, должен был признать этот странный факт за действительность. Но для того, чтобы решиться на это, ему все-таки понадобилось свидетельство Виржиля, Фатимы и даже Тирреля Смиса, которых он призвал и которые, в свою очередь, подтвердили слова остальных участников этой странной экспедиции.

— Теперь позвольте мне дать вам один благой совет, господа, — сказал он, когда его наконец убедили. — Сохраните эти воспоминания о своем путешествии на Луну для себя и никому не рассказывайте о них, разве только после того, как вам удастся принять все необходимые меры и заручиться полным доверием к вашим словам. А то иначе вас непременно примут за шарлатанов или за помешанных!

— Да, мы уже имели случай в этом убедиться утром, — проговорил доктор, — убедиться на горьком опыте, так как наши показания привели к тому, что нас засадили под арест и затем заставили играть довольно печальную роль перед этим грозным английским майором. Но потерпите только!.. Мы сумеем все доказать… все установить…

После этого все стали обмениваться различными сведениями, столь обычными после такой продолжительной разлуки, да еще после такой неожиданной и странной встречи. Гертруда в общих чертах рассказала отцу о том чудесном путешествии, какое она только что совершила, а господин Керсэн в свою очередь сообщил нашим путешественникам кое-какие новости и подробности относительно положения генерала Гордона в Хартуме.

С самого момента нашествия махдистов и осады Хартума этими шайками разнузданных разбойников, — Рассказывал он, — телеграфные провода были, очевидно, порваны, перерезаны, или же эти телеграммы перехватывались, потому что, судя по характеру получающихся сведений, не могло быть ни малейшего сомнения относительно того источника, из которого получались нами эти известия и сообщения. Генерал, не теряя времени, приказал строить укрепления, земляные валы возвел до пятидесяти батарей и тем, конечно, поставил нас в сравнительную безопасность от неожиданного погрома и нападения неприятельских орд. Днем и ночью он занимался с солдатами местного гарнизона, всячески стараясь заставить их воспрянуть духом. Постоянные военные упражнения и умелое обращение с ними генерала вскоре восстановили дисциплину в рядах распущенных войск, и несколько недель спустя ему удалось добиться прекраснейших результатов. Но все эти труды и все его старания не послужили ни к чему, если бы только не подоспело на помощь то подкрепление, которого просил Гордон, иначе вопрос падения Хартума был только вопросом времени. А между тем английское правительство, по-видимому, и не собиралось посылать на Верхний Нил того экспедиционного корпуса, о котором просил и которого требовал Гордон так настоятельно и так резонно. Вот в таких условиях он и решил обратиться не только к своей родине, а и ко всем цивилизованным народам, в интересах которых было, чтобы Судан не очутился в руках Махди, и потому генерал Гордон просил меня принять на себя эту миссию и обратиться от его имени к европейским державам с просьбой о помощи и содействии ему в его трудном деле. Я мог свободно это сделать, так как Хартум был обложен со всех сторон толпами осаждающих, и о тех планах, с какими я ехал в Хартум пять-шесть месяцев тому назад, теперь, конечно, и речи быть не могло, а потому присутствие мое в Хартуме отнюдь не являлось необходимым в данный момент. Кроме того, я был даже обязан сделать это, так как план генерала Гордона являлся единственным возможным и практически осуществимым средством, чтобы защитить действительно те полторы-две тысячи европейцев, которые находятся в Хартуме, не говоря уже о египетских войсках. Итак, я принял на себя, как особую честь, возложенное на меня Гордоном поручение. Конечно, я не без опасностей мог исполнить или, вернее, только начать исполнять возложенное на меня поручение и добраться до линии английских кордонов.

Надо вам сказать, что наше канонерское судно выдержало уже не менее семнадцати нападений между слиянием Желтого и Голубого Нила и Донголой…

— Но вот я, наконец, у надежной пристани, благодарение Богу! И мне не остается теперь уже ничего более, как только отправиться в Париж, как я обещал Гордону, чтобы обратить внимание печати старого и нового света на его отчаянный призыв, на его страстное воззвание ко всем сторонникам цивилизации, и попытаться собрать какие-нибудь средства для дальнейших действий…

— Как вы полагаете, доктор, — добавил господин Керсэн, покончив с этими объяснениями, — можно ли будет Гертруде сопровождать меня в это европейское путешествие без особого риска для ее здоровья?.. Теперь и там уже наступает лето…