Агентурная сеть

Убедившись, что «Арман» сильно к нему привязался и не мыслит себе жизни без дополнительного вознаграждения, получаемого за уборку его квартиры, Хачикян решил раскрыть перед ним свое советское происхождение. Сделал это предельно просто: перед одним из визитов «Армана» разложил на столе советские газеты и журналы с многочисленными портретами генерального секретаря ЦК КПСС, которые до этого тщательно прятал, чтобы они раньше времени не попали ему на глаза.

«Арман» оказался наблюдательным человеком, сразу обратил внимание на портреты и поинтересовался, с каких это пор его «патрон» стал их коллекционировать.

Хачикян ответил, что не «стал», а всегда коллекционировал, потому что является советским дипломатом и ему, как говорится, сам Бог велел.

Это «роковое признание» не слишком-то удивило «Армана». Он воспринял его, как должное, и только еще раз попросил Хачикяна никому не рассказывать, что он у него подрабатывает.

Дождавшись моего возвращения, Хачикян изложил план дальнейших действий и, получив мое одобрение, на следующий день купил два малахитовых прибора. Вместе с Ноздриным они тщательно упаковали приборы в картонную коробку, и очередная дипломатическая почта доставила их в Москву с соответствующими предложениями.

Несколько продвинулась вперед и разработка «Бао», хотя это продвижение заключалось, главным образом, в дополнительных сведениях, почерпнутых из перехваченных писем и добытых нашими коллегами в других странах.

Так, резидентура КГБ в Токио подвела к брату «Бао» своего агента — представителя японских деловых кругов. Японец пригласил его в ресторан, угостил сакэ, и этот брат, находясь в приличном подпитии, проболтался, что при Гоминдане они вместе с «Бао» были членами молодежной полуфашистской организации «синерубашечников».

Наша резидентура в Дар-эс-Саламе сумела выяснить, что Ли является агентом китайской разведки и имеет обширные связи среди местных государственных служащих, сотрудников спецслужб и бизнесменов, пользующихся услугами его ресторана.

В июле было перехвачено письмо из Гонконга, в котором сообщалось о скоропостижной смерти Вана. Центр обратился за помощью к руководству польской разведки, и поляки через свои возможности в гонконгской полиции выяснили: Ван и его компаньон по указанию китайских спецслужб были ликвидированы по подозрению в двурушничестве.

Теперь настала моя очередь действовать…

32

На четвертый день после возвращения из отпуска я провел свою первую операцию — нанес визит Франсуа Сервэну.

Как и я, он вернулся из отпуска один. Что касается меня, то я собирался взять с собой Татьяну и десятимесячного сына, но ее мать — моя горячо любимая (не в шутку, а всерьез) теща на этот раз проявила несвойственную ей твердость и грудью встала на защиту внука.

— Не отдам! — решительно заявила, она. — Если вам наплевать на здоровье малыша, оставьте его мне.

Теща всю свою жизнь посвятила воспитанию дошколят, имела в этом деле громадный опыт и с ее мнением приходилось считаться.

А тут еще Иришка, действуя сугубо из своих эгоистических побуждений, тоже резко возразила против отъезда брата.

— Знаешь, папочка, спроси любого врача, и он скажет: до двух лет ребенка нельзя увозить оттуда, где он родился.

Она, видимо, запамятовала, что ее впервые привезли в Африку, когда ей не было и года!

Ночью мы держали с Татьяной «семейный совет».

— Мне тебя жалко, — шептала, прижавшись ко мне, Татьяна. — Целый год там один! И себя тоже жалко. Кто я без тебя? Но мама права: как везти такого кроху в эту чертову Африку? Ему даже прививки делать нельзя!

Против последнего аргумента трудно было что-либо возразить, потому что везти малыша без прививок чумы и холеры и в самом деле было крайне рискованно. Один раз обошлось, а теперь — кто знает?

Пришлось уступить.

У Франсуа Сервэна были совсем иные причины оставить жену в Париже. Но, как бы то ни было, а в итоге мы оказались с ним в одинаковом положении.

Он вернулся в страну почти на месяц раньше меня, и в течение этого времени Колповский фиксировал все его телефонные разговоры. Поэтому, собираясь к Сервэну в гости, я точно знал, что в этот вечер он обязательно будет дома и притом один. Мне даже казалось, что после моего приезда он специально проводил все вечера дома, ожидая, что рано или поздно я к нему приду.

Подойдя к дверям его квартиры, я нажал на кнопку звонка и тут же ее отпустил. Вопреки моим ожиданиям, дверь долго не открывалась. Я уже подумал, что, возможно, Франсуа Сервэн не один, и своим визитом я помешаю его интимной встрече с кем-либо другим. Или другой?

Наконец, дверь отворилась. Сервэн вышел в джинсах, белой «марлевой» сорочке и пляжных туфлях на босу ногу.

— Добрый вечер, месье Вдовин, — без особого энтузиазма ответил на мое приветствие Сервэн. — Почему вы заранее не предупредили меня о своем визите?

— Я посчитал, что будет неосмотрительно звонить вам по телефону, а другой возможности у меня, сами понимаете, не было, — произнес я заблаговременно подготовленную фразу. — Могу я войти?

Я очень хотел поскорее убраться с лестничной площадки, чтобы меня, не дай Бог, кто-нибудь не увидел.

— Ну хорошо, раз пришли — проходите, — буркнул Сервэн, закрывая за мной дверь. — Только давайте сразу договоримся, что вы не будете меня вербовать!

Оказанный мне прием, вопреки моим ожиданиям, разительно отличался от моего первого посещения квартиры Сервэна около четырех месяцев назад. Тогда он встретил меня совсем по-другому, не ставил никаких предварительных условий, а напротив, был заинтересован в моем дружеском расположении и всячески стремился продемонстрировать свою лояльность.

А вот я наоборот в тот раз не был расположен к длительной беседе, а потому отклонил его предложение разделить с ним ужин, передал запечатанный конверт и собрался уйти.

— Как, вы даже не объясните, где, когда и с кем я должен встретиться? — воскликнул удивленный Сервэн.

— Простите, но я ничего не могу объяснить, — привычно солгал я, хотя отлично знал все, что мне следовало знать. — Условия встречи в конверте, и мне они неизвестны. Я всего лишь посредник.

Когда я докладывал в Центр о предложении Сервэна произвести «размен» — он нам передает информацию по американцам, а мы договариваемся с Усалевым, чтобы он не упоминал в своей книге о «Маркизе» — я сам предложил провести эту встречу, так сказать, на нейтральной территории, воспользовавшись отпуском Сервэна.

Не скрою, мне очень хотелось самому — от начала и до конца — проделать всю работу по вербовке моего французского коллеги. Но было бы верхом неосторожности проводить такое мероприятие в стране, где французские спецслужбы чувствовали себя, как дома, если была возможность сначала встретиться с ним в более «комфортной» обстановке, в большей степени отвечавшей требованиям безопасности.

Естественно, и Центру не светило рисковать своим резидентом, а потому это предложение было безоговорочно принято.

Из оперативной переписки я знал, что Сервэн выполнил предложенные ему условия контакта с представителем советской разведки: во время пребывания в Алжире он явился по указанному ему адресу и передал информацию, которая, как он полагал, должна была послужить достаточной компенсацией за согласие Усалева сделать в своей книге необходимые купюры.

Мы же на эту встречу смотрели несколько по-иному, рассчитывая прежде всего убедиться в искренности намерений Сервэна и подготовить условия для более обстоятельной беседы с ним по возвращении в страну, поскольку только на месте можно было получить такую информацию, которая позволила бы закрепить его сотрудничество с нами. А потому и было принято решение не раскрывать перед Сервэном оперативного работника, а поручить беседу с ним офицеру безопасности, который получил указание внимательно выслушать Сервэна, попытаться, насколько это будет возможно, расширить тематику беседы, но не форсировать события и не стараться сразу решить все проблемы.