Естественно, все перечисленные качества сосредотачиваются не в одном человеке, хотя случается, что и в одном их набирается столько, что остается только удивляться, как его еще Земля носит и почему до сих пор не раскусили те, кто по своей близорукости доверил ему государственные секреты. Но очень часто и одного какого-нибудь порока бывает достаточно, чтобы иногда сознательно, а еще чаще против своей воли оказаться на крючке у иностранной разведки.

Не было ничего удивительного в том, что „Ринго“ оказался нечист на руку. Нам было хорошо известно, что различного рода финансовые злоупотребления свойственны многим сотрудникам американской разведки, и присвоение в разумных размерах денежных средств, отпускаемых на оперативные расходы, в их среде не считается серьезным проступком. Об этом писали Филип Эйджи и Джон Стокуэл, порвавшие с ЦРУ и публично выступившие с сенсационными разоблачениями.

Но „Ринго“ явно превысил эти самые разумные размеры, и к тому же он присваивал деньги, предназначенные для стимулирования деятельности контрреволюционных организаций, то есть объективно снижал их активность. А это могло быть расценено как серьезное должностное преступление. При этом „Ринго“ обменивал валюту на „черном“ рынке, грубо нарушая тем самым законы сопредельной страны и подрывая ее экономические устои.

Двух таких фактов было вполне достаточно, чтобы поговорить с ним по душам!

В общем, разработка „Ринго“ продвигалась довольно успешно.

Это вселяло уверенность, что со временем наберется столько полезных сведений, что их хватит, чтобы скомпоновать криминальное досье, ознакомившись с которым, он станет покладистым и сговорчивым, как девица на выданье, внезапно узнавшая, что она чуть-чуть беременна.

Сколько раз в своей жизни я обжигался на всяких предчувствиях! Особенно в тех случаях, когда кажется — еще один шаг, одно небольшое усилие, и ожидаемый результат сам свалится тебе на голову, словно перезрелая папайя.

Так случилось и в этот раз! Стоило мне возрадоваться от мысли, что успешная вербовка „Ринго“ — всего лишь вопрос времени, как дело застопорилось и начались всевозможные осложнения.

Самые серьезные из них произошли после смены резидентов ЦРУ.

Мы давно располагали информацией, что в марте Гэри Копленд должен покинуть страну. Знали даже дату его отъезда. Эта информация не была результатом каких-то невероятных усилий или применения каких-то изощренных методов, хотя впервые была получена нами с помощью оперативной техники. Но прошло какое-то время, и об этом знали едва ли не все сотрудники американского посольства, знал „Атос“, так что, не будь у нас микрофона в кабинете американского посла, мы все равно бы ее получили и притом, вполне вероятно, по нескольким каналам.

Я часто по-доброму завидовал американским разведчикам, особенно тем, кто работал в Африке, потому что у них, по сравнению с нами, был ряд существенных преимуществ. И одно из них заключалось в том, что продолжительность их командировок не превышала двух лет, и только в исключительных случаях они задерживались на более длительные сроки.

Это была не столько забота об их здоровье, сколько та самая нормальная организация труда, которая у нас почему-то называлась научной. Давно известно, что, оказавшись на новом участке работы, в незнакомых условиях, человек примерно четыре-шесть месяцев привыкает, осваивается, приобретает опыт, и только потом начинает продуктивно работать. Этот продуктивный период длится год-полтора, потом начинается естественный спад, постепенно даже самая любимая работа приедается, превращается в тяжелую повинность. Нужно или менять характер работы, или рабочую среду.

Для разведчика это правило имеет особый смысл. Я по себе замечал, что с интересом и полной отдачей работаю в стране около двух лет. И дело не только в усталости или тоске по дому. Просто постепенно начинает казаться, что ты уже все знаешь, все постиг, во всем разобрался, а потому вполне можешь обходиться без агентурной информации. Появляется ощущение какой-то легкости, когда без особых затруднений и раздумий, не выходя из резидентуры, можешь ответить на любой, даже самый каверзный вопрос.

Эта легкость обманчива. На самом деле по мере работы в стране разведчик свыкается с окружающей обстановкой, утрачивает остроту восприятия происходящих событий, перестает оценивать их критически и, как следствие, утрачивает бдительность. Как только это происходит, дальнейшее пребывание разведчика в стране становится нерациональным и даже опасным!

Потому-то и меняются американские разведчики ровно через два года! А у нас пренебрегали здравым смыслом, держали сотрудников разведки в одной стране по три, четыре, пять и более лет, в то время как американцы за это время успевали с большей пользой потрудиться в двух, а то и в трех странах.

Казалось бы, какая разница, кто приедет на замену Гэри Копленда? Но, к нашему несчастью, его заменил Дэвид Литман, и его приезд существенно отразился на многих направлениях нашей работы.

Я без особых симпатий относился к Гэри Копленду, но всегда уважал его как хорошего профессионала. Но первые же сведения на Дэвида Литмана вызвали во мне такую резкую антипатию, что я искренне посочувствовал тем, кому придется с ним работать, и пожалел о том, что Гэри Копленд так быстро покинул страну.

Первым из наших агентов, кому выпало сомнительное счастье познакомиться с Литманом и установить с ним деловые отношения, оказался „Атос“. Он и без того недолюбливал американцев, а после непродолжительного общения с Литманом заявил, что с громадным удовольствием устроил бы этому „стопроцентному янки“ какую-нибудь гадость.

Вторым человеком, с которым, по нашим наблюдениям, Литман не сумел добиться взаимопонимания, оказался Рэймонд Гэлбер. Между ними едва ли не с первого дня сложились натянутые отношения, и это незамедлительно отразилось на содержании и объеме той информации, которую мы получали с помощью оперативной техники. В отличие от Копленда, Литман, видимо, не нуждался в покровительстве Гэлбера и потому не был с ним столь же откровенен, когда дело касалось деятельности резидентуры ЦРУ. Не знаю, как Гэлбер, но мы проклинали Литмана последними словами. Тихо радовалась только Татьяна, у которой заметно поубавилось работы.

И в довершение всех наших бед Литман оказался близким другом того самого резидента ЦРУ в Киншасе, который в предыдущей командировке попортил много крови „Ринго“, а теперь занимал руководящий пост в оперативном управлении. Мы сразу почувствовали, что Литман относится к „Ринго“ с предубеждением, и с тревогой ждали, когда и чем все это закончится.

Развязка наступила быстрее, чем мы даже предполагали. Не прошло и недели после приезда Литмана, как он посетил конспиративную квартиру и потребовал от „Ринго“ отчитаться о проделанной работе. Выслушав „Ринго“ (его отчет дал нам, кстати, полное представление о направлениях и результатах деятельности секции „глубокого прикрытия“), Литман в свойственной ему безапелляционной манере заявил:

— Я не разделяю вашего оптимизма по поводу информации, поступающей из посольства советского блока. Она не стоит и половины тех денег, которую вы за нее заплатили! У меня вызывает также серьезное сомнение надежность ваших людей в руководстве местной оппозиции. Всех их необходимо проверить! Как можно быстрее и самым тщательным образом! Что касается запланированных вами операций в сопредельной стране, то в их целесообразности мне еще предстоит разобраться. Я не намерен выбрасывать на ветер деньги американских налогоплательщиков! Мы найдем им лучшее применение!

В чем-то Литман был, безусловно, прав, и я кое в чем был с ним солидарен. В частности, информация из посольства „советского блока“ поступала, в основном, через „Мека“, и не стоила не то что половины, но даже четверти затраченных на нее денег. Среди агентов ЦРУ в руководстве местной оппозиции, как нам было известно от „Атоса“, были агенты французских спецслужб, иначе говоря, двойники, и их и в самом деле следовало хорошенько проверить, прежде чем брать на веру то, что они сообщали. Ну а многие операции ЦРУ в сопредельной стране, в том числе и те, что планировал „Ринго“, находились под контролем местной и кубинской контрразведки, и потому их эффективность вряд ли могла быть такой, на какую рассчитывало ЦРУ. Так что опять плакали денежки американских налогоплательщиков!

×
×