Агентурная сеть

Так и случилось в тот злополучный вечер: мотоцикл в отличие от автомашины не стал преследовать Лавренова, а поехал наперерез прямо по пешеходной лестнице, и, первым выскочив на набережную, засек, как Лавренов остановился, и в его машину сел какой-то человек. Дальнейшее было, как говорится, делом техники, и специальная бригада вцепилась в Лавренова мертвой хваткой.

Меня нисколько не удивило, что даже после этого Лавренов не заметил наблюдения. Делать три дела одновременно: вести машину, беседовать с агентом и выявлять наблюдение не так-то просто! И если уж он не сумел обнаружить слежку, пока ехал один, да к тому же по удобным для этого местам, то теперь, на улицах с довольно интенсивным движением, сделать это было намного сложнее.

Не знаю уж, кто именно — то ли Лавренов, то ли «Дож» — но кто-то из них определенно родился под счастливой звездой! Скорее всего, конечно, «Дож», поскольку он был мусульманин, а счастливая звезда зажглась как раз над мечетью, и здесь явно не обошлось без покровительства Аллаха, хотя мне не доводилось слышать, чтобы Аллах покровительствовал своим подданным, сотрудничающим с иностранными разведками, а тем более с разведками «неверных»!

Как бы то ни было, но именно возле мечети, где верные слуги Аллаха в своем религиозном рвении заполнили проезжую часть улицы, следовавшая за Лавреновым автомашина наружного наблюдения под номером 32–16 потеряла несколько драгоценных секунд, пока отъезжала назад, чтобы позволить ему развернуться. Этого короткого промедления оказалось достаточно, чтобы ничего не подозревавший «Дож» успел раствориться в толпе!

Его поиски ни к чему не привели, потому что искать человека в темноте среди молящихся мусульман, к тому же похожих один на другого, все равно, что трутня в пчелином улье — не только бесполезно, но и не безопасно!

Так «Дож», сам того не ведая, сумел оторваться от слежки и спасти себе жизнь!

Как сообщил «Артур» все на той же встрече, специальная бригада «Флеш» не оставила все же надежды разыскать пассажира Лавренова, но эта надежда подогревалась скорее желанием хоть как-то исправить допущенную оплошность, чем какими-то реальными зацепками.

Мы разделяли мнение «Артура», потому что никаких особых примет, если судить по внешности «Дожа», у нашего агента не было, ни его адреса, ни места работы контрразведка не знала, а потому вся эта затея была столь же бесперспективна, как и его поиск возле мечети.

Все, чего удалось достичь контрразведке в итоге этого происшествия, это получить новые доказательства принадлежности Лавренова к разведке. Нам и раньше от того же «Артура» было известно, что Лавренов находится под подозрением. Однако теперь, когда контрразведка проанализировала его маршрут после того, как «Дож» сел в автомашину, эти подозрения переросли в уверенность: от «серпантина» до мечети Лавренов ехал не кратчайшим путем, что могло бы свидетельствовать в пользу того, что «Дож» был всего-навсего его случайным попутчиком, спешившим на вечернюю молитву, а проделал довольно замысловатый маршрут. Это обстоятельство не оставляло сомнений в том, что их совместная поездка носила сугубо деловой характер, а деловые поездки вечером бывают только у разведчиков и агентов!

«Артур» не участвовал в слежке за Лавреновым. Все, о чем он сообщил Базиленко, он узнал на том самом оперативном совещании, которое Франсуа Сервэн назначил на вторую половину дня.

Судя по информации «Артура», даже если бы это совещание состоялось в восемь или девять часов утра, его итог был бы для контрразведки столь же неутешительным, а для нас не имел бы иных последствий.

И все же мы нисколько не сожалели о том, что так оперативно приняли необходимые меры. Все было сделано правильно: и то, что сумели возвратить «Дожу» секретные документы, и то, что «законсервировали» его, и тем более то, что освободили от работы с ним и другими агентами Лавренова!

Кто мог знать тогда, в это суматошное утро, что все обойдется «малой кровью»? Подобно тому, как в спорте везет сильным, так и в разведке везет предусмотрительным и осторожным.

Центр полностью одобрил предпринятые нами меры по локализации провала, хотя в отдельной шифртелеграмме с пометкой «лично» в мой адрес было высказано несколько довольно резких упреков. Я воспринял их философски и не пытался оправдаться или тем более их оспаривать, по личному опыту зная, что резиденту в подобных случаях следует неукоснительно руководствоваться двумя незыблемыми правилами. Первое из них гласит: «Центр всегда прав!», второе: «Если Центр не прав, руководствуйся правилом первым!»

Моя тайная надежда на то, что Центр не согласится с предложением передать «Люси» на связь Выжулу, не оправдалась. Более того, Центр потребовал сделать это как можно скорее, потому что все остальные мероприятия можно было проводить без особой спешки, но «Люси» ждать не могла: на ее «почтовый ящик» каждый день могла поступить корреспонденция от какого-нибудь нелегала, требующая принятия срочных решений.

Передача прошла без особых осложнений, если не считать высказанное «Люси» недоумение по поводу столь неожиданной замены ее куратора. Впрочем, «Люси» отличалась большой ответственностью и дисциплиной, давно привыкла к превратностям своей судьбы, а потому восприняла внезапное появление Выжула, как фатальную неизбежность, и отнеслась к нему не то чтобы по-матерински, но тем не менее с присущей ей теплотой и отзывчивостью.

В первой же полученной от нее записке содержалась информация относительно Франсуа Сервэна. В частности, «Люси» сообщила, что известие о внезапной кончине отца потрясло французского советника. По ее словам, с похорон он вернулся «постаревшим на десять лет» и в кругу друзей рассказывал, что отец не успел даже написать ему предсмертное письмо или хотя бы передать какие-то наставления через своего адвоката, хотя им «о многом надо было поговорить».

Теперь нам предстояло разгадать этот ребус и определить, в чем заключалось это «многое» и какую тайну унес в могилу его отец.

Уже упоминавшийся мной в начале повествования бывший английский разведчик Дэвид Корнуэлл, известный в миру под именем Джона Ле Карре, в одном из своих романов заметил, что разведка — это прежде всего ожидание.

Мой скромный профессиональный опыт дает мне право согласиться с ним, но попутно добавить, что внешняя контрразведка, то есть контрразведка в разведке — это двойное ожидание. Дело-то приходится иметь преимущественно с коллегами по профессии, а это, согласитесь, все же работа более высокого уровня, чем общение с другими категориями иностранцев.

Естественно, любое ожидание тоже должно иметь разумные пределы, иначе вся оперативная работа будет заключаться в том, кто кого переждет! Ну и, само собой разумеется, ожидание не должно быть пассивным.

Вот и в ожидании санкции Центра я внутренне готовился к скорой встрече с «Рокки». Как только у меня выпадала не слишком отягощенная другими заботами минутка, я снова и снова начинал проигрывать в уме предстоящую беседу, предлагая за моего оппонента самые невероятные возражения и тут же находя им соответствующие контраргументы.

В итоге этой умственной деятельности я перебрал столько всевозможных вариантов, столько раз прокрутил всю вербовочную беседу во всех направлениях, что у меня в конце концов возникло ощущение, будто «Рокки» уже успешно завербован.

Так я понял, что окончательно созрел для того, чтобы встретиться с ним и обратить его в нашу веру.

И надо же такому случиться: как только я созрел, так из Центра поступила шифртелеграмма с принципиальным согласием на вербовку «Рокки». Правда, вместе с принципиальным согласием в шифртелеграмме была оговорка, что наиболее благоприятный момент для вербовки мне следует определить самостоятельно с учетом конкретной оперативной обстановки в стране.

Перекладывая на меня ответственность за принятие этого решения, Центр, как мне казалось, поступил достаточно благоразумно, поскольку было бы очевидной нелепостью, находясь в Москве, за семь тысяч километров от места событий, решать, когда именно наступит этот самый благоприятный момент.