Война за океан

Командует лейтенант Паркер. Вот уже с примкнутыми штыками солдаты морской пехоты и матросы ждут сигнала к посадке в шлюпки…

«В прошлом бою мы чуть не потерпели поражение, – думает Паркер, – но это была лишь генеральная репетиция». У Паркера была знакомая артистка в Плимуте, и он слыхал, что если генеральная репетиция неудачна, то спектакль будет иметь успех. Возможно! Люди, испытавшие неудачу, так насторожены, так полны сознания опасности, что в решительный миг силы их удваиваются.

Это ощущение сознания опасности было написано на лицах и офицеров и матросов. Матросы сильные, умелые в бою, прекрасно обращаются с новейшим оружием, знают цену себе; в штыковом бою, видимо, будут смелы, освоили все приемы. Достоинство и гордость не позволяют им бежать. Выкормлены хорошо. Бекон и порридж – утром, на обед – тоже мясо и уксус. И их очень мало в лазаретах. Почти все глубоко религиозны, на корабле масса Библий разного формата. Немного, но есть у многих собственные книги по разным отраслям знаний, есть и развлекательные. Почти все хотят стать унтер-офицерами. Для этого надо служить честно, лучший случай выдвинуться – бой. Хотя те, кто служит давно, не рвутся в бой. Раздается команда. Сердце у Джона немного екнуло и забилось сильней. Право, не хотелось бы лечь в могилу в чужой земле. Впрочем, раз нанялся – отвечай кровью… Хочешь денег – расплата. Деньги и хорошая жизнь требуют своего. Чувствуешь себя не совсем ладно. Это до первого выстрела. Потом приходит остервенение.

– Теперь они узнают нас, – сжимая штуцер в руке, сказал Вилли, коротконогий парень, первый силач.

– Сбили батарею? – спросил Джон.

– Нет, еще держится.

Десант уже рассаживался в шлюпки за фрегатом. Но еще не выходили из-под прикрытия. Сотни весел стоят стоймя. Словно дикари на своих пирогах с копьями. За французским фрегатом такая же щетина из весел. Грозная армада сейчас двинется из-за пяти судов сразу. Кажется, русскую батарею уже добили. Но нет, слышна еще пальба оттуда.

«Нет, брат мой любимый, ты не постыдишься меня! – думал Александр Максутов в эту минуту страшного испытания. – Ты чувствовал себя виноватым, что я сюда поставлен. А надо гордиться. Нет большего счастья, как умереть за отечество!»

Максутов видел все вокруг до мельчайших подробностей, отдавал приказания, все помнил. Бруствер разбит, повсюду ничком и на спине валялись убитые. Он сам заменял наводчика. Александр отлично понимал, что, чем дольше продержится батарея, чем больше залпов примет она на себя, тем легче будет защитникам города… Вот уж действуют из десяти только два орудия. Пот заливает красное лицо Александра. Мундир его промок и почернел от пота.

Залп. Снова земля, осколки. Уж слишком силен этот удар. Видимо, пятьдесят или шестьдесят орудий пристрелялись, цель им ясна, она обнажена, лес и кустарник вокруг уничтожены.

Максутов подхватил зажженный фитиль из руки упавшего солдата. Орудие выстрелило, но Максутов почувствовал глухой удар, что-то тряхнуло и отбросило его. Боли не было, было какое-то ужасное потрясение. Он увидел, что рука его оторвана вместе с рукавом. Но не та, что держит фитиль.

Максутов очень крепок. Его тело привыкло к постоянному напряжению и к гимнастике, у него великолепное, сильное сердце. С оторванной рукой он кидается к орудию. Выстрел, и бомба рвется на фрегате «Форте». «Какое это счастье». Это уже не первая из пущенных сегодня самим Александром.

Но больше нет сил, приливает тошнота, темно в глазах… «Брат мой милый, я сделал все… Чем больше ядер я принял на себя, тем легче тебе и всем вам. Может быть, я спас тебя…» Темно…

– Упал! – закричал матрос с ведром на английском фрегате. Этот офицер держался так долго, что привлек внимание всех. Он сам наводил орудие, его бомбы прилетали сюда. Он возбуждал восхищение и ненависть на обоих фрегатах. Сейчас, когда он упал, все поняли, что разгром батареи завершен.

– Хур-ра! – дружно грянуло на английском фрегате, грянуло без всякого приказания офицеров, от сознания успеха.

И этот крик услыхали на всех русских батареях и в городе.

– Что такое? – спросил Завойко, стоявший неподалеку от фрегата «Аврора» вместе с полицмейстером Губаревым и юнкером Литке. Тут же офицеры стрелковых партий.

– Убит Максутов, – сказал, подбегая, лейтенант Федоровский.

– Дорого они ценят его, если так кричат. Торжествуют враги. Но я ценю его еще дороже! Так они еще не рады будут сегодня тому, что так рано с утра кричат свое «хура». Поднять тело лейтенанта Максутова и доставить сюда!

Лейтенант Федоровский с партией стрелков быстро побежал по кустарникам вверх на гору, чтобы занять позицию, принять убитого Максутова и его погибших солдат.

Когда Усов, его жена и матрос Киселев прибыли в Петропавловск, им чуть не до вечера пришлось отвечать на разные вопросы адмирала и офицеров, а потом матросов и солдат, своих знакомых, товарищей. Их рассказы разнеслись по городу.

Все судили и гадали, кто мог попасть в адмиральское судно и почему. А Усов уверял, что английский адмирал убит. Все оживились. От жены Усова узнали, что эскадра хотела уходить, но что французы решили оставаться и дать бой. Сначала уверяли ее, что уходят и что она увидит страны, где нет зимы, а потом сказали, что остаются. Эскадра в самом деле не ушла. На всех судах слышался стук.

– Починяются! – говорили в городе.

Всех занимало, будет ли новое нападение или все-таки суда уйдут. К вечеру стук стих, но эскадра не уходила. Опять стали ходить шлюпки с промерами. Кажется, Усова была права. Предстоял новый штурм, и все поняли, что он будет решающим. Завойко объявил всем защитникам города, что адмирал вражеской эскадры убит нашей бомбой, пущенной с батареи.

– Это постарались наши славные аврорцы, – говорил он на «Авроре», – а также с седловины метко бил лейтенант Максутов.

Александр Максутов подумал, что очень лестно, если бы его бомба убила адмирала. Но он помнил, что тогда его орудия не стреляли.

– Я от такой чести отказываюсь! – сказал он адмиралу.

– Больше того, скажу, что в самом деле у меня есть сведения, – говорил Завойко, – что тот адмирал не убит, а застрелился сам, видя всю безнадежность своего положения. Поэтому, господа, ясно, что сила на нашей стороне, и пусть они только высадятся на берег, и мы их тут же встретим как полагается.

До Маркешки Хабарова, который был теперь в стрелковой партии, дошли слухи, что девятнадцатого числа на английском фрегате бомбой был убит адмирал. На батарее аврорские офицеры говорили, что это какая-то случайность, что, возможно, у них своя бомба разорвалась или адмирал застрелился.

«Так это, наверно, я его убил», – подумал Маркешка.

– Как думаешь, не я ли его убил? – спрашивал он Бердышова.

– Нет, куда тебе, – отвечал Алексей. Он не завидовал никогда товарищу, но тут бы не хотел верить. «Зачем бы Маркешке лезть в такие герои! Хотя похоже. Может быть, Маркешка изловчился и ловко припечатал. Хорошо, что он молчит об этом».

И вот опять бой. Самый разгар его. Опять гром. Не конец ли, земля трясется.

Враг приготовил десант. Идут шлюпки. Сразу с пяти судов. Англичане направляются к Озерной батарее. Шлюпки врага подошли к берегу, их колонна лезет на седловину, где уничтожена батарея Максутова. Таковы были доклады, которые получил Завойко.

Там, где кончается Никольская гора, – крутые каменистые обрывы из сырой глины между камней. Обрывы подходят к берегу моря. Внизу только узкая отмель. Правей Никольская гора более пологими обрывами опускается в лесистую низину. У леса отмель пошире. Под обрывом высаживали десант французы, а у леса – на отмель – англичане.

Рослые английские матросы отважно ринулись из шлюпок к берегу прямо по воде. А от фрегатов еще отходили баркасы, полные народа. Страшное зрелище – щетина штыков и, как сильные щупальца, как лапы черепахи или клешни краба, – мощные ряды весел. Большая шлюпка идет совсем пустая, на ней лишь гребцы, два человека на корме, и адмиральский флаг полощется. Это адмирал союзной эскадры пошел брать город.