Война за океан

У флигеля встретили Елизавету Осиповну. С ней молоденькая миловидная женщина в платке. Госпожа Орлова – супруга здешнего знаменитого штурмана, однофамильца доктора. Ее муж тоже в командировке.

– Ну, как вам вчера наша капитанша? – с каким-то акцентом спросила Бачманова.

– Следует только преклоняться перед ней!

– Она вам еще многого не сказала, – ответила Елизавета Осиповна. – Зимой был голод, нам ничего не дают в экспедицию и теперь. Так мы ждем вас к обеду. Мы обедаем по-морскому, в двенадцать.

Глава двадцать девятая

РОДНАЯ ОСЕНЬ

Зашли в казарму. Женщины там опять что-то пекут и жарят. Матросы, здешние и приезжие, оживленно беседуют. Один со шхуны диктует письмо писарю. Другой – молоденький – прыгает, держа на спине мальчишку лет трех-четырех. Римский-Корсаков велел своему боцману готовиться к отплытию.

– В час отваливаем!

– Сегодня? – воскликнули женщины.

– Да, сегодня!

– Что уж вы, ваше благородие, погостить молодцам не даете, – стоя у плиты, говорила белокурая Алена. – Мы им сегодня уж и блинов, и пельменей. Видно, у нас не нравится?

– Очень нравится, я и сам бы погостил, да нельзя.

– Не испробуете ли наших блинцов, ваше благородие? Присядьте, покушайте.

Римский-Корсаков и Орлов подсели к столу и съели по паре блинов, жаренных на зверином сале.

– Благодарю тебя! – сказал Воин Андреевич, обращаясь к Алене.

– Да чайку, самовар уж шумит.

– Нет, спасибо.

– Нет уж, верно не понравилось вам у нас, что рано уходите, – говорили женщины.

– Оставались бы зимовать, ваше благородие. У нас весело!

– Маленько бы и молодцы-то твои усохли, – сказала под общий хохот рослая старуха.

Римский-Корсаков попрощался с женщинами, а своим наказал к полудню закончить все приготовления и пообедать. Он заметил, что в казарме чисто, амуниция у людей в порядке. Народ выглядит весело. Он взял из стойки одно из ружей и осмотрел. Оно чисто.

– Ученья бывают, стрельбы?

– Да у нас все время стрельбы, ваше благородие! – отвечал матрос.

– Сейчас перелет дичи. А зимой по морскому зверю, на пропаринах, – сказал доктор. – Сегодня на обед наши дамы приготовят разные деликатесы из дичи. Есть теперь охотничья команда.

Он опять помянул, как плохо снабжается экспедиция.

«Неужели Муравьев обманул? – подумал Римский-Корсаков. – А ведь он уверял Николая Матвеевича, дал слово».

Воину Андреевичу стало стыдно за свои подарки. Но в Японии ничего не купишь. На Бонин-Сима приобрели, что возможно, но и там ничего особенного нет.

Доктор сказал, что здесь всем принято делиться друг с другом, офицеры и матросы получают равные пайки, и молоко делится всем детям поровну.

Пошли по берегу. На другой стороне залива полукругом стояли сопки материка. Они в черной зелени елей и в яркой желтизне берез. Вчера ничего не было видно, а сегодня яркое солнце. Как на ладони видны широкие пласты перепаханных огородов на кошке, пески, лес кедрового стланика. На песках бревенчатые дома. Доктор показал казарму для семейных, заглянули в маленькую больницу, прошли мимо дома священника, видели сарай для трех коров и юрту для кормежки собак. Гиляк парил юколу в котле. По заливу на лодках матросы везли сено.

Зашли на склады, в баню, видели навес для гребных судов, колодец – все новое, из свежего леса, основательно построенное. Вдали бревенчатые юрты гиляцкого стойбища.

На самом берегу наклонно лежит на пузе бриг «Охотск» с невынутыми мачтами и с вантами.

– На этом старом судне у нас магазин.

На флагштоке полощется флаг Компании. Доктор рассказал о неладах между Компанией и Невельским.

– Чем же недовольна Компания? – удивился Римский-Корсаков. – Если принять в соображение, что все, что я вижу, сделано за два с половиной года, то надо удивляться энергии Невельского. Без основания Петровского, за которое Россия обязана Невельскому, тут ничего не было бы предпринято.

Доктор рассказал, что в речках всюду есть золото. Невельской уверяет, что в крае есть железная руда, что на Сахалине гиляки находят горючую жидкость, видимо, нефть.

Подошли к батарее. Из амбразур выглядывают четыре маленькие пушки.

– И это вся защита?

– Да, это пушки с брига «Охотск». Да и ружей у нас современных нет. Ни одного штуцера… Идемте смотреть пароход, который прислала Компания. Трубы все проржавели. Мы в своей кузнице пытаемся отремонтировать. Посмотрите и кузницу.

Доктор полагал, что Римский-Корсаков, как командир паровой шхуны, понимает толк в машинах и поможет механику дельным советом.

– Что же ты смотрел, когда отправляли пароход? – спросил Воин Андреевич у механика.

– Я говорил. Меня не слушали, – отвечал тот.

После осмотра парохода проехали вдоль берега на лодке с гребцами, на ней же возвратились обратно. Пошли к Екатерине Ивановне пораньше, как и были приглашены.

Невельская поблагодарила за подарки.

– Табак такой Геннадий Иванович очень любит! – сказала она.

– К сожалению, фруктов свежих не было. Японцы нам лишь лук, морковь да гнилые арбузы доставили.

– Лук и морковь у нас свои. И капуста, и картофель, брюква, свекла.

– Все растет?

– Да.

«Как это приятно слышать!»

Гостей принимали четыре дамы: Невельская, Харитина Михайловна Орлова, Елизавета Осиповна и еще новенькая.

– Москвичка наша, Ольга Ивановна, супруга священника, – сказала Орлова.

Римский-Корсаков немедленно был представлен. Он уже слышал от доктора, что это жена священника отца Гавриила, молодого человека, который тоже в командировке, послан требы совершать и заодно делать опись какого-то озера. У Невельского и доктор, и приказчики, и священник, и толковые матросы, видно, исполняли поручения, которые сделали бы немалую честь любому офицеру. Отец Гавриил, сын знаменитого Иннокентия Вениаминова, тоже миссионер. «Тут, кажется, знаменитостей выйдет не меньше, чем на нашей эскадре!»

Оказалось, что в прошлом году на ботике, тут построенном и потом переделанном, штурман Воронин произвел весьма тщательную опись берегов южного пролива, делал промеры. Он также описал западный берег Сахалина и его незамерзающие гавани.

«А наши офицеры на «Палладе» ждут, что имена их будут увековечены на географической карте, если удастся описать новые берега. Но Японию, кажется, не придется описывать. Ну, а если опишем те гавани на юге, о которых просит Геннадий Иванович адмирала, то уж, конечно, и Посьет, и Фуругельм, и Криднер, и мой Шлиппенбах, и сам Путятин навеки запечатлят свои имена на карте, как благодетели России. Впрочем, остается же имя Де-Кастри. Чем же они хуже?»

Жена отца Гавриила – пухленькая белокурая женщина, скромная, румяная, на вид нежная и очень аккуратная, судя по тому, как она помогала хозяйничать Екатерине Ивановне.

– Вы видите, Воин Андреевич, все наше дамское общество. Мужей наших нет, мы одни и очень рады вам! – сказала веселая сегодня хозяйка. Ее дочке получше, и она рада.

За обедом дамы рассказывали, как они тут живут, как лечат, крестят, как учат гиляцких и русских детей, как шьют на команду, стряпают, как сами ходят на лыжах и ездят на собаках, когда надо, как ждут мужей из командировок и как, оставаясь одни, терпят страх, как веселятся и устраивают тут праздники, балы и танцуют, и дают домашние спектакли, и какие тут трагедии любви в казарме, пришлось женатых отделить, построить для них отдельную казарму. Были и бунт, и воровство, и драки из-за ревности. И самого лучшего своего матроса Ивана Подобина пришлось Геннадию Ивановичу забрать на судно «Иртыш», так как он не ладил с мужем красавицы Алены.

– Это та, русая, что блины пекла и нас сегодня угощала, – пояснил Орлов.

Бывают ли трагедии любви в офицерском обществе? Никто не говорил об этом. «Но не из-за этого ли мой Николай Матвеевич так томится?»

Римский-Корсаков спросил о маньчжурах, где их посты и селения. Оказалось, что маньчжуры привозят дамам сарацинское пшено[47], сласти, орехи, пряности, китайский шелк.