Война за океан

Завойко гневно глянул на молодого полицмейстера.

– Сколько раз я вам говорил, чтобы вы докладывали по форме! – с расстановкой, медленно заговорил Василий Степанович. – Что же вы так обеспокоены? Может быть, вы струсили? Идет судно! Так извольте сейчас же собрать команды и объявить, что, быть может, враг, и выдать всем ружья и надеть чистые рубахи, как перед боем. Да и добровольцы пусть оденутся чисто. Сегодня земляных работ не будет, если подходят англичане, а что значит чистые рубахи, то поймет каждый без объявления. Взять все картузы[82], какие только готовы для пушек, и строем, с песней на батарею Сигнального мыса, куда и я прибуду. Живо! С богом!

Губарев щелкнул каблуками старых своих сапог. Завойко задержал его и отдал еще несколько распоряжений.

Через полчаса заиграл горн. Отряд за отрядом, в белых рубахах, с ружьями и без ружей пошагали по берегу бухты. Из магазина вышли американцы в шляпах. При виде Василия Степановича они почтительно поклонились. Нападение врагов на город не сулило и хозяину лавки Ноксу ничего хорошего. Могла пострадать лавка. Вряд ли Завойко сможет отбиться от нападения англичан и французов.

– Действительно ли идет иностранный фрегат, ваше превосходительство? – спросил Нокс.

– Еще в точности неизвестно, – ответил Завойко с достоинством. – Но мы к тому готовы.

Нокс заметно волновался. Полное бугроватое лицо его побледнело. Небольшие карие глаза помаргивали, уставившись на губернатора.

– Неужели вы, ваше превосходительство, намерены встретить врага ядрами? С этой недостроенной батареи? – спросил американец с некоторым раздражением. Он желал бы объяснить Завойко реальное соотношение сил. Но, кажется, поздно облагоразумить губернатора – «ведь враг силен и прекрасно вооружен, чего нельзя сказать про нас».

«А что же мне еще делать? – мог бы ответить Завойко. – Так посмотрите, как мы того не боимся, что враг сильнее нас и что у нас нет оружия».

Мимо проходил отряд добровольцев в белых рубахах. Во главе их, тоже в простой белой рубахе, шагал Губарев. Видя губернатора, беседующего с американцами, он решил не ударить лицом в грязь.

Ах вы, сени мои, сени, —

запел Губарев во весь голос, чтобы Василий Степанович видел и радовался и мог бы гордиться перед иностранцами, какой отчаянный русский народ.

Сени новые мои, —

подхватили добровольцы.

Ударили в ложки, бубен. Губарев пустился на ходу вприсядку.

– Эким он фертом крутится! – с удовольствием сказал Завойко и снисходительно посмотрел на американцев.

Американцы снова почтительно склонили головы. Отряд за отрядом – в каждом по двадцать – тридцать человек – проходили мимо, и сейчас казалось, что Петропавловск в самом деле располагает надежным войском.

– В России люди идут на явную смерть с таким видом, словно на пир, – сказал Нокс, отчасти отдавая должное общему подъему, но в то же время напоминая Завойко о всей серьезности положения.

А Губарев в простой белой рубахе, с ружьем в руках, под удалую песню, под ложки и бубен так и плыл вприсядку перед строем.

– В России еще не было примера, чтобы солдат сошел со своего поста перед неприятелем! – назидательно ответил Василий Степанович американцам и пошел.

Те, как бы отдавая долг этой готовности пожертвовать собой, оставались со склоненными, непокрытыми головами до тех пор, пока не минула последняя шеренга. А впереди уже раздался зычный голос Завойко и россыпь белых рубах бросилась на гору. Отряд за отрядом, словно на штурм, взбегали на мыс.

Хмурое ветреное утро. С Бабушки сигналили: «Судно идет под русским флагом».

– Ружья в козлы! Ура, братцы! Идет наше судно! – крикнул Губарев.

«Христос воскресе!» – хотелось крикнуть Завойко. Он обнял и поцеловал Губарева.

Глядя на него, все стали обниматься и целоваться.

– Рубахи долой! – закричал Василий Степанович.

Вскоре в воротах завиделось парусное судно. Завойко сразу узнал его.

– Ура, братцы! – объявил он. – Пришла «Аврора», наш фрегат.

«Так, теперь может генерал Николай Николаевич написать, сколько он хочет, бумаг, но этого судна он никогда не получит. Он хочет взять «Аврору» себе, но ему на ней не придется добыть себе славу!»

Губарев уже готовил катер с гребцами идти навстречу фрегату. С собой брали зелень, свежее мясо.

«Теперь другой разговор», – думал Василий Степанович, глядя на великолепное судно с распущенными парусами. Казалось, оно стоит в воротах между сопками, но он опытным взором определил, что «Аврора» идет быстро к Петропавловску.

– На сегодня шабаш, братцы! – скомандовал губернатор. – Можно отдохнуть! Сейчас все по домам, берите корзины и ступайте собирать ягоды. Берите ягоды, молока и черемши и выходите встречать наших дорогих гостей не с пустыми руками! О чем я вас прошу и приказываю! «Аврора» пришла из Южной Америки и находилась в открытом океане, и люди там устали и месяцами не видели свежего…

«Теперь мы еще посмотрим, кто кого», – думал он. В голове его являлись новые смелые планы.

Глава пятнадцатая

ФРЕГАТ «АВРОРА»

…и сами полегли за землю Русскую…

Слово о полку Игореве

Фрегат «Аврора» все ближе подходил к Петропавловску. На нем стали убирать паруса. Видны были люди на огромных реях, на вантах и на палубе, офицеры на юте, шлюпка с Губаревым, подошедшая к борту.

Завойко пошел домой переодеться.

– Слава богу, Юлечка, – сказал он, входя к жене в полной форме с орденами. – Вот теперь посмотрим, как придут англичане и французы. Всякий другой на моем месте, имея такой гарнизон и эту «Аврору», то есть одно судно да нехватку продовольствия, схватился бы за волосы от мысли, как придется обороняться. А я говорю: слава богу, так как идет судно. Не болтуны и сумасшедшие, а только Завойко будет за всех отдуваться и воевать, к чему я готов, хотя я и не говорю громких слов и не делаю великих открытий. Я готов сложить голову, и дети пусть не стыдятся отца, если его после смерти упрекнут.

– Почему же упрекнут? – насторожилась Юлия Егоровна.

Ее беспокоили подобные рассуждения мужа. Казалось, он старался оправдаться, отвечая своему какому-то внутреннему голосу.

– Нет, Юлечка, – сказал он упрямо, – я не чувствую себя ни в чем виноватым и могу умереть спокойно, и ты можешь не тревожиться. Так я иду на «Аврору». Слава богу, что она пришла. И когда голому дали одну только рубаху, он чувствует себя одетым, а богачу мало дюжины, и он хочет отнять последнее у соседа! Я чувствую себя, словно обут и одет. Да не забудь, что теперь пришел мой родной племянник, ныне мичман Николай Фесун, и я этому очень рад, хотя все, кто на ней прибыл, мне родные!

Юлия Егоровна также рада. Фесун – сын мелкопоместного дворянина с Украины – с помощью дядюшки Фердинанда Петровича поступил в свое время в морской корпус и учился отлично. Юлия Егоровна себя чувствовала до некоторой степени благодетельницей этого мальчика.

Завойко пошел, но остановился в дверях и, повернувшись, снова заговорил горячо:

– Но, Юленька, я, как Кутузов, скажу, что враги не на того напали. Я не сдамся и подниму всех камчадалов, и мы устроим тут войну, от которой врагу не поздоровится. Англичане еще не рады у меня будут!

Зная, что все население Камчатки состоит из природных охотников, прекрасных стрелков, Завойко повсюду разослал своих чиновников, даже и за хребет, в долину реки Камчатки, с приказанием всем вступать в добровольцы.

– И теперь такая подмога! Фрегат! На нем четыреста человек команды!

А Юлия Егоровна думала о том, как кстати теперь ее молочная ферма. Муж часто бранит родственников, а ведь если бы не они, если бы не родственные связи, то многое и многое не удалось бы сделать. Ведь если бы не дядя, не его имя, то и правительство, верно, никогда бы не дало мужу средств для покупки скота. Муж при всей его нечеловеческой энергии вряд ли смог бы исполнить все так быстро, если бы тут на помощь ему своими средствами и судами не пришла Компания. В то же время она отлично понимала что, не будь здесь ее мужа, никакие средства и суда Компании не значили бы ровно ничего. И она снова гордилась своим «старым мужем», как называла Василия Степановича.