Последний путь Владимира Мономаха

Рассказ прервали рыдания Эдит. Гита тоже заплакала, прижимаясь к матери, но утешала ее:

– Не плачь! Не плачь!

– О чем теперь рассказать тебе, – сказал вестник, отводя взоры в сторону, чтобы не видеть непереносимое женское горе. – Со смертью короля участь сражения была решена. Нормандцы сделали еще одно усилие и ворвались за частокол. Среди неописуемого лязга железа, хриплых криков и стонов умирающих наша твердыня пала…

Хроники повествуют, что, когда Гарольд упал, битва превратилась в избиение побежденных. Жадные руки тянулись к английским знаменам. Король, лежавший под их сенью, еще дышал. На него набросились несколько вражеских воинов и добили раненого ударами мечей. Один пронзил Гарольду грудь, другой отсек голову, третий изрубил труп на части и разбросал его ноги и руки. Говорят, что среди этих трех воинов, впавших в такое исступление и запятнавших себя этим поступком, был и граф Евстахий Булонский, фигура которого еще будет появляться на этих страницах.

Наступила ночь, и битва наконец утихла… Поле на огромном расстоянии усеяли мертвые тела. Нормандцы собирали валявшееся на земле оружие, снимали с убитых кольчуги и пояса, стаскивали даже рубахи, штаны и башмаки. Ведь каждая вещь имела свою ценность. Добычу можно было продать и на эти деньги купить себе коня, бочонок вина или заплатить за ласки молодой потаскушки. На том холме, где еще недавно развевались королевские знамена, Вильгельм велел водрузить свой стяг с тремя поджарыми геральдическими львами Нормандии. Со всех сторон доносились жалобные призывы раненых англов, умолявших, чтобы им дали напиться воды. Но никому уже не было дела до несчастных. Оставшиеся в живых желали отпраздновать свое торжество и победу. Они оттащили истекавших кровью людей и трупы в сторону, чтобы очистить место для пира.

Победители пировали всю ночь. Когда же наступило утро, с позволения герцога из соседних селений пришли на поле битвы милосердные женщины с кувшинами воды и напоили умирающих. Некоторые из них искали среди убитых своих близких. Они переворачивали нагие тела и рассматривали лица, обезображенные кровью запекшихся ран, с оскаленными зубами и полуоткрытыми глазами. А если узнавали родственников – мужа, отца или сына, – падали на колени и с плачем прикрывали их наготу своими платками.

Из Вальтамского аббатства явились монахи, чтобы достойным образом похоронить своего щедрого покровителя, и не смогли найти его в груде трупов. Но в этот час из Лондона прибыла та, что знала на теле Гарольда каждую родинку, знала все телесные приметы короля. Измученная Эдит всю ночь скакала по гастингской дороге, и монахи привели ее на поле битвы. Изувеченный до неузнаваемости, сын Годвина лежал неподалеку от того места, где во время сражения развевались английские знамена.

V

Те дни были полны отчаяния. Погиб отец, исчезла мать. Она растаяла как дым, и никто не мог сказать, что сталось с нею. Может быть, она умерла от горя, когда нашла на поле битвы растерзанное тело своего короля? Для Гиты началась новая жизнь. Странствия привели ее в конце концов в Чернигов и Переяславль.

Когда Гита впервые увидела своего жениха, русского княжича Владимира Мономаха, у нее сжалось сердце. С этим человеком ей предстояло делить до гроба радости и горе. Перед нею стоял в парчовой шапке, опушенной бобровым мехом, молодой воин, не очень высокого роста, однако хорошего телосложения и с сильными, широкими плечами. На юноше был красный плащ, застегнутый на правом плече жемчужной пряжкой, а под плащом виднелась длинная голубая рубаха. Он носил штаны из черного бархата, на ногах поблескивали золотыми узорами зеленые сапоги из мягкой кожи. По знаку отца княжич снял шапку, и когда Гита снова взглянула на жениха, то увидела его спокойные светлые глаза, высокий лоб, круглую рыжеватую бородку и такие же волнистые волосы, разделенные посредине опрятным пробором. Носу молодого княжича был красивой формы, с горбинкой, а на щеках играл легкий румянец. Владимир улыбался ей смущенно. Гульгилла, одна из приближенных женщин, что сопровождали Гиту в русские пределы, шепнула ей, что юноша уже прославленный охотник…

Мысли Гиты снова перенесли ее в Англию. Вильгельм не позволил похоронить убитого короля с подобающими почестями и церковными обрядами. У этого человека в груди вместо сердца лежал кусок железа. Такие всегда преуспевают в своих предприятиях.

Старая мать Гарольда умоляла его:

– У меня пали три сына. Пожалей мою старость. Отдай мне хотя бы останки того, кто был королем Англии, и позволь похоронить в Вальтаме, чтобы успокоилась его благородная душа, а я уплачу тебе столько золота, сколько будет весить гроб.

Но герцог, опьяненный победой, кровью и вином, оставался неумолимым. Подставляя чашу виночерпию, подобострастно исполнявшему свои обязанности за столом победителя, Вильгельм сказал сквозь зубы:

– Скажите этой несчастной старухе, что сын ее был ненасытный честолюбец. Это по его вине лежат непогребенными тысячи трупов. Поэтому недостоин и он христианского погребения. Самое приличное место для его могилы – берег моря.

Без пения псалмов жалкие королевские останки зарыли где-то на пустынном побережье и завалили камнями. Может быть, на них и умерла от горя Эдит Лебединая Шея?

Вскоре после этого победитель занял Винчестер, где жила старая королева, а затем перед ним отворил ворота Лондон. В декабре того же года Вильгельм торжественно короновался в Вестминстере. Однако ему не удалось захватить в плен королевскую семью. Эльгита, вдова Гарольда, поспешила укрыться у своих братьев, графов Морнера и Эдвина, на севере страны, а мать короля удалилась на запад, в свои обширные владения, и вместе с нею бежали из столицы сыновья и дочери Гарольда. Для Гиты начались трудные годы странствия по чужим землям.

По прибытии в западные графства, где жители еще не сразу почувствовали военный разгром страны, старая королева стала готовиться к борьбе с завоевателями. Все способные носить оружие шли в город Экзетер, который в латинских хрониках называется Экзония. Жители его были многочисленны и богаты. Они немедленно собрали большие средства для продолжения боевых действий и привели в надлежащий вид городские укрепления. Казалось, все горят желанием сражаться до последней капли крови. Но вскоре выяснилось, что любовью к отечеству пылают лишь простые люди и, может быть, торговцы, а знатные предпочитают покориться Вильгельму, надеясь получить от него в награду за благонравное поведение новые привилегии. Поэтому они вступили в тайные переговоры с герцогом и хотели предательски отворить ему ворота Экзонии. Вильгельм потребовал, чтобы этот богатейший город принес ему присягу на верность. Городской совет, в котором большую роль играли опытные в житейских делах купцы, вынес компромиссное решение. За время переговоров экзетерские стены, отличавшиеся значительной прочностью и высотой, еще более укрепили дубовым частоколом. За ним стояли многочисленные воины в хороших кольчугах. Вильгельм смотрел на них снизу, задирая голову. Он находился под самой стеной, на вороном коне, и позади толпились рыцари. Наконец наверху появился один из членов совета. Он был в длинной черной одежде и не имел при себе оружия, но в голосе его чувствовалась уверенность в своей силе, когда крикнули со стены:

– Герцог Вильгельм! Мы не станем присягать тебе как королю и не примем тебя в город, однако согласны платить дань, как всегда выплачивали английским королям. А если ты не согласен с таким решением, то уходи прочь от наших стен.

В ответ раздались возмущенные крики нормандцев. От ярости Вильгельм заскрежетал зубами. Впрочем, укрепления Экзетера имели внушительный вид, казались неприступными. Некоторые горожане тоже были недовольны постановлением совета, так как не надеялись устоять против герцога. Между тем он приказал опустошать земли вокруг города. Очень пострадали от этой меры владения городских патрициев, и тогда они решили отворить Вильгельму городские ворота и дать ему заложников. Но большинство жителей все-таки высказались против сдачи, и когда Вильгельм уже совсем приготовился войти в город, то увидел, к своему изумлению, что ворота не открываются перед ним, а граждане по-прежнему стоят на стенах с оружием в руках.